Старший брат царя. Книги 3 и 4

Подошёл к нему Левко, поклонился, но Клим не увидел его, не признал. Левко понял его состояние, растормошил, заставил обратить на себя внимание. Потом громко зашептал:

— Пошли, пошли отсель, Клим. Стража ушла, можно идти... — и, подталкивая его, повёл, как слепого, под руку, вместе с другими, ещё не верившими в свою свободу.

Левко по пути объяснил, что на двор Вяземского идти боится, но у него есть знакомые, которые дадут пристанище. Они проходили мимо людей, которые остались досмотреть зрелище до конца, и никому до них не было дела. А на помосте казни окончены. Трупы разрубали на части, сбрасывали на подъехавшие телеги, рубленые куски развозили в кремлёвский ров, в замоскворецкие болота, да и тут бросали во множестве. В размельчении трупов был большой смысл: когда загремят трубы Страшного суда, разрубленные враги не смогут собраться из развезённых в разные стороны кусков и не станут показывать против вольных или невольных палачей!

Около Клима появился ещё один человек, с длинной сумою нищего. Лицо его заросло бесцветной щетиной, рот когда-то был разорван, и теперь в тёмной дырке на левой щеке просматривались раскрошившиеся зубы. Левко остановился и спросил его:

— Тебе что, старче?

Нищий вместо ответа сам спросил невнятно и шепеляво:

— Ты — Клим Одноглаз?

— Я. Чего тебе?

— Смотри на тот вон ларь с голубыми ставнями.

Клим взглянул, увидел купца, узнал Неждана. Тот, помахав рукой, исчез.

Нищий продолжал шепелявить:

— Узнал? Этот гость приказал отвести тебя на отдых. Меня Двуротом зовут. Пошли.

Левко ничего не понял, но пошёл вместе с Климом за нищим. Тот обратился к Климу:

— А этот почему с нами? Кто он?

— Это — Левко. Вместе из темницы.

— Не, не! Хозяину не по нраву будет. Иди, добр человек, своим путём.

— Погоди, Двурот, без Левко я не пойду с тобой.

— Ахти, Господи! Вот наказание! Хозяин меня со свету...

— Не бойся, Двурот, я хозяину всё расскажу. А почему он сам ушёл?

— Шишей боится. А ты вон сам неведомо кого ведёшь.

— Клим, я, пожалуй, уйду! — обиделся Левко. — Доглядчиком никогда не был!

— Верю, верю, друг, не обижайся. Двурот вправе опасаться. Веди нас. Только вот что, Двурот, у нас ни гроша денег нет.

— Денежку найдём.

21

Неждан пришёл расплатиться с дьяком Сухоруковым. Тот встретил Неждана свирепым взглядом, зашипел рассерженной кошкой и повёл в беседку посреди сада, подальше от посторонних взглядов. Тут он чуть ли не с кулаками набросился на Неждана:

— Ах ты, купец нечестивый! Видел твоего Клима! Доподлинно знаю, кого оберегаешь! Безумец! Ведаешь ли, в какую адскую бездну затягиваешь меня и всех прочих?!.

Пока Ивашка давал волю своему возмущению, Неждан думал. Кто бы мог предполагать о свидании дьяка с Климом?! Дьяк здорово напугался, и с перепугу может натворить глупостей. Значит, трусоват и надобно припугнуть его ещё крепче!

В беседке стояли скамейки вдоль решетчатых стен, густо заросших вьюнком, в углу небольшой стол, на котором запотевший кувшин с квасом и две братины. Дьяк, поднимая над головой кулаки, тяжело топотал по полу, зло выдыхал шипящим полушёпотом:

— Уходи! Забудь дорогу сюда! Денег твоих не надо! Иначе...

Неждан, приняв решение, сбросил привычную маску смирения. Он стоял в выходе из беседки, теперь выпрямился, хотя и не отличался ростом, и, пренебрежительно усмехнувшись, прошёл к столу, налил братину кваса и развалившись сел на скамью. Ивашка от такого нахальства остановился на полуслове с открытым ртом. А Неждан подбадривал:

— Так что «иначе»?

— Уходи! Стражу крикну! — сорвался дьяк.

— Крикни! — Неждан, отхлёбывая квас, насмешливо глядел на дьяка. — Ну, что, голос потерял?! Эх, дьяк, дьяк! До седых волос дожил, а не поумнел! От своих воспоминаний и догадок ты должен бежать как чёрт от ладана! Ведь живы ещё людишки, кои помнят, как ты трухнул и государевых слуг предал, помог татю бежать... Ещё сказать или хватит? — Ивашка опустился на скамью, с удивлением и испугом смотрел на Неждана: он полагал испугать его, а вышло наоборот! А тот отпил квас и продолжал: — Меня ты, конечно, и убить можешь, и в подвалах сгноить. Однако ж понимать пора, откуда такие деньги у меня! Те люди хорошо знают, куда их денежки пошли, и про твоего кума им ведомо, и в какую церковь твои семейные ходят. Вот так-то! Давай, Иван Демьяныч, не ссориться. А прикажи, чтоб вина заморского подали и закуску... Я ожидаю!

Болтнул такое, а в мыслях пронеслось: «Крикнет этот боров слуг, прикажет придушить втихую, и никто не узнает, куда девался Неждан!» А дьяк и взаправду из беседки высунулся и крикнул. Прибежавшего слугу послал за вином.

Мысли мыслями, а гонор Неждан продолжал держать:

— А ты, дьяк, сдуру свои поминания куму не рассказал?

— Как можно...

Безнадёжность этих слов показали, что Ивашка побеждён. Неждан торжествовал:

— И то ладно! Тебе, разумеется, известно, что государь наш железной метлой выдирает, собачьей пастью выкусывает память о старшем брате... — Помолчал, пока слуга поставил кубки, разлил вино и ушёл. — Так вот, стоит на Опричном дворе кому-то напомнить, что, мол, Сухоруков о тонинском сыске воспоминания имеет! И не соберёшь ты косточек на Страшном суде! — Неждан второй кубок налил себе, а Ивашка не притронулся к своему. — Что я тебе говорю! Пытошные дела ты лучше меня ведаешь... А я всё ж расплатиться с тобой пришёл. — Неждан положил на стол кису, такую же, как две переданные раньше.

Дьяк ожил, замахал руками и зашептал:

— Не надобны мне твои деньги! Забирай и уходи от греха!

— Погоди, Иван Демьянович! Ведь дело сделано лучше некуда. И оговорённый куш твой. Постараюсь не беспокоить тебя пока. Но всерьёз требую: никаких шишей! Забудь о Климе Одноглазе! Ежели замечу доглядчиков — лучше бы не родиться тебе на белый свет! Запомни, это не пустые слова! Клятву с тебя не беру, так знаю — мои требы выполнишь, да ещё свечу поставишь, что легко отделался! А свои тонинские воспоминания забудешь — долго проживёшь. Будь здоров!.. Во Владимире будешь, заходи, гостю рад буду!

У дьяка будто язык отнялся. Про себя проклинал этого татя. Зачем разговор затеял?!. Потом выпил подряд два кубка вина, а вернувшись в дом, оттаскал за косы девку, что не в урочный час подвернулась под руку.

С Арбата от Сухорукова Неждан направился в Москворечье, где Двурот поселил Клима и Левко. Недалеко от плотины Лебяжьего пруда на берегу Москвы-реки путь преградила огромная толпа. Мужики, торговый люд, ремесленники были непривычно хмурыми и неразговорчивыми, многие бабы плакали. Все смотрели на середину реки, где виднелась верхушка мачты утонувшего струга. Около на четырёх лодках плавали стражники, они легонько гребли, чтобы не отнесло течением от затонувшего судна. Неждан обратился к стоявшему несколько в стороне, по одежде приказчику, что, мол, произошло. Тот мельком взглянул на него, надел шапку и быстро отошёл. Спросил другого, постарше. Опять подозрительный взгляд и ответ:

— А я откуда знаю! — И заспешил куда-то.

Поняв, что так толку не добьёшься, Неждан стал пробираться берегом реки, пока не увидел знакомого нищего, обрадовался, одарил денежкой и вышел с ним вместе из толпы.

— Что тут за тайное действо? Все будто в рот воды набрали.

— Наберёшь, родимый, ой наберёшь! — Нищий приник к самому уху и зашептал: — Ты зрил, как вчерась государь своей милостью жаловал вельмож? А потом, говорят, загоревал, что Федьку не уберегли, и поминки справлять поехал на двор Ивана Михайловича. Что там было! Мы туда тоже побрели. Известное дело, там, где пирует государь, можно поживиться, а то и плетей поймать. Мы поживились...

Неждан прервал его:

— Слушай, Щелчок, я тебя об одном, а ты...

— Ежели спешишь, хозяин, скатертью дорога. А я о деле. Ну вот, государь пирует, а Григорий Лукьяныч опричников разослал по дворам казнённых, ихних баб приказал собрать. Кромешники собрали чуть ли не сотню. Ночь, известное дело, с ними коротали, потом на струг погрузили голыми и привязали всех. Струг вывели на стрежень и потопили. Говорят, две вырвались и поплыли, их стражники... А теперь приказано стражникам дня три никого не подпускать, пока раки морды не сгложут, тогда все одинаковыми станут, попробуй отгадай, какая чья жена?!