Старушка-молодушка или новогоднее чудо(вище)

– Троим, – возразил тучный господин в пуховике.

– Двоим. Мне лучше знать, сколько у нас с Ваней детей. Кто вы? Что вам надо?

– Я сын Ивана Громова. Вашего мужа. А вот, – он сунул мне под нос какую-то бумажку, – его завещание. У меня доля в этой квартире.

– Что за чушь вы городите? Как смеете осквернять светлую память моего супруга! – возмущенная до глубины души, я попыталась закрыть дверь, но незнакомец вовремя успел подставить ногу. Дверь уперлась в черный ботинок с шапкой налипшего снега.

– И вовсе это не чушь. Вы прочтите, прочтите, что написано в документе, – и толстяк снова затряс своей писулькой.

Не было у Ванюши никаких детей, кроме Игорька и Славика. Наш брак у него первый и единственный, а я его первая и единственная женщина. Поженились, когда нам было по двадцать лет, и с тех пор на сторону не глядели.

– Вон отсюда, мошенник! Я полицию вызову.

– Зовите, зовите, Мария Львовна, а мы им покажем этот документ, а еще у меня письмо есть. Для вас. От моего отца, Ивана Петровича, – и наглец вытащил из черной кожаной папки запечатанный конверт без подписи.

Меня трясло. То ли от холода – с улицы дуло, а на мне был тонкий ситцевый халат да тапки на босу ногу – то ли от сильных чувств. Я пыталась столкнуть ботинок этого мошенника со своего порога, да куда мне в семьдесят лет справиться с таким бугаем!

– Не скроетесь вы от правды, Мария Львовна, даже не надейтесь. Половина этой квартиры моя, и здесь будет жить мой сын во время учебы. Ничего вы с этим не поделаете.

– Замолчите! Убирайтесь!

Дыхание сбилось. В сердце кольнуло болью. В висках загрохотал пульс. Всем своим цыплячьим весом я повисла на двери, пытаясь захлопнуть ее перед лицом мерзавца.

– Пришло время тайному стать явным, – продолжал толстяк, лихорадочно сверкая поросячьими глазками. – Ваш муж Иван Петрович какое-то время жил на две семьи. Когда работал вахтами.

Ванюша и правда несколько лет работал вахтовым методом. Но это ничего не доказывает! Как и письмо, как и завещание. Наверняка дешевая подделка.

Зрение помутилось. Я моргнула, пытаясь прогнать туман перед глазами, но лучше не стало. В груди жгло, боль отдавалась под левую лопатку.

– И в этот период жизни у него родился сын. На стороне. От другой женщины. Я.

Это неправда. Ваня не мог поступить со мной настолько подло. Я же на старости лет за ним утки выносила, потом, когда он немного оправился от инсульта, на себе его в туалет таскала. А в молодости от перспективной должности отказалась, чтобы быть хорошей женой и матерью. Нашла работу попроще, но с удобным графиком, чтобы мужу и сыновьям уделять больше времени. Не мог человек, которому я всю жизнь посвятила, взять и изменить. Ложь это все! Клевета! Навет.

– Он и мне письмо оставил, – не унимался мужик в пуховике. – Там все написано. Под конец жизни отец раскаялся, что сына бросил, и завещал мне свою долю в квартире.

На грудь словно гирю положили. В ушах шумело. В глазах двоилось. Резкий приступ боли – и я пошатнулась, схватившись за сердце.

– Что с вами? – донеслось словно издалека, сквозь толстый слой ваты. – Мария Львовна?

Теряя сознание, я сползла по стене под дверь.

* * *

Никак не получалось сфокусировать взгляд. По краям зрения клубился белый туман. Коленями я чувствовала твердость холодного камня, ладонями – что-то мягкое и неприятно мокрое.

– Шевелись, бездельница! – раздался позади визгливый женский голос.

Ему вторил другой, столь же пронзительный:

– Что за ленивая корова!

Зрение начало проясняться. Туман отползал. Я стояла на четвереньках. Прямо перед моим лицом, под руками, была половая тряпка, рядом стояло ведро с водой, от которого отчетливо несло кислой капустой.

Щеки холодило от влаги. Я что, плакала?

– Чего застыла? Уснула что ли? А может, померла?

Это они мне?

Тишину наполнил глумливый смех, будто две шавки залаяли.

Медленно, все еще стоя на четвереньках, я повернула голову и увидела двух девиц, сидящих на лавке. Одна тощая, аки жердь. Про таких говорят: «Суповой набор». А вторая пухлая, рыхлая – ну точно откормленная свинюшка. Да еще и в платье бледно-розовом, обтянувшем складки на животе.

Чудной, однако, сон!

Наверное, задремала перед телевизором, пока гостей ждала. И мужик в пуховике с завещанием мне привиделся. И Игорек со Славиком не звонили. Не было ничего этого. Просто один очень реалистичный сон плавно перетек в другой, более сказочный.

– Чего вылупилась, болезная? – скривилась толстуха в розовом, а ее хилая товарка, настоящий Освенцим, показала десна в довольном оскале. – Работай давай. Пол чтоб до блеска намыла. У нас сегодня гости.

На лавке между девицами стояла корзинка с наливными яблоками. Свинюшка сцапала один и с громким хрустом впилась зубами в красный глянцевый бок. Похрумкала, похрумкала, а потом взяла да запустила огрызком в меня. Огрызок запутался в моих волосах, и тощая оглушительно заржала.

Этого я, Мария Львовна, мать двоих детей и ветеран труда, стерпеть не смогла. Даже во сне никто не давал права двум здоровым кобылам-лоботряскам ставить старушку на колени и издеваться над ней.

Родители не воспитали, так я уму-разуму научу. Преподам урок на всю жизнь.

Я ожидала, что подняться с пола будет непросто – возраст как-никак, но раз – и я уже на ногах. Ни один сустав не хрустнул. Во всем теле ощущалась невиданная доселе легкость. Впрочем, чему удивляться? Болезни и недуги остались за пределами сна.

– Чего это ты удумала, дрянь? – напряглась тощая, похоже, по выражению лица разгадав мой замысел. – А ну быстро вернулась к работе.

С сердитым видом я вытащила из волос ошметки яблока и швырнула в ведро.

А потом взяла в руки мокрую тряпку.

Под моим грозным взглядом обе девицы на лавке зябко поежились.

На их лицах отразилось нехорошее подозрение.

– Эй, ты чего? – пробормотала толстуха, растеряв всю свою барскую спесь. Ее взгляд метнулся к тряпке в моей руке. – Пол мой, – добавила она тихо и примирительно.

– Вот вы две, – обвела я тряпкой бездельниц, – и мойте. Приучайтесь к труду. Вам полезно.

Ахнув, девицы переглянулись. Губы свинюшки задрожали, тощая набрала полную грудь воздуха.

– Да как ты смеешь! – завизжала она, сверкая глазами. – Ты! Знай свое место, девка подзаборная! Тварь подколодная! Мы – леди, для балов, для любви созданы. А ты – ничтожество, жалкое отребье, грязь под нашими ногами.

Пока скелетина кричала, свинюшка возмущенно кивала головой, ей поддакивая.