Староста моей мечты или Я не буду тебя целовать!

– Арина, выходи!
– смягчив голос, предпринял новую попытку Пахан.
– Ну что ты так перепугалась, крошка? У нас все по-любви.

Арина, значит? Все по любви? От этих слов у Ильи зачесались кулаки. Значит, вот эти вот кретины вдвоем на его Чайку? А больше им ничего не надо? Ну там, власть над миром, собственный гарем? Ну Белоярцева…

– Кого ждем?
– ледяным голосом поинтересовался у придурков Хованский.

– Парень, иди куда шел, - отмахнулся от него один из этой парочки.

– А я сюда шел, - широко улыбнувшись выдал Илья, всем своим видом демонстрируя добродушие. Ну настолько, насколько это было возможно в данный момент.

– Дай, думаю, помогу добрым людям...

– Нам?
– недоуменно переспросил Пахан, озадаченно уставившись на внезапно появившуюся помеху их грандиозным планам.

А в том, что этим планам не суждено сбыться Илья ни капли не сомневался.

– Ага. Вам, любезнейшие, - хищно оскалился Ховански и, не тратя больше слов, просто и незатейливо врезал этому придурку в челюсть с правой. Отловил пошатнувшееся было тело и добил ударом под дых. Так, чтобы не встал в ближайшие полчаса точно.

– Да ты…

Дружка этого рыжего недоразумения он отловил за стиснутый кулак и уклонился, попутно придав чужому телу ускорения. С мстительным удовольствием впечатав долговязого типа в ближайшую твердую поверхность. Да так, что хруст сломавшегося носа был слышен даже сквозь рвущиеся из колонок басы.

А затем еще и головой приложил этого урода, с удовольствием наблюдая, как медленно оседает на пол его бессознательная тушка. После чего процедил сквозь зубы, едва удержавшись от желания сплюнуть под ноги:

– Уроды, млять, - коротко выдохнув, Илья провел рукой по волосам, пытаясь взять себя в руки. И осторожно постучал в дверь туалета.
– Эй, Чайка? ты там как? Живая?

Глава 11

Арина Белоярцева

– Я… - я зябко поежилась, старательно не поднимая головы. И все-таки вздохнула, едва слышно протянув.
– Спасибо…

Хованский не ответил. Накинув мне на плечи свою куртку, он схватил меня за руку и потащил в сторону черного выхода из этого чертова клуба. И я даже возражать не стала, мысленно отметив, что в клубы я больше ни ногой.

Ну не в ближайшие полгода точно.

И только оказавшись на улице и втянув сквозь зубы холодный осенний воздух, я окончательно осознала, что только что могло случиться. Желудок свело от страха, а колени подогнулись и, если бы не все еще подозрительно молчавший Хованский, я бы рухнула на колени прямо тут, посреди полутемного переулка.

– Ну и дурочка ты, - вздохнул Илья, рывком притягивая меня к себе. так что я с разгона влетела в него, уткнувшись носом в грудь. Чтобы совершенно некрасиво, безобразно и абсолютно по-девчачьи разреветься, хватаясь пальцами за его футболку.

– Они… Я… А…

– Ш-ш-ш, - тихо шикнул на меня Хованский. И прижал к себе крепче, уткнувшись подбородком в макушку.
– Чего клюв повесила, Чайка? Все ж хорошо закончилось… В этот раз.

Вот мне бы насторожиться от задумчивых интонаций в его голосе, но я так увлеченно шмыгала носом, вытирая пальцами слезы, что пропустила все предупреждения мимо ушей. К тому же, в его руках оказалось неожиданно так тепло и уютно, а еще от Хомяка пахло смесью мускуса, морской свежести и чем-то пряным, похожим на перец или гвоздику. Так что, закрыв глаза, я медленно дышала, чувствуя, как меня начинает отпускать.

Ровно до того момента, как мне на ухо серьезным тоном, с завидной уверенностью не ляпнули:

– Видимо, влипать в неприятности твоя суперспособность, Чайка. И теперь ты и шагу не сделаешь без моего ведома. Во избежание, так сказать.

Сначала мне показалось, что я ослышалась. Серьезно, я даже ущипнула себя за запястье, пытаясь убедиться, что мне это не снится. А этот идиот не придумал ничего лучше, чем схватить меня за плечи и, глядя в глаза, уточнить:

– Ты меня поняла, Белоярцева?

– Хованский, - громко шмыгнув носом, я растерянно переминалась с ноги на ногу. А потом не выдержала, и приложила ладонь к его лбу.
– Тебя по голове ударили, да?

От моего невинного, в принципе, вопроса у Хомяка почему-то по щекам заходили желваки. Точно ударили, не иначе! Может, не в клубе, может, раньше, на гонках. В конце концов, такие места не для приличных старост. Пусть и надоедливых.

– Слушай, может, в аптеку? Или лед приложить?
– обеспокоенно спросила я. Ну, а что? Вдруг он реально именно из-за меня пострадал. Надо хотя бы ради приличия поддержать.

– Чайка!
– цапнул меня за каким-то лешим за руку мой спаситель.
– Никто меня по голове не бил, все нормально.

Да? То есть не так, совсем с другими интонациями: “ДА?!”

– А что тогда за рабовладельческие замашки?
– сердито переспросила вслух.
– Хованский, у нас рабства в принципе никогда не было. Крепостное право - чуть другая вещь. Да не суть. Его тоже в 1861 году отменили. И напоследок. Я не согласна быть твоей холопкой, хоть ты меня и спас. Усек?

– Это был не вопрос, - невозмутимо откликнулся чертов камикадзе. И улыбнулся так многообещающе, что мне стало чуточку страшно. Самую малость, но блин!

Его точно никто не бил, не кусал, а?!

Видимо, этот вопрос читался большими такими буквами у меня на лице. Потому что Хованский фыркнул и любезно уточнил:

– Нет, не кусал. И нет, по голове меня тоже не били. И вообще, Чайка, чем ты недовольна, м?

Вопрос был интересный. Я бы даже сказала с подвохом. И честно над ним размышляла, где-то с минуту, не больше. А потом, так ничего путного и не надумав, вздохнула, тихо попросив:

– Отвези меня домой, а?

Задумчивый взгляд старосты я проигнорировала. Как и осторожные объятия из которых меня не выпускали ни до приезда такси, ни по пути домой, ни провожая до подъезда. И только у домофонной двери соизволили выпустить. Чтобы невинно поцеловать в щёку и безапелляционно заявить:

– Я заеду за тобой в восемь.

– Эй, у меня нет первой пары, - мою вялую попытку достучаться до чужой совести благородно не заметили.

– В восемь, Чайка, - твёрдо повторил Хованский. И хмыкнул, скрестив руки на груди.
– И не вздумай сбежать или не прийти.

– А не то что?

– А не то приду и заберу сам, и мне будет абсолютно наплевать в каком виде.

– Слушай, Хомяк, а если я тебе скажу, что ни в каком виде тебя лицезреть не желаю, не прокатит, нет?
– как-то обреченно вздохнула я. Меньше всего мне хотелось находиться под хомячковым надзором.