Сталинский 37-й. Лабиринты заговоров
Шрифт:
«Особо опасное положение создается в Красной Армии. Командный состав ее… в значительной степени сформирован из бывших царских офицеров и кулацких элементов крестьянства… В терчастях, особенно конных, преобладает зажиточное крестьянство, на низших командных должностях - главным образом кулачество. «…» Влияние пролетариата в армии ослабевает. В таких условиях Красная Армия грозит превратиться в удобное орудие для авантюр бонапартистского пошиба».
О том, что ОГПУ располагало в эти годы сведениями о существовании офицерских организаций, заместитель наркома внутренних дел Г. Прокофьев признался в 1937 году. На допросе 24 апреля он рассказывал: «Еще в 1928 году были показания полковника Шарафова о существовании контрреволюционной организации военспецов в
В свете этого признания примечательно, что крупные аресты военспецов, служивших в Красной Армии, начались не в Москве, а по инициативе Балицкого на Украине; и поэтому обратим внимание на две фигуры, имевшие непосредственное отношение к этому процессу.
Будущий комиссар государственной безопасности 1-го ранга (приговоренный «в особом порядке» к смертной казни в 1937 году), сын бухгалтера, Всеволод Балицкий был уроженцем Верхнеднепровска. Юридический институт, в котором он начал учиться еще до революции, он не окончил, но с декабря 1918 года и до конца жизни работал в органах безопасности. Председатель ВУЧК еще в 1919 году в Гомеле; полпред ЧК в Правобережной Украине, заместитель председателя Центрального управления чрезвычайных комиссий. С сентября 1923 года он стал председателем ГПУ Украины и одновременно полпредом ГПУ-ОГПУ СССР по Украине. Его заместителем стал Зиновий Кацнельсон.
Другой фигурой, обладавшей неограниченной властью на Украине, на этот раз военной, являлся сын провизора из Кишинева, Иона Якир. Участие в Гражданской войне он начал как политический работник и закончил ее всего лишь в должности командира и комиссара стрелкового корпуса. Но, быстро продвигаясь по служебной лестнице дальше, уже с ноября 1925 года он стал командующим войсками Украинского военного округа.
Конечно, аресты бывших царских офицеров, служивших в Красной Армии, не могли пройти на Украине без согласия командующего округа Якира, но обратим внимание и на то, что они начались с приходом на пост начальника Политуправления РККА Яна Гамарника. К началу февраля 1931 года ОГПУ арестовало около 150 военнослужащих киевского гарнизона. К маю по обвинению в подготовке восстания в Киеве было арестовано 740 человек. Больше половины из них составляли бывшие царские офицеры и генералы.
Ягода эти аресты поддержал, в результате широко проведенной ОГПУ операции «Весна» свыше 3 тыс. военспецов к весне 1931 года подверглись арестам и заключению в лагеря. Правда, большинство осужденных военспецов позже досрочно освободили, но несколько человек были расстреляны еще до этой «амнистии».
Напомним, что после отстранения Троцкого с постов военного наркома и Председателя РВС СССР 6 ноября 1925 года эти должности занял К.Е. Ворошилов. Но еще до этого назначения начальником Штаба РККА стал виновник «варшавской трагедии» Тухачевский. Однако уже вскоре бывший подпоручик почувствовал, что его полномочия постепенно урезаются. 13 ноября 1925 года из структуры штаба были выведены Инспекторат и Управление боевой подготовки, а затем последовало изъятие 4-го (разведывательного) управления.
Последняя реорганизация вызвала особо резкий и, нужно сказать, справедливый протест Тухачевского. Он стал писать докладные записки наркому, но не Ворошилов был инициатором таких «изъятий». Они исходили от Иосифа Станиславовича Уншлихта.
Сын служащего, получивший образование в Варшаве на высших технических курсах, вскоре после революции Уншлихт стал членом коллегии НКВД РСФСР. С февраля 1919 года он нарком по военным делам Литовско-Белорусской ССР, с апреля 1921 года заместитель председателя ВЧК- ГПУ, а в июне 1930 года стал заместителем председателя РВС СССР и нарвоенмора.
Отношения Уншлихта и Тухачевского не сложились еще с двадцатого года. Член РВС Западного фронта, курировавший фронтовую разведку, Уншлихт не скрывал своей неприязни к бывшему подпоручику, заступившему на должность командующего фронта. Поражение под Варшавой не могло прибавить
тепла в эти отношения.Варшавская катастрофа, явившаяся сильнейшим ударом по самолюбию и амбициям Тухачевского, стала для него даже не ахиллесовой пятой, а болезненным незаживавшим нарывом. Страсти вокруг этого вопроса усилились, когда 31 марта 1928 года армейская газета «Красная Звезда» поместила большую информацию о защите В. Мелиховым в Военной академии им. М.В. Фрунзе диссертации «Марна - Висла - Смирна».
Автор диссертации критиковал оперативно-стратегические решения Тухачевского во время похода на Варшаву. Обвиняя бывшего командующего фронтом в авантюризме, он выражал мнение об отсутствии у него полководческих способностей. Развернутые в газетной статье цитаты из вьісказываний, прозвучавших при обсуждении этого материала, опровергали авторитет Тухачевского как «главного Стратега» Красной Армии. При обсуждении диссертации, пытаясь снять с себя обвинения, Тухачевский ссылался на ошибки, допущенные в 20-м году польским ревкомом, в состав которого входил Уншлихт.
Таким образом, как многие недалекие люди, обычно перекладывающие свою вину на других, потерпевший поражение комфронта Тухачевский представлял 1-го заместителя Председателя РВС СССР как одного из «виновников» своей неудачи в польской кампании.
Впрочем, плохие отношения у Тухачевского сложились не только с Уншлихтом. У бывшего подпоручика возникли трения и с начальником Управления по войсковой мобилизации и укомплектованию ГУ РККА латышом Яковом Алкснисом (Екабс Астров).
Но и это было не все. На отстранении Тухачевского с поста настаивали командующий Белорусским военным округом А. Егоров, инспектор кавалерии РККА С. Буденный и начальник снабжения РККА П. Дыбенко. В письме, направленном 16 апреля 1928 года на имя Ворошилова, они потребовали заменить начальника Штаба лицом с « более высокими организаторскими способностями, а равно и с большим опытом боевой практической работы ». То есть Тухачевского обвиняли в некомпетентности и недостаточных деловых качествах.
Красных «генералов» поддержали 1-й заместитель Ворошилова И. Уншлихт, начальник ГУ РККА М. Левандовский и заместитель УВУЗ РККА Н. Кузьмин. Нарком не мог игнорировать эти настроения. И после беседы с Тухачевским 3 мая 1928 года Ворошилов подписал приказ об освобождении его от должности начальника Штаба и переводе командующим Ленинградским военным округом. Конечно, такой поворот судьбы серьезно задел самолюбие амбициозного человека, претендовавшего на лавры «полководца» и выдающейся личности.
Тухачевский уже привык к льстивой славе и не желал оставаться малозаметной фигурой. Как часто бывает, считая себя незаслуженно обиженным, он начал «фрондировать». Это выразилось в том, что он постоянно заводил критические разговоры с лицами, которым мог доверять. Он «стал искать связи с толмачевцами» - слушателями и преподавателями Курсов усовершенствования высшего политсостава при Военно-политической академии им. Толмачева.
Для этого появились причины. Терявшие свои перспективы, недовольные решением руководства армии и страны о введении в войсках единоначалия, политработники сформировали в это время белорусско-толмачевскую армейскую оппозицию, протестовавшую против такой меры.
По признанию самого Тухачевского, в этот период он вошел в контакт с начподивом 20-й стрелковой дивизии Семеном Марголиным, командиром 11-й стрелковой дивизии С.А. Туровским и командиром полка Зюком. Примечательно, что все трое были евреи.
Военные быстро нашли общий язык, и для объединения сил «обиженный» командующий округом договорился с ними «о связях и выявлении недовольных» военных. Они прятали свои замыслы, но пока в их планах не было ничего определенного. Лишь пустопорожняя болтовня в узком кругу, завершавшаяся ворчливым брюзжанием: «Все плохо! Плохо! Плохо!» Решающим шагом для соскальзывания на доску, ведущую в пропасть, для Тухачевского стал разговор с секретарем Президиума ЦИК СССР Енукидзе. Он состоялся зимой в начале 1929 года во время одной из сессий ЦИК.