Стальной пляж

— Полагаю, мне просто не дано этого постичь.

— Представь себе, что это круглосуточный бал-маскарад.

— И всё равно я не… Я имею в виду, что могло бы заставить человека здесь поселиться? Такое впечатление, что большинство здешних просто не справились бы с жизнью снар… — она осеклась и покраснела. — Извини, Хилди.

— Не стоит. Ты не так уж далека от истины. Куча людей живут здесь потому, что снаружи устроиться не смогли. Если хочешь, назови их неудачниками. Большинство из них побиты жизнью и сломлены. Но мне они нравятся. Здесь общество меньше давит на человека. А другие прекрасно могут устроиться снаружи, но им там не нравится. Они приходят и уходят, здешняя жизнь — не приговор. Знаю некоторых, кто проводит здесь год-два, чтобы отдохнуть и восстановить силы. Иногда — перед сменой работы.

— Ты поэтому здесь?

— Кое-что здесь под запретом, Бренда: нельзя спрашивать людей, почему они приехали. Кто захочет, сам расскажет.

— Опять я ляпнула что-то не то.

— Пока говоришь со мной, не страшно. Я просто подумала, лучше сама предупрежу тебя, чтобы ты ненароком кого-нибудь не спросила. А вот что тебе ответить… Не знаю. Поначалу мне казалось, что поэтому. А теперь… не знаю.

Она некоторое время смотрела на меня, потом заглянула мне в тарелку и сделала просительный жест вилкой:

— Выглядит аппетитно. Ничего, если возьму кусочек?

Я разрешила — и сама принесла ей из кухни стакан воды. Хунаньская говядина Фу — единственный в Техасе достойный соперник моего огненного чили.

* * *

— Так вот, Уолтер дня два-три вопил и ругался по твоему поводу, — поведала Бренда. — Мы все старались держаться от него подальше, но он врывался в отдел новостей, будто ураган, и орал то на одно, то на другое, и мы знали, что на самом деле он злится из-за тебя.

— В отдел новостей? Звучит серьёзно.

— Потом стало ещё хуже.

Мы покончили с горячим, заказали два пива, и Бренда продолжила угощать меня рассказами о своих подвигах в журналистских войнах. Без сомнения, она вела увлекательную жизнь. Мне, со своей стороны, особо нечем было с ней поделиться, разве что забавными короткими заметками о смешных ошибках и оговорках моих учеников да историей о том, как мэр Диллон однажды ранним утром вывалился из "Аламо", споткнулся на крыльце и угодил в водопойное корыто своей лошади. От такого угощения глаза Бренды временами слегка стекленели, но она храбро продолжала улыбаться. В конце концов я заткнулась и позволила ей тараторить дальше.

— Он стал вызывать нас поодиночке, — сообщила она, осушила свой стакан, увидела Фу с кувшином наготове и отрицательно покачала головой. — Он всегда говорил, что речь пойдёт о чём-то другом, но разговор всегда неизменно сводился к тебе: какой подлый приём ты с ним провернула и как он ждёт от нас любых предложений о том, как тебя вернуть. Мы стали под любыми предлогами отказываться от этих аудиенций.

Тогда он дошёл до того, что пообещал откусить голову любому, кто упомянет твоё имя в его присутствии. И мы разом заткнулись, ни слова о тебе. Так до сих пор и остаётся.

— А я подумывала, не заглянуть ли к нему, — произнесла я. — По старой памяти.

Бренда нахмурилась:

— Не думаю, что это удачная мысль, пока рановато. Пережди ещё несколько месяцев. Если только не планируешь вернуться на работу.

Она вопросительно подняла брови, но я потрясла головой, и она не сказала более ничего о том, что, как я полагала, было целью её визита.

Фу принёс небольшой поднос с печеньями счастья и счёт. Бренда разломила своё печенье, пока я выкладывала деньги на поднос.

— "Новая любовь озарит вашу жизнь", — прочла она, взглянула на меня и улыбнулась: — Боюсь, для этого я слишком занята. А ты своё не посмотришь?

— Бренда, эти предсказания Фу пишет сам. И твоё означает, что он мечтает оросить своим соком твои нижние усы.

— Что?

— Он находит тебя сексуально привлекательной и хотел бы с тобой переспать.

Бренда недоверчиво воззрилась на меня, затем взяла моё печенье и разломила. Посмотрела на предсказание и встала. Фу примчался быстрее ветра, помог нам отодвинуть стулья, подал наши шляпы и кланялся до тех пор, пока мы не вышли на улицу.

Снаружи Бренда взглянула на ноготь большого пальца и заторопилась:

— Мне уже пора восвояси, Хилди, но…

Вдруг она хлопнула себя по лбу:

— Почти забыла главное, зачем пришла! Какие у тебя планы на Двухсотлетие?

— На… а ведь правда, оно уже через…

— Четыре дня. Об этом только и кричат во всех новостях последние недели две.

— Мы здесь не очень-то следим за новостями. Посмотрим… Я слышала, баптистская церковь собирается организовать нечто вроде барбекю, а ещё будет уличная ярмарка. Фейерверки после заката. Народ соберётся со многих миль вокруг. Должно быть весело. Хочешь, приходи.

— Если честно, Хилди, мне веселее будет смотреть, как застывает цемент. Не говоря уже о том, что снова придётся влезать в эти клятые шмотки, — она почесала между ног. — Бьюсь об заклад, мои ещё удобные по сравнению с тем, в чём ходишь ты.

— Ты не знаешь и половины неудобств. Но привыкнуть можно ко всему. Я уже внимания не обращаю.

— Живи и давай жить другим… В общем, Лиз, я и, может быть, Крикет думаем устроить пикник и расположиться в виду главного шоу в парке Армстронга. Там-то будет настоящий фейерверк!

— Не думаю, что смогу вынести такую толпу, Бренда.

— Да всё нормально! У Лиз есть знакомые пиротехники, и она может провести нас в зону безопасности, это примерно у кратера Деламбр. Оттуда будет замечательный вид! Будет весело; ну так как?

Я заколебалась. Предложение выглядело и вправду заманчиво, но в последние дни мне всё меньше хотелось покидать безопасную гавань исторического парка.

— Конечно, некоторые снаряды такие здоровые, как рванут! — подначила Бренда. — Может быть опасно.

Я легонько стукнула её по плечу.

— Так и быть, принесу вам жареного цыплёнка, — пообещала я и снова обняла её.

Она повернулась, чтобы уйти, и я окликнула:

— Бренда! Ты ведь хотела заставить меня спросить, не так ли?

— Спросить о чём?

— Что было написано в том дурацком печенье.

— О, это так забавно, — улыбнулась она, — в твоём было точно такое же предсказание, как в моём.

* * *

Я свернула на Олд Спэниш Трейл, миновала офис шерифа и тюрьму и подошла к небольшому зданию с окном-витриной. На нём золочёными буквами было написано: "Техасец", Нью-Остин. Я открыла без стука парадную дверь лучшей (и единственной) в Западном Техасе газеты, выходящей дважды в неделю, вошла в распашные ворота, отделявшие отдел новостей от зоны для посетителей, где продавали подписные абонементы и принимали частные объявления, отодвинула вращающееся кресло от большого деревянного стола с ящиком для перчаток и с комфортом уселась.