Стальное зеркало

— Пожалуй… не вполне.

— Большинство по-прежнему пытается определять курс по настроению короля, а не по существу дела. В королевском совете таких — половина. И других людей нет. Людовик Седьмой правил слишком долго.

Аурелия. Это Аурелия. Это даже не Толедо, а уж тем более не дом. Страна, где люди привязаны к земле и им остается, как флюгерам, держаться ветра и вертеться вслед за ним, оставаясь на месте. В первую очередь — простолюдинам, конечно. Но и высшие многим похожи на тех, кем владеют. Так часто случается: мы считаем нечто имуществом, думаем, что распоряжаемся им — а оно исподволь завладевает нами, и само начинает распоряжаться, изменяет под себя.

Настроение короля… что ж, у всех есть настроение, у низших и высших, но настроение — не политика, не закон, не приказ. Отцовский нрав общеизвестен, но кто и когда путал гнев Его Святейшества с волей?

— Вы это видите иначе… и не считаете, что настроению позволено править даже человеком, верно?

— Это не всегда возможно — мешать настроению. Не для всех. И иногда это ошибка. Но обычно я вижу это иначе… как вы думаете, господин герцог, почему я отвечаю на ваши вопросы?

— Не знаю, господин герцог, а не зная — не хочу выдумывать, — улыбается хозяин. — Мне остается только надеяться на то, что мои вопросы не слишком бесцеремонны… — Они не «слишком». Они бесцеремонны за гранью оскорбления, за гранью неприличия… и в шаге от откровенности. — А вам не слишком скучно отвечать на них… чужаку.

— Вам не дадут командовать кампанией. При де ла Валле вы останетесь только наблюдателем, каков бы ни был ваш официальный статус.

— Вы много лучше знаете господина коннетабля, а у меня опыта не больше, чем у его сына… так что, возможно, вы правы. — Очень интересный поворот беседы. Очень. Но, помилуйте, господин герцог, не хотите же вы, чтобы я действовал против де ла Валле?.. Или все-таки хотите?

— Я посмотрел на ваших людей. И тех, что здесь, и тех, что под городом — кстати, вы неплохо их спрятали. И на вас я тоже посмотрел. Я сказал Его Величеству «да», и, значит, до конца кампании у нас мир. Вы можете командовать своими людьми — и всем, с чем сумеете справиться сверх этого. Может быть, у вас нет таланта к делу. Но тогда вам нужно учиться распознавать его в других.

— Благодарю, вы действительно добры ко мне. — И немного опоздали с советом.

Прошлым летом за одни последние фразы я был бы вам признателен по-настоящему, но все это сказали мне другие. Но вы так же наблюдательны, господин герцог, и я не играл пустыми вежливыми оборотами, когда говорил «добры». Подобный совет стоит очень дорого, а самое ценное в нем — та самая бесцеремонность. Неподобающая, недопустимая… ответная; кажется, разговор складывается.

А еще я знаю — теперь знаю — что тогда, в королевской приемной, вы тащили мне на выручку супругу коннетабля, будучи искренне уверенным в том, что я потребую от короля наказать вас за шантаж.

— Это не тот вопрос, на который можно дать ответ сразу, — кивает собеседник. — И мне не нужно вам объяснять, что вы на этом потеряете.

Да. Это не нуждается в объяснениях… но, в сущности, я не потеряю. Я только не приобрету, а это неприятно, но могло бы быть и много хуже. Удобная возможность оборачивается проволочками и лишними, ненужными играми, но я уже взял гораздо больше, чем рассчитывал.

Но гость это понимает и сам. И я хочу говорить не о будущем. Я хочу говорить о прошлом. Пока что.

— Возможно, знай я больше о характере господина коннетабля, мне было бы легче понять, что делать. — Объясните мне. Расскажите. Подскажите…

— Я бы ответил вам, но с этим следует обращаться не ко мне. Я слишком плохо отношусь к господину коннетаблю, чтобы его понимать. Я представьте, практически до последнего не замечал, что заговора в стране два… обнаружил где-то за полгода до истории с Фурком. Впрочем, они с принцем меня до самого конца так и не увидели, но уж это не удивительно. А вот я должен был задуматься раньше, но не сделал этого, неприязнь помешала.

Чезаре кивает. Всего этого могло бы и не быть вовсе, не реши я четыре года назад, что лучше армия с гнилой головой, чем армия вовсе без головы — на нашей территории, чужая и не самая маленькая. Что бы тогда вышло здесь? Сложно представить, не сделав слишком много ошибок в прикидках…впрочем, и не нужно. Что случилось, то случилось. Не думаю, что гость на престоле Аурелии был бы для нас более выгоден. Удобен в чем-то — меньше проволочек, глупостей, траты сил; но только в этих мелочах.

— Господин коннетабль причинил вам много неприятностей?

— Господин коннетабль меня повышал, — усмехается герцог Ангулемский. — Полагаю, намерения у него были самые лучшие, как и всегда, впрочем. Мне было двадцать с небольшим, когда я получил генеральское звание и назначение на юг. Видите ли, Его Величество в то время категорически не хотел видеть меня в живых — со мной все время случались какие-то странности… и рано или поздно моя удача закончилась бы. Вот де ла Валле и решил, что на высокой должности и в горячем месте я проживу дольше. Несчастный случай с генералом в ходе кампании может обойтись дорого. Господин коннетабль, как опять же для него характерно, не понял другого. Полковник северной армии в своем падении не увлек бы за собой никого.

«Времена проскрипций, — говорит Гай, — Затянувшиеся на годы и годы…»

Мне кажется, де ла Валле все прекрасно понял, думает Чезаре, просто не нашел другого способа. Он пытался прикрыть от королевского внимания всех, кого мог. И у него отчасти получилось. Аурелия воевала со всеми двадцать лет подряд, и армия была самым безопасным местом. Трудами господина коннетабля. Но герцога Ангулемского коннетабль не знал, а спрашивать, чего желает молодой полковник, из которого выйдет такой хороший генерал, только подпиши приказ — не стал. Рассудил, должно быть, по себе: лучше жить. Пока живу — действую.

А герцог Ангулемский вовсе не действовать хотел. А танцевать со щитом порядком устал, и ни малейшей благодарности за такой подарок не испытывает. Покойного короля он перевел в разряд стихийных бедствий, определил ему место — под землей, и перестал о нем думать, как о живом. А вот господина коннетабля, живого и разумного человека, за медвежью услугу невзлюбил. Это случается, и не так уж редко…

Я бы поменялся с ним местами. С герцогом Ангулемским, не с коннетаблем… Интересно, поменялся бы он местами со мной?

Еще вина. Бокалы не должны быть пустыми.

— Здесь… я имею в виду Аурелию, очень тесно действовать. Вы, должно быть, знаете о том, как Его Святейшество назначал моего брата командующим… и что было после. И в какой мере — для всех. Здесь же… — иногда мне жаль, что я не понимаю удовольствия от брани. — Вы заставили меня задуматься. И желать союза. Хотя бы до конца кампании. — Пауза, улыбка, взгляд прямо в глаза. — Я хотел бы у вас учиться…

Гость опять смеется, коротко и беззвучно. Он не двигается почти, когда смеется, только плечи трясутся. Даже рука с подлокотника не поднялась. Наверное, это должно раздражать.