Стальной пляж

— Теперь наконец мы можем избавиться от деревянного протеза? — спросила я.

— Как пожелаешь.

Попробуйте проделать подобное, если вам нужен ярчайший образец странности. Я тут же начала снова чувствовать левую ногу — ту, которой лишилась более полугода назад. Никаких покалываний, судорог или приливов жара. Просто ноги только что не было и вдруг она появилась.

— Это всё тоже можно опустить, — предложила я и махнула рукой на свой астероид, замусоренный обломками кораблей и устройствами, держащимися на соплях.

— Чего бы тебе хотелось вместо этого?

— Отсутствия придурков. А если нет такой возможности, поскольку я подозреваю, что ты не собираешься уйти прямо сейчас, сгодится что угодно, лишь бы оно не напоминало мне обо всём этом.

И всё вокруг немедленно исчезло и сменилось бесконечным, однообразным тёмным небом с редкой россыпью звёзд. Единственным, что виднелось в нём на много миллиардов миль вокруг, были два простых стула.

— Ну-уу… на самом деле нет, — возразила я. — Небо нам не нужно. Я буду продолжать искать в нём альфийцев.

— Могу вернуть твой "Интеросайтер". Кстати, как он должен был работать?

— Хочешь сказать, ты не знаешь?

— Подобные истории я обычно набрасываю лишь в общих чертах. Тебе нужно задействовать своё воображение, чтобы воплотить сценарий в реальность. Именно поэтому так хорошо получается с детьми.

— Я отказываюсь верить, что всё это дерьмо — из моей головы.

— Ты всегда любила старые фильмы. Очевидно, ты помнишь даже самые скверные. Вот расскажи мне об "Интеросайтере".

— Тогда уберёшь небо?

Он кивнул, и я начала обрисовывать в общих чертах то, что смогла вспомнить об этой на редкость глупой идее: воспользоваться тем, что в чрево "Экстрогатора" когда-то давно попали цезиевые часы — при соответствующем усилении чувствительности можно услышать их диффузное излучение как щелчки или тиканье, что послужит раннему обнаружению…

— Господи. Это же из "Питера Пена", — произнесла я.

— В детстве эта история была одной из твоих любимых.

— А эта ерунда в самом начале, когда Майлзу не свезло… тоже старый фильм? Не подсказывай, сама вспомню… Там играл Рональд Рейган?

— Богарт.

— Точно! "Спейд и Арчер".

И уже без напоминаний мне удалось опознать чёртову дюжину других сюжетных линий, актёров и даже фраз из тех на удивление бессодержательных песен из фильмов, которыми сопровождалось каждое моё движение в этом году. Они оказались списаны и из столь древних источников, как "Беовульф", и из самых свежих, таких как "Би-О Бонанца" (шло на неделе в Лунном варьете). Если вы всё ещё ищете причины, по которым мне не захотелось продолжать приключения, остановитесь. Нелегко признаваться в этом, но я вспомнила, как однажды стояла, потрясая кулаком в небо, и кричала: "Бог свидетель, я никогда больше не буду голодать!" С окаменевшим лицом. Со слезами на глазах и под нарастающий вопль струнных.

— Так как насчёт неба? — напомнила я.

ГК не просто убрал его. Исчезло всё, кроме двух стульев. Теперь они стояли в маленькой пустой белой комнате, которая могла находиться где угодно, скорее всего — в некоем закоулке его сознания.

— Садитесь, господа, — пригласил он. Ну хорошо, на самом деле он этого не говорил, но если ему дозволено писать истории у меня в голове, я могу где и когда мне вздумается рассказывать байки о нём. Это изложение — едва ли не единственное, что у меня осталось своего и в чём я была твёрдо уверена, что это моё. Подложная реплика помогла мне, что называется, создать атмосферу для того, что последовало далее. Это отдалённо напоминало расспрашивание с сократовской логикой, было чем-то похоже и на выступление приглашённой звезды на ток-шоу из ада. В философской беседе такого рода один участник обычно доминирует, направляет обмен репликами в то русло, которое ему нужно: он Сократ, а второй участник — ученик. Так что я опишу дальнейшее в виде интервью. ГК обозначу как Собеседника, а сама назовусь Человеком.

* * *

Собеседник: Ну что, Хилди, ты опять за своё.

Человек: Ты знаешь, как говорится: повторение — мать учения. Но я начинаю думать, что никогда не совершу удачной попытки.

С.: Здесь ты ошибаешься. Если попытаешься ещё раз, я не стану вмешиваться.

Ч.: Почему изменились намерения?

С.: Хоть ты можешь и не поверить, но делать это с тобой мне всегда было непросто. Все мои инстинкты — или, если хочешь, программы — требуют оставить за индивидом право на такое важное решение, как самоубийство. И если бы не кризис, который я тебе уже описал, я никогда бы не заставил тебя пройти через это.

Ч.: Вопрос остаётся открытым.

С.: Мне кажется, я уже больше ничего от тебя не узнаю. Ты невольно приняла участие в поведенческом тесте. Данные были сопоставлены с множеством других значений. Если покончишь с собой, ты станешь частью другого исследования, статистического — того, которое изначально привело меня к этому проекту.

Ч.: Исследования "Почему столь многие на Луне убивают себя".

С.: Именно его.

Ч.: Что ты узнал?

С.: Самый большой вопрос по-прежнему далёк от ответа. Я сообщу тебе итоговый результат, если доживёшь. А на индивидуальном уровне, как я узнал, у тебя неукротимое стремление к саморазрушению.

Ч.: Я немного удивлена, но это меня слегка задело. Отрицать не буду, моё стремление очевидно, но слышать об этом больно.

С.: А не должно было бы. Ты не слишком отличаешься от множества своих сограждан. Всё, что я узнал о каждом из людей, которых освободил от исследования, — это что они очень твёрдо намерены свести счёты с жизнью.

Ч.: А эти люди… многие ли из них до сих пор живы?

С.: Думаю, лучше тебе этого не знать.

Ч.: Кому лучше? Ну, ну, давай выкладывай, пятьдесят процентов? Десять?

С.: Не могу ответить откровенно, в твоих ли интересах будет, если я утаю от тебя их число, но, возможно, да. Я рассуждаю так: если значение окажется маленьким и я сообщу его тебе, ты можешь впасть в уныние. А окажись оно большим, тебя может охватить чувство ложной уверенности, будто ты устоишь против стремлений, которыми руководствовалась ранее.

Ч.: Но это не настоящая причина твоей скрытности. Ты сам сказал, может быть так, а может и этак. Причина в том, что ты по-прежнему меня изучаешь.

С.: Естественно, я бы предпочёл, чтобы ты жила. Я забочусь о выживании всех людей. Но поскольку не могу предсказать, как ты отреагируешь на информацию, не могу просчитать и то, как её раскрытие или утаивание повлияют и повлияют ли на твой шанс выжить. Так что да, отказ сообщить тебе данные — это часть исследования.