Стальной пляж

— Я слышала это название.

— Так вот. Которая занимается розыском и накладывает аресты. Это всемогущий и всепроникающий компьютер, который, если мы предоставим ему свободу действий, превратит Большого Брата в подобие моей незамужней тётушки Вики, которая подслушивает под дверьми спален, прислонив к двери чашку и прижавшись к ней ухом. Сопоставь это с тем фактом, что каждому есть что скрывать, у каждого есть нечто, о чём лучше бы никому другому не знать, даже если в этом нет ничего незаконного. У каждого есть милое маленькое право на частную жизнь. Думаю, нас спасло то, что людям, писавшим законы, тоже было что скрывать, как и нам, всем остальным. Так вот, мы в нашем… кхм… "преступном подполье" делаем вот что: избавляемся от лишних глаз и ушей в наших собственных домах — и прямо там занимаемся своими делишками. Мы знаем, что ГК подслушивает и подсматривает, но не та его часть, которая распечатывает ордера на арест и стучится в двери.

— И это срабатывает?

— До сих пор срабатывало. Если вдуматься, это звучит неправдоподобно, но я большую часть жизни ввязывалась в неприятности и выпутывалась из них с помощью именно этого метода… главным образом связывая ГК его же собственным словом, раз уж ты сейчас об этом упомянула.

— Звучит рискованно…

— А то! Но за всю жизнь я ни разу не слышала ни об одном случае, когда бы ГК использовал улики, полученные незаконным путём. И я говорю не только об арестах. Я говорю о выстраивании правдоподобного уголовного дела и выдаче ордеров — о ключевых моментах всей работы по розыску и задержанию преступников. В одном из своих воплощений ГК слышит нечто, что можно было бы вменить человеку в вину — или, по крайней мере, чего было бы достаточно судье для выдачи предписания о розыске или об устранении ошибки. Но ГК не докладывает сам себе обо всём, что знает — если ты понимаешь, о чём я. Он разделён на сегменты. Когда я говорю с ним, он знает, что я творю беззакония, и я знаю, что это ему известно. Но та часть его сознания, что общается со мной, не сообщает то, что ей известно, его законотворческой и оперативно-розыскной части.

Мы прошли чуть дальше, обе занятые обдумыванием сказанного Лиз. Я заметила, что мои откровения заставили её почувствовать себя крайне неуютно. Я бы на её месте тоже занервничала. Я никогда не совершала ничего более серьёзного, чем нарушение общественного порядка: попасться слишком легко, да мне никогда особо и не хотелось заниматься ничем противозаконным. Да и, чёрт побери, на Луне не так много вещей считаются по-настоящему незаконными. Большинство поступков, за которые в девяноста девяти процентах случаев можно было получить срок в прошлом — употребление наркотиков, проституция и азартные игры — а также организации, которые помогали несознательным гражданам предаваться этим порокам — на Луне все являются неотъемлемыми правами человека. А насилие, не приводящее к смерти, — это просто насилие, за которое назначают штраф.

Большая же часть преступлений, за которые по-прежнему преследовали по всей строгости закона, была так отвратна, что мне даже думать о них не хотелось. И в который раз я задалась вопросом: во что такое впуталась королева Англии, что именно превратило её в "нужного человечка"?..

Самые большие проблемы блюстителям порядка на Луне создавало воровство того или иного рода. До тех пор, пока не спустим ГК с цепи, мы наверняка так и будем друг у друга тибрить, лямзить, тащить и хапать. За исключением нечистых рук, мы — вполне законопослушное общество… правда, добились мы этого путём снижения числа запрещающих законов до уровня ниже некуда.

Тут снова заговорила Лиз, откликаясь на мои собственные мысли:

— Знаешь, преступность ведь — не такая уж серьёзная проблема. Иначе гражданское население в своей великой мудрости потребовало бы заключения самого себя в некое подобие электронной клетки — к чему, я всегда опасалась, мы в конце концов рано или поздно придём. И всё, что для этого потребовалось бы, — это переписать несколько программ. Тогда нас ждёт грандиозная облава, величайшая с тех пор, как Джон Уэйн [44] отогнал своё стадо в Эйбилин [45] . И, знаешь, это может случиться со дня на день. Где-то за миллисекунду ГК распоётся перед копами, что твоя канарейка, и секунды три спустя они уже смогут распечатать ордера на аресты. Вот только в чём загвоздка, — Лиз рассмеялась, — у нас наверняка не хватит копов, чтобы всех арестовать, и тем более не найдётся достаточно тюрем, чтобы пойманных посадить. А так можно распутать любое преступление со времён Вторжения. Ум за разум заходит, стоит только об этом подумать.

44

Джон Уэйн (1907–1979), американский актёр, режиссёр, продюсер. Настоящие имя и фамилия — Мэрион Майкл Моррисон. Уэйн настолько слился со своим образом первопроходца Дикого Запада, что почти невозможно отделить актёра от его героев.

В 1939 г. Уэйн снялся в роли Ринго Кида в фордовском "Дилижансе" (Stagecoach) — самом знаменитом вестерне в истории кино. И тогда же начал твориться миф о нём. В 1969 г. актер получил единственный в своей жизни "Оскар" за роль Рустера Когбурна, одноглазого помощника шерифа в "Настоящей выдержке" (True Grit) Генри Хатауэя. Хотя лучшей картиной заключительного десятилетия его карьеры была вообще последняя в жизни — "Стрелок" (The Shootist, 1976) Дона Сигела, в которой он сыграл по сути дела самого себя: умирающего солдата, накануне смерти начинающего осмысливать свою жизнь и свою легенду.

45

Эйбилин (Abilene) — город в штате Техас (США), место действия большинства вестернов.

— Не думаю, что это случится, — возразила я.

— Нет, если всё как следует обдумать, всё, что ГК делает с тобой, — это и впрямь для твоего же блага, хоть я подобных гадостей и не перевариваю. Я имею в виду, самоубийство — наше гражданское право, разве не так? И какого чёрта этот хрен спасал тебе жизнь?

— Честно говоря, как ни противно в этом признаваться, но я рада, что он меня спас.

— Ну-уу… я бы тоже обрадовалась, но, знаешь ли, тут дело принципа. Послушай, тебе следует знать, что я не собираюсь молчать об услышанном. Ага? В смысле, расскажу всем моим друзьям? Не называя, разумеется, твоего имени.

— Конечно, расскажи! Я знала, что ты захочешь.

— Возможно, мы должны как следует подстраховаться. Не могу представить, что можно было бы сделать прямо сейчас, но у меня есть пара-тройка друзей, которые наверняка захотят поломать над этим голову. Думаю, ты понимаешь, что тут самое страшное. Он нарушил основную программу. И если смог сделать это один раз, сделает и в другой.

— Поймать тебя и вылечить от твоих преступных наклонностей может рассматриваться как… скажем, нечто ради твоего же блага.

— Вот именно, вот как раз к тому и ведёт этот дерьмовый образ мыслей! Дай им палец, и они всю руку отхватят.

Далеко впереди снова показалась галерея для посетителей. Мы возвращались. Лиз остановилась и принялась чертить носком обуви бессмысленные узоры в пыли. Я вообразила, что ей хочется ещё что-то мне сказать, и почувствовала, что она вот-вот нарушит молчание. Я задрала голову и снова увидела несущийся по крутой дуге поезд аттракциона. Лиз подняла на меня глаза:

— Так вот… причину, по которой ты хотела узнать, как обойти ГК, ты мне так и не назвала. Это было…

— Не для того, чтобы убить себя.

— Я должна была спросить.

— Не могу назвать ни одной конкретной причины. Я не сделала достаточно… то есть, я не чувствую, что сделала достаточно, чтобы…

— Выставить руки навстречу морю неприятностей и одним толчком разделаться с ними?

— Вроде того. Я живу, как во сне, с тех пор, как это случилось. И чувствую, что обязательно должна что-то с этим поделать.

— Обсудить проблему — уже значит кое-что сделать. Быть может, всё, что ты можешь сделать, кроме… сама знаешь чего, это не падать духом. Легко сказать…

— Да уж… Как бороться с упорными приступами стремления к самоубийству? Я даже сказать не могу, откуда оно берётся. Я не ощущаю настолько сильной депрессии. Но иногда мне хочется просто… стукнуть по чему-нибудь.

— Например, по мне.

— Извини.

— Ты поплатилась за это. Чёрт побери, Хилди, я представить себе не могу, что бы я другого сделала, кроме того, о чём ты мне сказала. Просто не могу.

— А я… я чувствую, что не должна сидеть сложа руки! Ведь есть и другая сторона всего этого… Насилие. Я хотела узнать, возможно ли укрыться от глаз и ушей ГК. Потому что… я не хочу, чтобы он подсматривал, если я вдруг, знаешь, сделаю это снова, чёрт его возьми, я вообще не хочу, чтобы он на меня смотрел, пусть он убирается из моего тела, из моего мозга, прочь из моей проклятой жизни, потому что мне не нравится быть его подопытным животным!

Лиз положила руку мне на плечо, и я осознала, что ору во всё горло. Это меня разозлило, хотя я знаю, что не должно было — ведь это был всего лишь жест дружбы и участия… но жалость — это последнее, чего хочет от вас искалеченный человек. Он хочет даже не вашей симпатии — он просто хочет снова стать нормальным, таким же, как все. Любое проявление сострадания для него — как пощёчина, как напоминание, что у него не всё в порядке. Так идите же к чёрту со своей симпатией, к дьяволу ваше участие, как смеете вы стоять надо мной, здоровые и совершенные, и предлагать помощь, а вместе с ней — скрытое превосходство?!