Сталинский 37-й. Лабиринты заговоров

Они приняли призыв покончить с благодушием за ходячие слова - за политическую риторику. Поэтому в заключительном слове Сталин остановился на семи вопросах организационно-политической работы: « По которым нет у нас вполне ясного понимания (курсив мой.
– К. Р.)».

Он предельно ясно обозначил свою позицию: «В речах некоторых наших товарищей сквозила мысль о том, что давай теперь направо и налево бить всякого, кто когда-либо шел по одной улице с троцкистом, или кто-либо в одной общественной столовой где-то по соседству с Троцким обедал… Это не выйдет, это не годится».

Сталин прямо и недвусмысленно предупредил о недопустимости огульного обвинения всех бывших троцкистов в антисоветской деятельности. Он подчеркнул, что « нельзя стричь всех под одну гребенку … Среди наших ответственных товарищей имеется некоторое количество бывших троцкистов, которые уже давно отошли от троцкизма и ведут борьбу с троцкизмом не хуже, а лучше некоторых наших уважаемых товарищей, не имевших-случая колебаться в сторону троцкизма. Было бы глупо опорочивать сейчас этих товарищей ».

Сталин отдавал себе отчет в том, что вещи, очевидные для него, часто были непонятны другим. И чтобы обосновать свою позицию, он подчеркнул слабость и количественную незначительность людей с троцкистским прошлым. Он указал, что даже в 1927 году за троцкистов голосовало только 4 тысячи членов партии. Далее с учетом их тайных и явных сторонников насчитывалось лишь «около 12 тысяч членов партии, сочувствовавших так или иначе троцкизму.

Вот вам вся сила господ троцкисто в. Добавьте к этому то обстоятельство, что многие из этого числа разочаровались в троцкизме и отошли от него, и вы получите представление о ничтожестве троцкистских сил ».

Можно ли трактовать слова Сталина иначе, чем в высказанном им смысле? Но разве это призыв к разворачиванию репрессий?

Абсурд в том, что хрущевская пропаганда 60-х годов утверждала, будто бы именно выступление Сталина на февральско-мартовском пленуме послулсило импульсом к началу необоснованных репрессий. На этом тезисе грели руки «дети оттепели». Грязная, нечистоплотная ложь, сочиненная полуграмотным Хрущевым, была подхвачена его клевретами и вписывалась в учебники.

Нет, Сталин не призывал к активизации бездумной борьбы с «троцкистами», как клеветала «История партии» хрущевских времен. Наоборот. Он говорил о совершенно противоположном. Именно он предостерегал от истерии в этом вопросе. «У нас развелись люди, - саркастически подчеркнул Сталин, - больших масштабов, которые мыслят тысячами и десятками тысяч. [Для них] исключить 10 тысяч членов партии - пустяки, чепуха это».

Остановившись на чистках 1935-1936 годов, он заявил: «То, что мы за это время понаисключали десятки, сотни тысяч людей, то, что мы проявили много бесчеловечности, бюрократического бездушия в отношении судеб отдельных членов партии , то, что за последние два года чистка была и потом обмен партбилетов - 300 тысяч исключили. Так что с 1922 года у нас исключенных насчитывалось полтора миллиона.

То, что на некоторых заводах, например, если взять Коломенский завод… Сколько там тысяч рабочих? ( Голос с места: тысяч тридцать ). Членов партии сейчас имеется 1400 человек, а бывших членов и выбывших с этого завода и исключенных - 2 тысячи на одном заводе. Как видите, такое соотношение сил: 1400 членов партии - 2 тысячи бывших членов на заводе. Вот все эти безобразия, которые вы допустили, все это вода на мельницу наших врагов… Все это создает обстановку для врагов и для правых, для троцкистов, и для зиновьевцев, и для кого угодно . Вот с этой бездушной политикой, товарищи, надо покончить».

Сталин прямо обвинил партийных руководителей хрущевского, постышевского, косиоровского типа, осуществлявших массовые чистки и исключавших сотни тысяч коммунистов из партии, в том, что они « искусственно плодят количество недовольных и озлобленных и создают, таким образом, троцкистам резервы ». Он требовал прекращения «революционного» экстремизма.

Резко осуждая массовые исключения из партии рядовых коммунистов, Сталин вместе с тем предостерегает от выдвижения на руководящие должности людей «безотносительно их политической и деловой пригодности».

Он указал на карьеристическо-местнические настроения, культивируемые в среде партийной номенклатуры. Когда « чаще всего подбирают работников не по объективным признакам, а по признакам случайным, субъективным, обывательски-мещанским. Подбирают чаще всего так называемых знакомых, приятелей, земляков, лично преданных людей, мастеров по восхвалению своих шефов ».

В качестве примера он привел первых секретарей компартии Казахстана Мирзояна и Ярославской области Вайнова. «Первый, - говорит Сталин, - перетащил с собой в Казахстан с Азербайджана и Урала, где он раньше работал, 30-40 «своих» людей и расставил их на ответственные посты в Казахстане. Второй перетащил с собой в Ярославль из Донбасса, где он раньше работал, свыше десятка тоже «своих» людей и расставил тоже на ответственные посты. Есть, стало быть, своя артель у товарища Мирзояна. Есть она и у товарища Вайнова».

Реальным содержанием этой части выступления явилось то, что Сталин начинал войну с местническим и ведомственным партийным бюрократизмом, создающим групповщину и стиль интриг в верхних эшелонах руководства.

Он указывает: «Понятно, что вместо ответственных работников получается семейка близких людей, артель, члены которой стараются жить в мире, не собираясь обижать друг друга, не выносить сора из избы, восхвалять друг друга и время от времени посылать в центр пустопорожние и тошнотворные рапорта об успехах ».

Эта фактическая узурпация власти на местах и в звеньях государственного аппарата групповыми кланами «старых большевиков» привела к образованию полуфеодальных княжеств со своей знатью и челядью. В таких условиях центр утрачивал контроль и терял способность воздействия на партию, что приводило к крупным ошибкам в политике.

В качестве примера он напомнил об извращениях периода коллективизации, когда « делали очень прозрачные намеки: если ты против коллективизации, значит ты против Советской власти ». Следствием этого, говорит он, стало создание мнимых колхозов, существовавших только на бумаге. «Эта болезнь, - отмечает Сталин, - была общая, каждая область была заражена этой болезнью в большей или меньшей степени».

Умонастроения такого рода имели место у многих присутствовавших на пленуме, бывших участников «съезда победителей». Его критика была обращена к Варейкисам, Хатаевичам, Шеболдаевым, Постышевым, Косиорам, Балицким, Икрамовым, Криницким и другим «героям» коллективизации.

Чтобы покончить с господством местнической групповщины, Сталин требовал установления двойного контроля над партийными руководителями - сверху, со стороны вышестоящих органов, и снизу, со стороны масс.

Сталин стремился найти ту золотую середину, которая не дает партии превратиться в кастовый орден «неприкасаемых» и не позволяет потерять связей с тем монолитом страны, каковым является народ. Его призыв к необходимости связи с массами не был риторикой.

«Стоит большевикам, - предупреждает он, - оторваться от масс и потерять связь с ними, стоит им покрыться бюрократической ржавчиной, чтобы лишиться всякой силы и превратиться в пустышку ».

Это было и предупреждение, обращенное в будущее: «коммунистам» 70, 80, 90-х годов: ренегатам и искренне заблуждавшимся. Мысли, высказанные им, нашли отражение в резолюции пленума. В ней, в частности, отмечалось: «Наши партийные руководители… стали отходить от прямой ответственности перед партийными массами… взяли на себя смелость подменять выборность кооптацией… получился, таким образом, бюрократический централизм».