Старорусская вышивальщица

Лошади, наевшись овса и пригревшись в купеческой конюшне, бежали медленней. Леса, леса… И Фекла проваливалась в небытие, как обычно это бывает в дороге, вроде вот ты здесь, а нет тебя, и мысли далеко-далеко и нигде. И оттого хорошо и покойно. А когда из лесов выскакивали они на заснеженные поля, глаза упивались простором, воздухом, чистотой. И было чувство полета. И счастья. Когда не думаешь, ни зачем живешь, ни почему, а вот живешь, дышишь, и чудесно.

По правую руку стелилась Волга. Они съехали на нее. По льду, припорошенному снегом, подковы били звончее. Чаще встречались люди. Брызги из-под копыт летели в лицо. Фекла утиралась варежкой и улыбалась. Это была настоящая жизнь.

В Твери остановились на постоялом дворе. Здесь нагнали обоз, который вез по петербургскому тракту паломниц-вышивальщиц. Они специально ради “Алхимии рукоделия” да поклонению стенду Картеля ездили в Москву и теперь, накупивши всякого добра, тянули подводы домой. В пути у них завязалась склока о направлении полукреста. Наоравшись до хрипу и даже поколотивши друг другу бока для сугреву, они теперь сидели по разным углам и только сипели изредка:

— Левый, дура ты тупорылая, весь дизайн испохабишь, левый, сколько раз говорить можно.

— Правый, истеричка чертова!

Им на счастье кухарка встряла в диалог:

— Эх, бабоньки, какой полукрест! Прошлый век это! Вот не то, что хрусталиковая мозаика!

В глазах попутчиц вспыхнул дьявольский огонь. Все члены их оживились. Лицо озарила улыбка счастья и предвкушение новой битвы. Кухарка ушла на кухню, они потянулись за ней. И оттуда до Феклы доносилось:

— Нет, старуха, ты нам натурально предъяви исходник!

— Ах, это ты так видишь?! Ты глаза-то подлечи! Или на лечение тебе скинуться?!

— Крестоносцы! Паладины Ричарда Львиное сердце! — смеялся барин в уголке: — Эти за полукрест зарезать могут. Ей-ей! Пойду им на канве дулю карандашиком намалюю. Вот визгу будет, потеха! Только вы меня не сдавайте, а то страшно.

Фекла и Макар выехали утром, еще затемно. Они спешили. На постоялом дворе ямщики жаловались, у кого что ломит и свербит, по всем приметам выходило — к оттепели. А быть застигнутым в оттепель на санях — беда похлеще пурги.

В Вышнем Волочке встали намертво. Ходила молва, будто перекрыли проезд, потому что сейчас кто-то важный проедет, да кто? Да куда? Да в какую сторону? — одни вопросы. Предположения стоили самые дикие. Будто САМА поедет. А кто — САМА? Все только пучили глаза и поднимали палец горе. А потому Фекла не слушала и потихоньку перематывала нитки на бобинки. Вот намотала она 33 бобинки. А потом еще 33. А потом снова 33. Вот обметала по краю домотканное полотно, прихваченное из дома. Вот начала размечать квадраты белой ниткой. А путь всё был закрыт, и никого ни в какую сторону не пускали.

— Вы бы пошли с женщинами покалякали, всяко веселее! — советовал Макар.

— Нет уж, Макар, уволь, я в Твери на женщин насмотрелась.

И Фекла Иововна избегала женского общения.

А все-таки женское общение ее не минуло.

— Вы вот, я смотрю, дмс мотаете, — одна мещанка приблизилась к Фекле Иововне, — А могли бы отечественного производителя поддержать, купить ниток Кирова. У них знаете, какая палитра богатая — сил нет, какая богатая! И денег бы сэкономили. Знаете, сколько сэкономили!

— Я эти нитки украла, — честно призналась Фекла.

Мещанка схватилась за сердце и умерла. Ее чинно похоронили в сугробе. Нитки Кирова все как есть в ее ридикюле остались сэкономленными. На небесах душа ее тихо радовалась нечаянной выгоде.

Вдруг по толпе как ураганом пронеслось:

— Едут! Едут!

Все разом поворотили головы. Послышались бубенцы, лихая тройка катила, взрывая снег.

— Батюшки свят! — задохнулся Макар от восторга — Сама едет!

— Да кто сама-то? — Феклу распирало любопытство.

— Екатерина!!!

— Великая?!

— Эх, барышня, вы вроде образованная и москвичка, да ничего не знаете еще!

— Да кто же?!!

— Волкова!

— Ооо! — как ни далека была Фекла Иововна от вышивки, а и ее не минуло это имя. Она заметалась, не зная, как благолепнее выразить почтение.

С детства слышала она истории, как всё, чего касаются пальцы Волковой, оживает. Как распускаются цветы на канве. Поют птицы. Портреты, вышитые по ее схемам, дышат. И одной гроздью винограда будто утолила она голод сотен людей. Это было сродни бессмертию. Раздавая людям себя, она навсегда оставалась в этом мире. И сейчас ее тройка неслась по петербургскому тракту, и жизнь неслась. И все, современные ей, наблюдали ее талант как чудо. И каждый знал: когда время выйдет, когда мир поменяется и установится вновь, он скажет правнукам, наследникам нынешних вышивальщиц:

— Я был на том тракте, я видел ее.

— А неплохо бы закусить, барышня, как вы считаете? Путь неблизкий, ночлег нескоро, — Макар спустил Феклу с небес на землю, — Хорошо бы сейчас куриных потрошков на сале. Да со шкварками… Да хлебушком макать… И луковицу взять, да как хруст! И квасом в прихлебочку.

И они отправились есть.

Пойдемте и мы.

Часть IV

Теплело. И мир становился другим. Небо заволакивала непроглядная хмарь. Накрапывал дождик, переходящий в снег. Лошади глубже проваливались в наст. Да тут еще на беду Дипаля решила сходить замуж. Сивый конь было обогнал их, а потом как-то раздумался и попер прямо на Дипалю свататься. Оглобли загрохотали, заскрипели подпруги, вожжи перепутались.

— Эх, — жалился Макар, — так хорошо шли! И вот на тебе! Стой тут по уши в воде, распутывайся!

И он зло ругал коня, махал на него руками, тыкал пальцами в бока, чтобы тот поворотился. А конь и не думал воротиться. Он думал жениться.

— Все, мужик, тут намертво, резать надо! — чужой кучер осматривал перекрученные вожжи.

— Да ну тебе — резать! Распутаемси!

— Да че время терять? Режь! Новых вожжей отмотаешь да заправишь!

— Я эти-то только заправил! Не буду резать!

Долго спорили они, как обычно спорят вышивальщицы, решая судьбу узла на изнанке. А тем временем Макар тут подтянул, там ослабил, здесь петлю подковырнул и пошло дело, узел стал слабеть, распадаться и вдруг сам раскрутился так, что и неясно было, как он возник. Но время было упущено.

— Ночь близко! Вы б заночевали тут у нас!

— Нехай доедем! Авось до Валдая рукой подать.

— Места у нас тут особенные. Я б остерегся!

— А мы не из робких, паря!

— Ну да храни вас Бог!

И телега вскоре свернула на деревню. Макар и Фекла Иововна остались одни на тракте.

Близились сумерки. Безликие, сырые, они стирали радость с лиц и заползали под кожу.

“Куда ты едешь? Зачем? Кому это надо, а? — шептали они, — Вот она — твоя жизнь. Сплошная серость. Как этот снег, как это мертвое небо. И ничего тут никакой лисичкой не исправить. Ничего. И пытаться не за чем… Пустое…”

Тьма навалилась внезапно. Лошади хрипели, и только по этому звуку Фекла понимала: она не одна в этом мире, есть еще рядом живое.