Старший брат царя. Книги 3 и 4

Клим поблагодарил розмысла за диковинный подарок, а Томас предложил выпить по кубку вина, осведомившись:

— Это не противоречит вашим законам?

— Выпьем. Однако я очень кручинюсь о большом числе погибших в этой битве.

Англичане не поняли, о чём сожалеет господин Клим; отнесли на своё несовершенное знание русского языка. Выпили ещё по кубку. Клим расспрашивал об Англии, о её законах, вере. В общем, беседа затянулась. В конце её Томас спросил Клима о его правой руке:

— ...Удивляюсь я — кисть работает, плечевой сустав тоже, а локоть фиксирован. Почему? Когда ранили?

Он осмотрел руку и сказал, что сухожилия не повреждены, но из-за неумелости лекарей срослись мышцы плеча и предплечья, и что он имеет диплом хирурга, то есть костоправа, и берётся восстановить действие локтевого сустава, хотя при этом добавил:

— ...Конечно, после ранения прошло уже шесть лет. Могли появиться нежелательные связки. Но всё равно неподвижность будет нарушена, за это ручаюсь.

Клим поблагодарил лекаря, но пожелал провести операцию после окончания мытного мора. Кроме того, он попросил помочь исправить руку Кириллу Облупышу. Томас согласился посмотреть и сделать всё, что в его силах. Через месяц куриная лапа Кирилла исчезла, но собранные пальцы прежней подвижности не приобрели.

Мор постепенно затихал. Лечение, а главным образом вполне сносное регулярное питание быстро ставили людей на ноги. И всё ж Клим продолжал следить за питанием, за работой на варницах. Зот ворчал, что, мол, эти самые прохвосты-ярыжки не достойны такой заботы, однако соглашался, когда Клим подсчитал, что варницы начали работать месяца на три раньше. Так как по опыту известно, что такого рода мор кончается с наступлением морозов. А на этот раз, несмотря на разгром, устроенный остяками, к августу курились почти все варницы.

Клим стал уважаемым человеком Соли Вычегодской, слух о нём разнёсся по округе, к нему приезжали лечиться издалека.

И тем не менее однажды Зот сообщил Климу, что за время мыта тот задолжал хозяину пятьдесят девять рублей тридцать две копейки с полушкой. И тут же доверительно сказал, что, когда вернётся хозяин, он, Зот, доложит ему, что долг по кабальным записям нужно с Клима списать за спасение людей и за ранний запуск солеварения.

9

После битвы минуло без малого два месяца...

...Ярыжка Гулька прибежал, запыхавшись, и сообщил, что хозяин в Коряжме. Клим к новости отнёсся с видимым безразличием: приехал, и ладно. Гулька перешёл на шёпот:

— Ахия хозяин с доносом вызвал. А Захар в Коряжму подался по своей охоте. Меня наперёд пытал. — Спокойствие лекаря удивляло ярыжку. Он полагал, раз большой стражник с него глаз не спускает, значит, вина есть, и немалая. Он решил выложить всё. — Захар допытывался, кто из баб к тебе ходит. Раньше приказал мне подслушивать и подглядывать по ночам.

Клим внимательно посмотрел на Гульку, он заметно заинтересовался:

— Ну, и кто же ходит?

— Я сказал ему, что ничего не видел и не слыхал. — Ярыжка теперь шептал еле слышно. — Но он может кого другого подослать.

Клим задумался, а ярыжка неслышно выскользнул из избы. Итак, час испытаний приблизился. Вера — это добавка, дело куда серьёзнее. Сегодня-завтра Аника выслушает донос. Поверит — не поверит, а дело государево — должен действовать. А как? Захара не припугнёшь, он молчать не станет. Значит, в Соли Вычегодской он, Клим, последние денёчки! Может, хорошо, что Фокей ушёл с обозом соли, а то полез бы заступаться... Кирилла — этот не от мира сего. Иконы пишет, говеет, дал обет до окончания образа ни с кем не встречаться. Аника исполнит последнюю его, Клима, просьбу — не станет обижать Василису с Фокеем... Вера... Воистину сказано: нет ничего тайного, что не становится явным. Никто ей мстить на будет. Плохого он тут ничего не делал, а о хорошем будут помнить многие. Эх, атаман, на беду мы с тобой повстречались!

На другой день, на Воздвижение, Гулька пришёл в лечебницу с синяком под глазом и сразу рассказал Климу: Захар вернулся из Коряжмы злее черта, поймал его, Гульку, и избил не знамо за что. Оказалось, Захара из монастыря погнали. Сказали: Аника всех прочих будет принимать тут, дома, по очереди.

Ещё день-два оттяжки... Скорее бы кончалось!

И вот настал день — Аника в своих хоромах. Все побежали на поклон; Клим решил ждать вызова.

...Во второй половине дня дошла очередь до Захара. Аника только что отдохнул после обеда. Он весело взглянул на Захара:

— Ну, что тебе приспичило, десятник стражи моей, говори:

— Дозволь, Аника Фёдорыч, с глазу на глаз. Дело государево.

— О! — Аника кивнул головой, Зот и писарь исчезли. — Слушаю.

— Аника Фёдорыч! Ты знаешь — я верой и правдой тебе служу. Но грехов на мне много.

— Знаю. Садись.

— Спаси тебя Бог! Постою. Так вот, когда я атаманил у Кудеяра, мой путь скрестился со шляхом князя Юрия Васильевича, сына великой княгини Соломонии, который потом стал большим атаманом — Кудеяром.

Аника прервал Захара:

— Вон оно что! Многое я о тебе слыхал, а такого не ведал. Покличь-ка Зота. — Захар испуганно взглянул на хозяина и попятился. Тот успокоил ого: — Не бойся, худа не будет. Покличь. — Вошедшему Зоту сказал: — Квасу мне и ему. А ты, Захар, всё ж садись, в ногах правды нет, а разговор у нас долгий.

После того как принесли квас, Аника разрешил говорить дальше. Захар, рассказывая, не выгораживал себя, почти не привирал. Аника слушал, и, казалось, лицо его закаменело. Насупленно из-под бровей пристально глядел он на бывшего атамана, часто переспрашивал. Захар не мог понять, верит ли ему хозяин или нет, но от такого взгляда ему становилось страшно, и он начинал путаться. Когда дошёл рассказ до того, как на Осётре-реке узнал он в Климе изуродованного князя, Аника крякнул, но перебивать рассказчика не стал. Когда Захар закончил повествование, Аника долго молчал, потом, потребовав ещё кваса, спросил:

— Захар, а ты не вклепался? Ведь и тут, и в Москве знают: Клим — отменный лекарь, целитель.

— Аника Фёдорыч, лекарь — маскара это! Князь он, вой, коих мало. Я своими глазами там, на реке Осётре видел: правая рука — неправая у него, так он с саблей в левой руке от пятерых отбился, а ребята покрепче меня! А тут... Видел бы ты, как он по остякам ударил! Да и бабник он, лечит их, а потом они к нему по ночам ходят. Вот, к примеру...

— Погоди, Захар. Дело твоё, верно, государево, и не припутывай к нему всякое другое. Лучше скажи, как ты доставишь вора в Москву и как потребуешь награду в сто рублей?

У Захара был готов ответ:

— Ты мне дашь пяток стражников, и повезу. В Разбойном сдам вора и объясню...

— И всё? — не отступал Аника. — Там ведь придётся себя называть. Узнают они, что ты атаман кудеяровский, и придётся тебе, раб Божий Захар, висеть на дыбе рядом с Климом Акимычем.

— Помилуй! Меня-то за что? — возмутился Захар. — Я же вора...

— Найдут за что, припомнят твои прогрешения... И ещё: обязательно скажешь, что ты есть десятник стражи. Спросят: чьей? Ответишь: Строганова. Ага, обрадуются там, значит, Аника не только кудеяровских атаманов держит, но и самого Кудеяра пригрел! Подать сюда Анику! И начнём качаться на дыбе уже втроём. Вот так-то, слуга мой верный... Ну, за меня, положим, мои деньги слово скажут. У Клима небось тоже заступники найдутся, а вот за тебя никто стеной не станет. Наоборот, придут купцы, коих ты грабил, узнают тебя... Много вашего брата нашло упокоение в замоскворецких болотах!