Стану ему женой. Ребенок от монстра

И теперь у них есть лицо убийцы.

Лена молодец, что смогла его запомнить. Вдвойне молодец, что смогла нарисовать.

Пешком он дошел до своей машины. Бдительно оглянувшись, снял пиджак, кобуру, сунул все это на соседнее сиденье и сел за руль. Парковался он в тихом месте, на улице — редкие прохожие, изредка раздавались одинокие шаги на мостовой. Андрей глубоко затянулся, глядя под ноги.

Один, не занят, рядом никого.

В последние годы он старался такого избегать. Не нравились мысли, которые лезли в голову в одиночестве. Атаковали, как оголодавшие псы. Ни о чем хорошем.

Еще одна глубокая затяжка: чтобы губы обожгло и на языке стало горько.

Лучше о деле.

Разговор с Глодовым оставил напряжение. Что-то насторожило. Было несоответствие в происходящем, а какое — не понял. Нет, как бы там ни было, Глодова он не боялся. За девочек был спокоен. Привычка быть настороже. Дело в этом снайпере, в чертовом стрелке, который попил многим крови. Его поведение не вписывалось в обычные рамки. Решил бы, что Глодов был не до конца откровенным, но смысл, если от этого его собственная жизнь зависит?

Он затушил окурок и завел авто. Мысли свернули к Лене.

Не предохранялся с ней. Как в первый раз. Ну, ничего, по дороге что-нибудь купит в аптеке. Или ей скажет, ей видней, что пить. В прошлый раз она так сбежала. Сказала, что в аптеку — и ушла. Гордячка.

Андрей улыбнулся.

Как же она была хороша…

Он хотел домой поехать, лечь с Леной, еще посмотреть на дочку — выдохнуть этот угар после слежки и погони. Как он за них испугался… Понятия не имел, что может такой страх испытывать.

Другой семьи нет, и больше никогда не будет. Лена-то случайно ему малышку подарила. Чудо. Хоть и доставило это неприятности, было не вовремя, не нужно, обременительно, но… Они есть. Если бы не ее непродуманный поступок, детей он бы не завел. Не решился бы сам. Только так. Через риск, упрямую женскую дурость и ее любовь. Про Лену было приятно думать: на сердце поселялась нежность. Даже благодарность: за все пережитое, за ребенка, за ее стойкость. Когда она просила остаться — не стерпел. Если бы расстались на другой ноте — без проблем выслал бы ее из страны. Но это если бы вместо опасных родов и всего, что было потом, они бы спокойно простились. А так — не смог.

Жалко ее. До сих пор жалко.

Он поморщился — от нервного спазма заболела глотка.

Ничего. Насладится ею неделю-две. Месяц, если удастся. И вышлет за границу — сам или через Глодова. Лучше сам. Старые привычки никогда не отпустят: доверять никому нельзя. И себе тоже, но…

Может, даже два месяца.

Семьи Глодова, глав охраны и директоров за границей жили все. Лене с малышкой — тем более надо. Разница в том, что эти мужики в любой момент могут к ним свалить. Ну, почти в любой, почти все. Глодов тоже не может, но эта проблема решаема.

А его проблема — нет.

Выехать он не сможет, не сможет семью оставить здесь, все, что позволено — встречаться с ними в такие редкие моменты, больше похожие на чудо.

Он и этого не ждал.

Думал, навсегда закрыл историю с Леной и ребенком. Почти отвык от них. Думал, все с ними хорошо под крылышком у Каца. Твою мать… Что тут еще сказать.

Он думал, они с Кацем все предусмотрели — а на нее вышли по дурацким рисункам, как сказала Лена. Тварь, которая слила ее и ребенка, бесила до едкой, мучительной боли в желваках.

За светофором он свернул налево — по старому маршруту, на котором Андрей давно не появлялся. Проехал мимо госпиталя, старательно не глядя в ту сторону. В этом районе он не любил появляться. Плохие, очень плохие воспоминания. Дурные сны. Горло от них болит.

По дороге набрал номер Руслана — главы охраны.

— Привет, — представляться не стал. — Меня сегодня не будет. По личному делу.

— Без проблем.

— Найди записи с камер из гостиницы, где пряталась Макина, с фасада и внутри, и перешли мне.

— Уже в работе.

За что ему нравились глодовские парни — муштра отличная.

Он проехал мимо дома, где когда-то забирал Лену. Адрес он знал — давно выяснил, а нужных вещей не забывал никогда. Еще когда она беременной ходила. Машину бросил за квартал до дома, чтобы потом соседи не опознали. Приоткрыл уже дверцу — замер. Брать оружие, не брать? С некоторыми сомнениями все-таки вернул кобуру на плечи, натянул пиджак и взглянул на себя в автомобильное зеркало. Пригладил волосы.

В окнах художника горел свет.

Андрей поднялся на нужный этаж и вырубил электричество. Встал за дверью. Сначала ничего не происходило, с той стороны раздался шорох и через несколько минут дверь отомкнулась. Андрей дал ему выйти. Из квартиры не доносилось ни звука, похоже, парниша был один. Пытаясь подсветить себе телефоном, он направился к электрощитку.

Андрей тихо подошел со спины.

В последний момент парень что-то почувствовал, обернулся. До этого Андрей держался хладнокровно, но вдруг его опалило яростью — подавляемой, чтобы держать себя в руках, и оттого особенно горячей.

Парню он врезал в нос коротким, но мощным ударом. Схватил за грудки и зашвырнул обратно в квартиру. Гнусаво вскрикнув, тот рухнул на пол прихожей.

— Кто вы такой? Что вам надо? — он закрывал нос обеими ладонями, из-под которых хлестала кровь. Вдруг опомнился. — Деньги в спальне… В тумбочке! Забирайте все.

Он кивнул вглубь коридора.

— Э-э-э… Валера, да? — припомнил Андрей, присаживаясь перед ним на корточки.

Гнев слегка поутих.

Не полностью, просто чтобы не мешал.

Тот дышал часто, испуганно — дыхание жертвы. Вместо ножа достал телефон, включил экран и нашел портрет убийцы.

— Узнаешь?

Тот вытаращил глаза.

— Чего молчишь? Ты ж художник, да? Должен в этом дерьме разбираться.

Андрей понимал, чего тот молчит.

Конечно, узнал.

И убийцу, и то, что портрет Лена рисовала. По испуганным глазам видно. В них дрожал отблеск экрана, зрачки расширены. Валера не знал, что говорить, но был очень, очень испуган.

Нужно квартиру проверить.