Старше

Начало конца.

На мои глаза навернулись слезы, пока я изучал снимок и ее слова.

Он видит меня.

Я действительно видел ее. С того момента, как мой взгляд упал на грустную девушку в озере, смотревшую на мрачную, темную поверхность воды, я не просто заметил ее. Я видел ее боль. Ее потерянность. Ее безнадежность. Я чувствовал ее. Она проникла внутрь меня и больше никогда не покидала.

Я вздохнул и переключил внимание на сопроводительную записку.

Уитни?

Я нахмурился, и сердце снова подскочило.

Нет…

Тара.

Это был почерк моей дочери. На клочке линованной тетрадной бумаги было нацарапано несколько слов. Слов, от которых у меня перехватило дыхание.

Я тоже вижу, папа.

Это все, что там было написано.

Но это было больше, чем я смел надеяться. Больше, чем я когда-либо считал возможным.

Это была оливковая ветвь.

Первый шаг.

Уступка.

Маленький белый флаг, трепещущий символ прощения.

Я прижал ладонь к подбородку и перечитывал ее слова снова и снова, пока не рухнул на пол, и годы стресса, лишений и душевной боли не испарились, как туман под лучами теплого солнца.

Этого было достаточно.

ГЛАВА 40

Луна висела в ночном небе, окруженная драгоценными камнями. Океан плескался у моих лодыжек, а прохлада конца ноября вызвала мурашки. Я скрестила руки на груди. Внутри меня жила грусть, которую убаюкивала мелодия мягко набегающих волн.

Я часто приходила сюда, когда мне нужен был покой.

Место, где я могу предаться размышлениям.

Когда я была моложе, я уходила к озеру и стояла вот так, представляя себе жизнь на той стороне, за пределами ряби и волн. Светлое, яркое будущее, за много миль от ужасов моей беспощадной домашней камеры. Так много тайн скрывалось под поверхностью. Мы обменивались своими впечатлениями, вода и я, и это всегда помогало мне чувствовать себя менее одинокой.

Сегодня вечером я меньше всего ожидала увидеть соратника.

— Ты потерялась?

Я резко обернулась, вода плескалась у моих ног, а неверие колотилось где-то между ребер.

Что?

Этого не может быть.

Он мне привиделся.

Быстро моргая, я прижала руку к груди, чтобы вернуться в реальность. Я чувствовала себя совершенно ошеломленной.

— Рид.

Он стоял на берегу, спрятав руки в карманы своих темных джинсов. Он был слишком далеко, чтобы я могла разобрать цвет его глаз, но я уже запомнила точный оттенок сверкающего светло-зеленого.

Мы смотрели друг на друга через пустынный пляж.

Когда он сделал маленький шаг вперед, я с трудом сглотнула.

— Я выгляжу потерянной?

— Немного.

— Что ты здесь делаешь?

Рид наклонил голову, изучая меня сквозь ночные тени.

— Скотти сказал мне, что ты здесь. Что ты ходишь к океану одна вечером каждой пятницы.

— Это не ответ на мой вопрос.

— Ответ. — Он улыбнулся.

Нет… не ответ.

Я не могла понять, почему он здесь.

Слизнув с губ соленую каплю морской воды, я покачала головой.

— Ты здесь по работе.

— Попробуй еще раз.

— Что-то со студией. Дизайн пристройки. Я…

— Нет.

На глаза навернулись слезы.

— Рид…

Все еще улыбаясь, он сел на берег, подтянув колени к себе и перебирая пальцами влажный песок.

— У меня странное чувство дежавю.

У меня случился сердечный приступ.

Инстинкт и слабость в коленях заставили меня опуститься в воду и сесть в нескольких футах напротив него, раздвинув ноги и глядя на то, как лунный свет мерцает в его глазах.

Мой голос затих. Мои конечности дрожали от океанского холода и неверия.

— Я целый день искал квартиру.

— Что?

— Квартиру. В центре города. Я нашел кое-что подходящее, в нескольких милях от студии. Не помешало бы добавить немного ярких красок. Нужна женская рука.

— Пожалуйста, говори по-английски.

Он улыбнулся, его ямочки пустили стрелы Купидона в мое сердце.

— Я переезжаю сюда, Галлея.

— Ты не переезжаешь.

— Переезжаю. Как только закончится срок аренды моей квартиры дома.

— Прекрати, — всхлипнула я. — Зачем ты это говоришь?

Он издевался надо мной. Жестоко играл с моим едва бьющимся сердцем.

Слезы текли по моим щекам, когда я подтянула ноги и спрятала лицо между коленями.

— Я говорю это, потому что это правда, — сказал он. — Потому что я хотел сказать это больше двух лет. Потому что я хочу этого больше, чем дышать.

— Рид. — Я задохнулась от его имени, произнесенных слов, его воображаемого присутствия. Это не могло быть реальностью. У нас не было надежды. И все же он намекал на обещания, счастливый случай и будущее, которого я так отчаянно жаждала, с такой убежденностью, что я могла только плакать. — Но мы обречены. Нам не суждено быть вместе.

— Почему?

— Потому что… Тара. Она никогда…

— Она дала мне свое благословение, Галлея.

Я вскинула голову, и в моей крови забурлила горячая лава надежды.

— Что? — Я уставилась на него в поисках лжи. Пытаясь найти подвох. — Этого не может быть.

— Но это так. Я здесь. Я здесь, потому что больше мне негде быть.

— Она никогда не одобрит. Никогда не смирится с этим. — Я покачала головой, сжимая в моих ладонях океанский ил. — Прошли годы.

— Годы помогают прояснить ситуацию, — сказал он мне. — Мы говорили. Мы плакали. Тара, возможно, никогда не смирится с этим полностью, но она понимает, что это реальность. Она не хочет быть вечным препятствием между нами. Она любит тебя. Мы оба любим тебя. И хотя это разная любовь, она из одного и того же источника. — Глубоко вздохнув, Рид встал. Он поднялся с покрытого песком берега и сделал шаг к воде, положив руку на сердце. — Оно идет отсюда.

Я подняла подбородок и, не отрываясь, смотрела, как он входит в воду. Дюйм за дюймом. Еще один барьер рушился между нами. Мелкий прилив целовал мыски его ботинок, когда он шел ко мне, пока океан не поглотил его ноги до щиколоток.

Мы оба. Вместе.

По одну сторону береговой линии.

Я не могла пошевелиться. Я была парализована, загипнотизирована. Завороженная его осторожным приближением, его телом, погружающимся все глубже в воду. А потом он сел прямо напротив меня, обхватив меня двумя длинными ногами.