Стальная акула. Немецкая субмарина и ее команда в годы войны. 1939-1945

— Я так жалею тебя и…

— Кто это тебя так гладко выбривает?

— Ты не имеешь много друзей, n'est pas?

— О да, да!

— Тогда ты не всегда один?

— Нет, нет. Я не один. Не сейчас. Нет…

Когда он ушел от нее утром, у него было приятное чувство пустоты и легкости в гениталиях и свежая голова. Ла-Рошель спала, когда он возвращался к себе в лагерь Прьен. Город был тихим и на вид немного смазанным; над ним повисла весенняя дымка, освежающая прохлада, и, если бы улицы не были такими грязными, он мог бы сойти за немецкий город. Но запах был другим. В нем было что-то дурманящее, как у мускуса; это был запах соли и морской гнили — едкий запах гниющих водорослей. Но он был приятен. Погруженный в свои мысли, Тайхман сначала почувствовал на лице холодное дуновение ветерка, а потом что-то маленькое и жесткое ударило его в грудь. Особой боли он не почувствовал. И только потом услышал выстрел.

Он бросился на землю. «Меня только задело», — твердил он самому себе. Он услышал шаги и стук собственного сердца у каменной мостовой. Камень был холодным как лед. Он лежал на мостовой, прижавшись к ней щекой, и видел, как от дыхания у него перед носом вздымается легкое облачко пыли. В какой-то момент Тайхман почувствовал досаду, что запачкал руки.

Подошли двое мужчин. Он лежал неподвижно. Они двигались легко, по-кошачьи. «Я безоружен, — подумал он. — У меня даже ножа нет. Притворюсь мертвым».

Один из мужчин стоял над ним. От него разило перегаром. Когда он наклонился и рыгнул, Тайхман понял, что это был абсент. Словно косой, пролетающей над самой землей, Тайхман ударил мужчину рукой по ногам и свалил его на землю. Он услышал звук металлического предмета, упавшего на мостовую. Мужчина произнес «merde» [29] и что-то еще, чего Тайхман не понял. Тайхман дважды ударил его головой о мостовую. Затем он вскочил и побежал за вторым.

Мужчина бежал очень быстро. «Но я продержусь дольше», — решил Тайхман и припустил изо всех сил. Француз был маленьким и быстрым как борзая. Он спасал свою жизнь, и это придавало ему скорости. Тайхман забыл о своих ночных излишествах, у него сильно болел бок, хотя бежал он всего две-три минуты. К тому же он три месяца был заперт в стальной трубе. На бегу он понял, что заблудился; район был ему совершенно незнаком. Может быть, его заманивают в засаду. Расстояние между ними увеличилось. Он уже собирался было бросить преследование, но тут француз развернулся и пошел на него. Вероятно, он почувствовал себя достаточно сильным, чтобы напасть на преследователя. Тайхман резко остановился. Что-то холодное и липкое стекало по его спине. Он задержал дыхание и заметил дубинку в руке француза. На секунду он увидел его лицо, которое, казалось, состояло из одного страха. И с мыслью, что француз напуган еще больше, Тайхман бросился на него.

29

Дерьмо (фр.).

Француз увильнул в сторону раньше, чем Тайхман успел к нему подбежать. Когда он занес дубинку для удара, Тайхман перехватил его поднятую руку снизу. Это был простейший захват из дзюдо; дубинка упала на землю. Француз окаменел от ужаса. И тогда Тайхман врезал ему кулаком с такой силой, словно хотел разбить его лицо на мелкие кусочки.

— Достаточно, парень, а то от него ничего не останется. — Тайхман почувствовал, как его оттаскивают в сторону. — Извините, что здесь случилось?

— А, ночной патруль! Как хорошо, черт возьми, что вы оказались здесь!

— Так что же все-таки произошло?

— О, черт, я сожалею, — сказал Тайхман и перевел дух.

— Он бежал в нашу сторону, затем вдруг развернулся и…

— …И побежал на меня, — закончил Тайхман, — но до этого он успел меня ударить.

Патруль состоял из старшины и матроса первого класса. Тайхман рассказал им, что произошло. Они подняли француза с земли. Он выглядел так, будто упал в лужу из красных чернил, и им пришлось тащить его на себе.

Другой француз не шевелился. Он по-прежнему стоял на коленях, упершись головой в землю. «Совсем как Эш в туалете в сочельник», — подумал Тайхман. Мужчина был мертв.

Тайхман поднял свою фуражку. Револьвер лежал немного поодаль. Старшина поднял его. Он был немецкого производства, и в нем оставалось пять патронов.

— Некоторым везет, — сказал старшина.

Тайхман назвал ему свое имя, часть и теперешний адрес.

По пути в лагерь Прьен его охватил страх. Неожиданно и без видимой причины он ощутил приступ ужаса. Он не знал, откуда пришел этот страх и как от него избавиться. Все показалось довольно сложным, и он, прекратив ломать над этим голову, ускорил шаг, затем побежал. Он напрочь забыл о Ла-Жон.

Стоя под душем, он рассматривал темное пятно под правым соском. Он еще растирал его, когда за ним пришли.

— Быстро одевайся, и идем с нами. Это очень важно.

Они были очень взволнованы.

— Гнусное дело. Тебе невероятно повезло.

— Может, у меня просто кулаки покруче?

— Это уж как посмотреть.

— Ну, я смотрю на это так, — произнес Тайхман не слишком уверенно. Машина остановилась перед комендатурой.

— Как бы то ни было, радуйся, что ты еще жив, — сказал лейтенант и вышел из машины.

— Я и радуюсь, — ответил Тайхман.

Последним из машины вышел сержант техслужбы, который сидел рядом с водителем. Его привели в комнату, где на столе сидели армейский капитан и офицер медицинской службы ВМС, оба бледные и встревоженные. Офицер-медик выглядел более спокойным, чем капитан.

— Вы завтракали? — спросил капитан.

— Нет, — ответил Тайхман.

— Тогда вам будет легче, — сказал офицер-медик и повел Тайхмана, за которым последовали армейский капитан, лейтенант ВМС и сержант-техник, в соседнюю комнату.

— Вы знаете кого-нибудь из этих людей? — спросил лейтенант. — Посмотрите внимательно. Вы должны их знать. Они развлекались в том же заведении, что и вы, в одно и то же время.

— Правда, ушли они пораньше, — добавил офицер-медик.

— И надо же было этому случиться во время моего дежурства! — воскликнул лейтенант.

— Это отвратительно, — добавил офицер-медик.

Капитан грыз ногти и молчал.

Тайхман не узнал никого.

— Посмотрите внимательно. Вы должны их знать, — нетерпеливо произнес лейтенант.

— Такое коричневое месиво дает кислота, — заметил сержант-техник. — Да, их, должно быть, облили кислотой.

— Сейчас я вытащу у них изо рта гениталии, — сказал офицер-медик.

— Но потом вам придется вставить их обратно, — произнес капитан. — Их ведь еще не сфотографировали.

Это не сделало трупы более узнаваемыми. Только отверстие, которое раньше было ртом с губами, языком и зубами, стало больше. Были и другие отверстия на неровных черных шарах, но самым большим отверстием был бывший рот.

Все они выглядели одинаково и ужасно воняли. В самом маленьком трупе еще оставалось немного крови, и он не успел почернеть. У другого были мозоли; косой луч солнечного света падал прямо на них.

— Должно быть, пожилой человек. Где их мундиры? — спросил Тайхман.

— Пропали, — сказал лейтенант.

— Как в воду канули, — поддержал сержант-техник. Его слова прозвучали так, будто он получал от них удовольствие.

Все взглянули на Тайхмана. Он осмотрел по очереди каждый из трех трупов. Он слышал, как кто-то зажег сигарету за его спиной. «Должно быть, водитель», — подумал он. С улицы послышался визг шин — наверное, какая-то машина резко повернула. Сержант-техник медленно прошагал к окну, и Тайхман услышал, как он сказал: