Стальной кит - повелитель мира

Иринка хотела было, по своему обыкновению, прочитать ребятам мораль о том, что спекуляция - дело неблагородное, но ей вдруг представилась Финляндия, с соснами и скалами, с молчаливым, но приветливым народом, с уютными кафе на улочках Хельсинки, о котором она, признаться, давно мечтала. Девочке, конечно, было страшновато - как же станут они проплывать под водой государственную границу, но события последних двух дней подсказывали ей, что с этими мальчишками можно плыть куда угодно. И она лишь сказала:

– А как же наши родители?

И в этих словах Володя прочел решимость девочки плыть в Финляндию, и он хотел было успокоить Иринку, но за это дело взялся Кошмарик, сказавший:

– А мы из Хельсинки всем позвоним! Вот уж удивятся!

Володя дотянулся до полки, на которой лежали у него карты, быстро развернул одну из них, потом схватил линейку и соединил предполагаемое место их нахождения с кружочком, обозначенным словом "Хельсинки".

– Так, - волнуясь, заговорил он, - отсюда до столицы фиников, как ты выражаешься, грубо говоря, двести километров. Сейчас, - взглянул он на часы, - девятнадцать сорок. Если мы пойдем со средней скоростью пятнадцать километров в час, то затратим на движение чуть больше тринадцати часов. Выходит, в Хельсинки мы окажемся в девять утра назавтра или в десятом часу. Как раз откроются кафе, и мы сможем позавтракать сосисками и горячей яичницей!

– А я хочу пирожных со взбитыми сливками и сыр!
– была в восторге Иринка, и мальчики поняли, что давно не видели их соратницу по плаванию в таком настроении.

– Будут тебе пирожные и сыр!
– согласился Володя.

– И какао с чаем!
– подхватил Кошмарик, такой же возбужденный, как и Иринка, а Володя, напротив, казался нахмуренным и сердитым. Понятно - ведь от его мастерства зависело благополучие плавания под водой, да ещё ночью, да ещё за границу!

– Это хорошо, хорошо, что мы ночью поплывем!
– говорил он как бы сам с собой.
– Пограничники, я думаю, вряд ли нас засекут, потому что границу переплывать мы будем на ножном ходу, на педалях то есть, значит, никакой эхолот или гидроакустик нас не засечет. Иринка!
– властно проговорил он. Давай-ка приготовь нам ужин! Разыщи все, что осталось, да прибавь пару банок тушенки - в том вот ящике лежит. Нужно хорошенько подкрепиться перед тем, как взять курс.
– И снова углубился в изучение карты, потом подошел к гирокомпасу, посмотрел, как он действует, опять взял в руки карту и линейку.

– Ну что, капитан, промашки никакой не будет?
– спросил Кошмарик, предложивший плыть к финикам, но теперь уже сомневающийся в успехе экспедиции.
– Какой-нибудь "морской охотник" пограничников нас минами подводными не закидает? А то - прощай, моя дорогая мама и Россия!

– Я же сказал: границу перейдем тихо, безо всякого шума!
– не отрывая глаз от карты, произнес Володя.
– Ты что, сдрейфил уже?

Но Кошмарик, который на самом деле немного мандражировал, не мог, конечно, признаться в своих опасениях перед Иринкой, хлопотавшей неподалеку над приготовлением ужина. Да и осуждение Володи страшило его не меньше. Поэтому он лишь проговорил:

– Да какой там мандраж! Просто осторожными быть нужно, а то у нас хоть и демократия завелась, а все равно военные ведь не пожалеют - отправят на дно морское, не разобравшись, в чем дело. А идея сама хорошая! Когда бы ты ещё в Финляндию попал? Я, например, там, может быть, и останусь навсегда. Зачем мне твоя Россия? Жить нужно там, где лучше и удобней, где кормят лучше, где к тебе отношение более вежливое, где мажоров всяких нет и живодеры по заливу на яхтах не разъезжают, только и мечтая, как бы у тебя печенку или селезенку выковырять.

– Ты что, Россию не любишь?
– повернулась к Кошмарику Иринка, держа в одной руке нож, а в другой - колбасу. Выглядела она сердитой, и Кошмарику даже показалось, что она кинется на него с ножом или по крайней мере швырнет в него колбасой.

– А за что её любить-то?
– проворчал Кошмарик.
– За то, что у нас здесь все наперекосяк, не как у людей нормальных? Затеяли дурни перестройку делать, так до того наперестраивали, что треск повсюду пошел! Изгадили только все, напакостили, людей нищими сделали, кругом развели преступность, промышленность разрушили, зато уж президентом обзавелись, как у них, да в газетах разрешили печатать, кому что угодно! Дурной же у нас народ! Не хочу с ними жить!

Иринка на самом деле была близка к тому, чтобы швырнуть в Кошмарика колбасой или чем-нибудь потяжелее. Обозлился и Володя:

– Кого это ты дураками здесь называешь, а? Может быть, отца моего, который своими руками эту субмарину построил? Да такой лодки никогда и ни у кого в мире не было! А мать моя, археолог, она что, тоже дура?! Да я и сам-то не дурак, приятель, и Иринка тоже не дура, хоть и в Бога верит! Так что, если разобраться, не такие уж мы и дураки! Может, ты сам себя... не слишком умным считаешь, тогда прости, спорить не буду, но других в дурни записывать не надо!

Кошмарик не ожидал, что ему возразят так решительно. Действительно, настоящих дураков он в жизни видел мало, но тогда почему же в жизни, окружавшей его, было так много глупости, несуразности, все вокруг него словно само собой разрушалось, расклеивалось, приходило в негодность.

– Ну, - смущенно сказал Ленька, - может быть, мы в отдельности и очень умные, а вместе, как народ, дураки. Вот что я хотел сказать!

Но Володя, внимательно рассматривавший карту, только махнул рукой чушь, дескать, несешь, - а Иринка, снова принявшаяся готовить ужин, холодно заметила:

– Нет, есть и отдельные личности с одной извилиной в мозгу!

Кошмарик, понявший, что девочка намекала на него, хотел было не на шутку обидеться, но вовремя передумал, потому что сам понимал - разговор он затеял пустой и никого он убедить не сможет. "Вот приплывем в Финляндию, подумал он вместо того, чтобы спорить, - и сделаю я от своих друзей-товарищей ноги. Доберусь до какой-нибудь фермы и предложу себя в качестве работника. А что? По-финиковски я маленько спикаю, чай, не зря я тормалайские басы на шоссе стопорил [То есть останавливал финские автобусы.]. Работы грязной я не боюсь, не то что эти мажоры городские. Меня даже в свинарник поставь дерьмо поросячье убирать - не страшно, лишь бы марки платили. Уж лучше я в цивилизованной Финляндии на фермера батрачить буду, чем в своей полумафиозной России на какую-нибудь сволочь ишачить. Лет пять поработаю, накоплю на тачку японскую, на квартиру и на собственное дело, тогда и вернуться можно будет. Открою где-нибудь на Лиговке или Владимирке свое бистро, а эти патриоты пусть ко мне заходят, интеллигентики эти..."

И Кошмарик ещё долго бы мечтал в том же духе, но Иринка, уже совсем приветливо, пригласила мальчиков к столу.

– Ну, ужин у нас классный!
– радостно потирая руки, присаживался Ленька на койку, чтобы закусить перед дальней и опасной дорогой.
– Но завтрак будет ещё шикарней!

– Погоди, дай границу переплыть, не каркай!
– цыкнул на Кошмарика Володя.
– Сейчас пошамаем, и ты со мною на сиденье рулевого сядешь. Покажу тебе, как лодку по курсу вести. Вначале я, а после - ты, посменно поведем, а то мне всю ночь не выдержать. Два часа я, а два - ты.

Поели быстро, и Володя зачем-то решил оглядеться, высунув голову из люка, будто именно таким способом и можно было лишь узнать, куда им плыть. Но Володя смотрел "на волю" совсем не поэтому и не потому, что боялся преследования обладателей маек с трезубцами и живодеров. Совершенно безотчетно, точно последний раз в жизни, захотелось взглянуть на родной берег. Нет, если бы у Володи спросили, патриот ли он, мальчик вряд ли бы ответил на этот вопрос решительным "да". Но теперь, когда они решили отправиться за границу, что-то вдруг защемило у него в сердце, захотелось бросить взгляд на землю, где остались его мать и отец, где он провел счастливое детство и где сейчас было неуютно, недружно, неспокойно, где жили совсем не богатые, а может быть, даже бедные люди.