Сталинградское Евангелие архимандрита Кирилла (Павлова)

Помню, это мои терзания даже как-то разрешило. Но только до тех пор, пока обо всем этом не рассказал отцу Кириллу.

А старец даже разволновался, говорит: «Как ты мог объединить такие разные вещи?! Что значит «не убий»? Не убий ближнего своего ради выгоды своей. По закону Моисееву это означало, что человек не должен ради себя вести безнравственный образ жизни. Ради выгоды грабить кого-то, забирать чужую жену, богатство другого человека. Это страшный грех. А ты что делал? Ты же Родину защищал! Ты людей спасал от смерти, от тех, кто грабил и убивал. Вот пришли воины к Иоанну Крестителю, что он им сказал: «Бросьте оружие, не надо воевать»? Нет, он сказал: «Не обижайте никого, не клевещите, довольствуйтесь своим жалованьем», то есть служите дальше, получайте жалованье и радуйтесь. Кто был первый крещён из язычников? Корнилий – сотник италийский. Господь его называет достойнейшим. Даже те, кто верил в Бога – иудеи, которые несли имя Божие, оказались менее достойными, чем офицер-язычник, водивший солдат в бой. Никогда не путай два разных понятия. Ты был на грани, где твоя жизнь так же подвергалась смертельной опасности. Блажен тот, кто душу свою положит за други своя!

Ты знаешь, сколько народу пришло в Лавру после войны – монахами и семинаристами? Так что же их – в храм не пускать? Это не убийцы, это солдаты! Солдат никогда не был убийцей. Солдат защищал Родину. Епитимью давали, мало ли чего он совершил. Может, гранату кинул, а там мирный житель тоже погиб. Но служба во время войны никогда не осуждалась. Вообще, служба в армии, служение Отечеству всегда на Руси почетным было. Почитай историю. Кто были Пересвет и Ослябя? Ты всегда думай, прежде чем принять такой помысел. Господь все нам уже показал: кто убийца, а кто солдат».

Сразу я тогда успокоился, только подумал: вот лукавый, а! Хотел меня сбить, не получилось, батюшка все объяснил.

Прожил я в Лавре еще два с половиной года. Как-то пошел к отцу Кириллу, постучался, захожу – он с книгой. «Заходи, заходи», – говорит. Я сел, а он начал вслух читать, не могу вспомнить что, но в памяти осталось потрясение, потому что прочитал он мне ответ на мой внутренний вопрос, с которым я к нему и пришел. «Ты понял, да?» – говорит. Я отвечаю: «Да, батюшка, понял». А он опять: «Понимаешь, что тебе нужно быть священником?» – «Батюшка, я не хочу». – «Нет, ты думаешь не так: ты думаешь – что я смогу? Как я буду? Как там меня дома встретят? Не надо об этом думать. Вот ты рассказывал, как хорошо было, когда на войну батюшка приехал. Ты себя почувствовал бессмертным. Но другие тоже должны ощущать себя защищенными Богом. А кто на войну из священников поедет? Они же боятся. И правильно делают, это не их дело – на войну ездить. А ты – военный. Ты знаешь, что там делать. Тебя поймут. Ты будешь молиться за своих ребят. Ты придешь, и тебе поверят».

Так я впервые на себя с другой стороны посмотрел и – согласился.

Утром я проснулся с твердым убеждением – надо быть священником. И потом не раз удостоверялся в правоте слов отца Кирилла. Среди военных я действительно на своем месте. Знаю, что мне делать, как себя вести. Как в двух-трех словах человеку объяснить суть проблемы. Ведь у военных другое мышление.

Много случаев было, когда офицеры нас, священников, воспринимали с неприязнью, насмешкой: мол, вы чего сюда, батюшки, приехали? Помню, один майор говорил: «Вам тут не Кутузовский проспект. Тут стреляют – пух, пух. Вот такая маленькая пулечка попадет – бах, и ты покойник. Я с тобой бойцов должен посылать для охраны, что ли?» Я ему тогда ответил: «Ты здесь сколько уже? Два месяца? А я всю первую кампанию на пузе прополз от Грозного до азербайджанской границы. Я сам офицер-десантник, а отец Василиск (мы с ним тогда вместе приехали) в Афгане воевал… Что ты нам про пульки рассказываешь?»

Он потом извинялся, неудобно ему стало. И эта информация разлетелась мгновенно. Куда ни приедем – все нас уже знают. Крестили каждый день по 10, 20, 30, 60 человек, иногда до 180 доходило. Бывало, офицеры приезжают – зовут к ним на дальнюю заставу. Их останавливают: «Что это вы поперек очереди? Они сейчас к нам поедут. Мы уже тут второй день ждем». Я говорю: «Мужики, мы все успеем, только спокойно».

Я тогда почувствовал – вот оно, мое место. И у меня становление как священника началось. Я потом в командировки срывался, с фондом «Омофор» по воинским частям ездил, потому что чувствовал – именно на этом поприще, как военный священник, я полностью выкладываюсь. Думаю, что отец Кирилл почувствовал эту грань, по которой обязательно должен быть кто-то – между миром, тишиной и спокойствием и войной. Причем не только войной. В зоне катаклизмов, землетрясений военному духовенству тоже проще – оно адаптировано. Для военного священника – это привычный образ жизни. Ему не нужна ни мягкая постель, ни отдельная комната. Достаточно пространства, где он будет совершать требы, а спать можно и стоя.

Есть старая армейская заповедь – в машине, пока сидишь, спи. Другого времени может не быть.

Отец Кирилл увидел, что я могу этот сегмент заполнить. Сейчас, слава Богу, институт военного духовенства развивается. Потом, возможно, будут отдельно военные священники, отдельно – гражданские. Но сейчас пока должна существовать прослойка, которая находится на этой грани – между военными и гражданскими.

«Сейчас, слава Богу, институт военного духовенства развивается»

«НАС ТАМ, ПАВЛОВЫХ, БЫЛО МНОГО»

А с военным прошлым самого отца Кирилла я соприкоснулся на Пасхальной седмице, на праздновании иконы «Живоносный Источник».

Святейший Патриарх Алексий служил, помазывал, народу было много, я с колокольни торопился на помазание, и тут из-за ограждения мне в рукав буквально вцепился дедушка небольшого роста, крепкий такой. «Ты, – говорит, – не можешь позвать Ивана Павлова? Он священник тут. Забыл, как его здесь зовут». – «Отец Кирилл?» – «Да, да. Может, он знает, где татарин». Видимо, у меня на лице недоумение было написано. Дедушка достал папку, начал фотографии военных лет показывать. «Вот, – говорит, – я, вот Павлов, вот татарин, вот Рокоссовский – нам награды вручает. Понимаешь, друзья мы были, потерял я его. Может, он знает». Пошел я в храм, отец Кирилл, уставший, в алтаре разоблачается, взял я у него благословение.

«Вас, – говорю, – батюшка, человек ждет, дедушка такой. Про татарина спрашивает». У него резко лицо ожило: «Где? Зови его!» Хватает меня за руку, мы выбегаем буквально из храма. Словами не описать эту их встречу. Молча обнялись и стоят, друг друга тискают. Видно было – друзья.

Когда позже стали рассуждать – отец Кирилл был в доме Павлова или нет, у меня сомнений не было. Я видел этих людей, эти фотографии.

Но сам батюшка, когда я его как-то в лоб про дом Павлова спросил, ответил уклончиво: «Нас там, Павловых, было много…»

Глава III. У Троицы окрыленные

Духовные университеты

Война изрезала шрамами тело земли: фронтовые окопы и воронки от снарядов «затягивались» десятки лет. Раны в сердцах тех, кто воевал и терял близких, останутся навсегда. У многих возникал вопрос – в чем смысл страшных испытаний, которые выпали на долю военного поколения?

По словам святителя Николая Сербского, есть неумолимый закон греха: война человека против человека является следствием войны против Бога.

По данным Комиссии по реабилитации жертв политический репрессий, только в 1937 году в СССР было арестовано 136 900 православных священно- и церковнослужителей, из которых расстреляно 85 300 [41] .

В их числе – наместник Троице-Сергиевой Лавры архимандри1 т Кронид (Любимов), десятки насельников монастыря. К началу войны из 28 560 дореволюционных храмов действовали около ста [42] . 22 июня 1941 года по постановлению Совнаркома должен был закрыться Елоховский Богоявленский кафедральный собор.

41

Православная энциклопедия. Под общей редакцией Патриарха Московского и всея Руси Алексия II. – М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2000. С. 186.

42

Цыпин Владислав, прот. История Русской Православной Церкви: Синодальный и новейший периоды / 2-е изд., перераб. – М.: Изд. Сретенского монастыря, 2006. С. 794–795.

Но 22 июня об этом решении уже никто не вспомнил: война станет горьким лекарством и страшным потрясением, вновь обратившим русский народ к Богу.

СЕМИНАРИСТЫ В ШИНЕЛЯХ

Институт и пастырские курсы в Московском Новодевичьем монастыре (с 31 августа 1946 года – Духовная академия и семинария) откроются еще во время войны – 14 июня 1944 года.

Отец Кирилл вспоминал, как в 1946 году с большим воодушевлением готовился и сдавал вступительные экзамены: рассказывал наизусть 50-й псалом, читал по-церковнославянски и писал сочинение на евангельскую тему. На первый курс зачислили 79 из 200 человек.