Станция Университет
Шрифт:
— Больше к Тане не приближайтесь! — твердо сказал он, жестко глядя мне прямо в глаза. — Это почему? — я видел его в первый раз. Было непонятно, с какой стати нам указывают, что делать.
— К Тане не подходите! — он был явно на взводе.
— Тебе-то что? — не унимался я.
— Ничего. Последний раз говорю, — он был белый как мел, губы пересохли. — Больше к ней не подходите…
Он развернулся и пошел прочь. Саша, сощурившись, смотрел ему вслед:
— Видел, как он в руках ключи нервно сжимал? — тихо произнес он. — Это у него серьезно…
— Что?
— Таня.
— А у нас что, несерьезно?— Непонятно. Знаю одно, — Остапишин был взволнован, — отец учил, что нельзя играть на двух чувствах: патриотизме и ревности. Никогда!
Таня исчезла сама. Мы перестали ее видеть, а если она и пробегала мимо, то даже не останавливалась. Наверное, не желала нам неприятностей. Незаметно наш отдых закончился. За день до отъезда по радио передали, что где-то в Латвии на своем «Москвиче»
Парад суверенитетов
Пока мы с юношеским пылом отдавались летним приключениям, советские республики энергично устремились по следам Грузии и прибалтийских республик, одна за другой объявляя себя суверенными: Узбекистан, Молдавия, Украина, Белоруссия. Начался так называемый парад суверенитетов, который меня мало беспокоил: я даже в толк не мог взять, зачем нужен весь этот сыр-бор с этими суверенитетами. Советский Союз был, есть и будет! Между тем Ельцин в Казани призвал республики: «Берите суверенитета столько, сколько вы его сможете проглотить» [31] . После этого началось невообразимое. Туркмения, Армения, Таджикистан — все стали самоопределяться. Даже Чукотка и Иркутский регион решили побороться за суверенитет! Удмуртия и вовсе «решила нарастить свой военный потенциал» [32] . Все это, увы, было серьезно. Фундамент СССР пошел трещинами. Жить Союзу Советских Социалистических Республик осталось чуть больше года.
31
В августе 1990 года.
32
Коммерсантъ. 1990. № 37.
Картошка
В сентябре по заданию МГУ мы выехали на картошку в совхоз «Юрловский» Можайского района. Вроде бы поездка была добровольной, но отказаться от нее мы не могли. Тогда я любил стих Дмитрия Александровича Пригова про торт, он точно иллюстрировал ситуацию на продовольственном рынке:
За тортом шел я как-то утром, Чтоб к вечеру иметь гостей. Но жизнь устроена так мудро — Не только эдаких страстей, Как торт, но и простых сластей И сахару не оказалось. А там и гости не пришли. Случайность вроде бы, казалось. Ан нет. Такие дни пришли, К которым мы так долго шли… Судьба во всем здесь дышит явно.В самом деле, в магазинах не было ничего, ну, разве что консервированная морская капуста и сухари. Газеты пестрели заголовками: «Жизни уже нет, но стоимость ее растет», «Голод правит страной», «Союз нерушимый республик голодных», «Переживем ли мы зиму?», «Что будем есть завтра?». Наш студенческий вклад в сбор урожая на 210 гектарах Подмосковья, как нам объяснили, был в тот год особенно важен.
В совхозе нас ждали. Каждый сентябрь с давних лет студенты МГУ приезжали туда и не только несли трудовую вахту, но и отрывались на всю катушку. До нас даже легенда дошла о пенисе. Пенис был одним из немногих поступивших на филфак, где в основном учились девушки, поэтому был избалован. Как-то утром, после бурной ночи, он без сил рухнул прямо в поле на мешки и заснул. Мимо проходила совхозница и, увидев лодыря, возмутилась: «Что ты тут развалился? Как не стыдно? Девушки корячатся, а ты дрыхнешь». А он ей флегматично: «Да пошла ты на х…!». Совхозница побагровела, затряслась от злости: «Ах ты, такой-сякой, комсомолец поди! Я все твоему начальству, комиссару-то, расскажу! Как твоя фамилия!?». А студент спокойно: «Пенис моя фамилия!». Разгневанная работница помчалась в штаб студенческого отряда к комиссару.
— Комиссар! Ты сидишь тут, бумажки пишешь! А Пенис-то у тебя не работает!!!
— Почему это у меня пенис не работает?
— Да вот так вот! Девушки и так и сяк корячатся, а Пенис твой валяется, и хоть бы что ему!
— А откуда вы знаете?
— Да я вижу! Своими глазами вижу! Да за такое из комсомола исключать надо!! Я в ваш деканат напишу!
— Нет уж, с пенисом я сам разберусь.— Разберитесь, разберитесь! На собрании разберите или в стенгазете нарисуйте! А то я ему голову оторву!
До Юрлово из Москвы добирались на автобусах часа два. В пути я просмотрел газету, в ней обсуждались две концепции экономического развития страны. Одну из них, правительственную, разработали под руководством академика Абалкина, того самого, соседа Лёнича. Другая называлась «500 дней», одним из ее авторов был молодой экономист Явлинский. Первая программа была за медленный, постепенный, продуманный переход от социализма к государственному капитализму.
Программа Явлинского — за быстрый прорыв к рынку. Одна программа рассчитана на сохранение союзного государства, вторая делала ставку на самостоятельное развитие республик. Горбачеву программа Явлинского в общем нравилась, но он не хотел терять республики и собственную власть, поэтому хоть шума было и много, но реформы так и не тронулись с места. «Хоть бы об этих «пятистах днях» не стали на экзаменах спрашивать», — подумал я, передавая скучную газету дальше по рядам.По приезде мы сразу же стали заселяться в одноэтажные фанерные совхозные бараки. В нашей палате разместились восемь человек. Самым ошеломляющим соседом, сгустком неожиданности, оказался Тоша. Он весь был начинен экспромтами. Выпускник французской школы на улице Фотиевой, Тоша славился своим эксцентричным поведением. Как всегда бывает, в одних случаях выходки Тоши были восхитительны, в других — невыносимы! В первые же дни учебы имя Тоши эхом изумления и радости отозвалось в наших сердцах. Выполняя задание преподавателя, Тоша вызубрил английский текст — лишь бы отстали, не вдаваясь в нюансы. Текст был такой: «Hello! Nice to meet you. Let me introduce myself. I am a student of the Moscow State University. I am in my first year now. My name is Olga Dubova…» [33] . И так далее. Тоша как заучил, так и отчеканил. Заменить «Ольгу Дубову» на свое имя он нужным не счел.
33
Здравствуйте! Рад встрече. Позвольте представиться! Я — студент Московского государственного университета. Первый курс. Меня зовут Ольга Дубова.
Тоша сразу же решил показать, кто в новом доме хозяин. Он достал гитару, ударил что есть силы по струнам и заорал свою любимую песню из репертуара некоего Лаэртского, которую мы слышали в первый раз в жизни:
Два чекиста в черных куртках в галифе и с сапогами Шли на место преступленья в город Кунцево далекий, Где петлюрцы да бендерцы, всяки Люберцы да негры Изнасиловали дочку председателя Совдепа.Далее шел полунеприличный текст, завершавшийся похабным припевом «Сиськи в тесте — это вкусно, захотелось сисек в тесте», в котором Тоша явно выплескивал все свои эмоции. Шок — вот лучшее описание нашего состояния после Тошиного дебюта. Немая сцена! Я подумал: «За что? Почему этот человек поселился с нами? Как нам теперь быть? Мы же здесь на целый месяц!». Тоша между тем не унимался. Гитара гнулась и трещала, а сам он ревел:
Семена анархии дают буйный рост, Социальный триппер разъедает строй, Ширится всемирный обезумевший фронт, Пощады — никому, никому, никому. Люди сатанеют, умирают, превращаясь В топливо, игрушки, химикаты, нефть, Отходы производства, мозоли и погоны. Вижу — ширится, растет психоделическая армия.Позже выяснилось, что это была песня «Гражданской обороны». Одна струна порвалась, я вздохнул с облегчением: «Сейчас он остановится», но нет, после короткой паузы последовала третья, на сей раз лирическая композиция на мотив знаменитой «шизгары», в которой был такой припев: «Венера! Твоя жопа как фанера!» [34] . Свое выступление Тоша закончил восклицанием: «Вот такая экибана!», после чего раскатисто расхохотался [35] .
34
«Шизгара» — русское народное название песни Venus, исполненной группой Shocking Blue в 60-х годах. В песне есть слова «she’s got it», которые русским ухом были расслышаны как «шизгара».
35
Написано как произносилось: экибана. Правильное написание — икебана.
Качок Юрик Марьяшин пропустил спонтанный концерт мимо ушей, поскольку в тот момент ему было не до песен. Он налаживал небольшой черно-белый телевизор, захваченный из Москвы. Юрик на курсе прославился двумя вещами. У него единственного на всем потоке были высокие белые кроссовки, к тому же — Converse. Их он берег как зеницу ока, дважды, а то и трижды в день меняя носки и моя ноги, надеясь таким образом максимально продлить жизнь заморского чуда, которое ему удалось купить полтора года назад во время поездки его класса в Америку. Второй вещью была футбольная майка бордового цвета с написанной на ней фамилией Юры. Я с детства мечтал о такой майке.