Старые истории (сборник)

Оторопевшая Варвара Петровна только глазами хлопала.

В райкоме в комнате дежурного уже толпился народ. Вчерашнего Фомичова гостя - востроносого, в черном полушубке - окружили несколько председателей колхозов, среди которых был и Гузенков.

– Товарищ Крылышкин, а в наш район будут направлять тридцатитысячников?
– спрашивали востроносого.

– Бюро еще не собиралось. Но, по-моему, будут.

– В какие колхозы?

– Кого, товарищ Крылышкин?

– Этого я не могу сказать.

– А вы сами не думаете в колхоз?

– Не думать надо, а решаться, - ответил востроносый.

– Во-во! Думает знаешь кто? Гы, гы...

– Товарищ Крылышкин, давайте ко мне! Нам зоотехник нужен позарез.

– Голова! Он вместо тебя сядет... Столкнет!

– А я подвинусь. На одном стуле усидим.

– С тобой усидишь! У тебя сиделка-то шире кресла. Ха, ха!

– Федор Иванович идет!
– крикнул от стола дежурный, и шумный кружок председателей мигом рассыпался и затих.

По лестнице тяжело поднимался Федор Иванович. Шапку он держал в руках, и только теперь Живой заметил - сквозь редкие зализанные волосы у Федора Ивановича просвечивала большая розовая лысина. Рядом с ним шел Демин, а сзади в своем военном френче и в сапогах твердо печатал шаги Мотяков. Выражение лица у него было такое, с каким начальник караула обходит посты: кто бы ни взглянул на него сейчас, сразу понял бы - все эти шумные председатели приумолкли при появлении его, Мотякова, а не какого-нибудь Федора Ивановича.

– Здравствуйте, Федор Иванович!
– между тем раздалось со всех сторон.

И Федор Иванович любезно отвечал всем:

– Здравствуйте, товарищи, здравствуйте!
– и улыбался при этом.

Глядя на него, все вокруг тоже улыбались, и Фомич, сам не зная почему, тоже улыбался.

– Здравствуйте, товарищ Кузькин!
– Федор Иванович протянул руку Живому, и Фомич безо всякой робости пожал эту мягкую, теплую руку.

– На лошади приехали?
– спросил Федор Иванович.

– Никак нет!
– ответил Живой, как вчерашний Корнеич, вытягиваясь по стойке "смирно".

– Почему? Не дали?
– Федор Иванович строго посмотрел на Гузенкова.

– Холодно, Федор Иванович, - ответил Фомич, впервые называя по имени-отчеству вчерашнего гостя.

– А тулуп?

– Так ведь тулуп в райком не внесешь. А в санях оставишь - сопрут. Тогда Гузенков с меня и третью шкуру спустит. Две-то Мотяков спустил.

Федор Иванович рассмеялся, его дружно поддержали остальные.

– Мотяков, вот так показали тебе кузькину мать, - сквозь смех говорил Федор Иванович.
– Ты сапоги-то свои сшил случаем не из шкуры Кузькина?

– Его шкура на кирзовые сапоги и то не годится, - мрачно сострил Мотяков, а сам так поглядел на Живого, будто хотел сказать: "Ужо погоди, я тебе покажу такую кузькину мать, что слезами красными обольешься".

Федор Иванович вынул из кармана бумагу и показал ее Мотякову:

– Кто писал это твердое задание?

– Тимошкин, - по-солдатски ответил Мотяков.

– А кто подписывал?

Мотяков с минуту разглядывал свою подпись и выдавил наконец:

– Я.

– Так вот за это твердое задание мы с тебя штаны спустим, - и деловым тоном приказал Демину, кинув на Живого: - Сперва решим с ним.

– Проходите, товарищ Кузькин!

Демин пропустил Фомича в свой кабинет.

Народу ввалилось много, все расселись вдоль стен. "Как в шеренгу вытянулись", - подумал Живой. Ему приказали остаться у торца длинного стола, покрытого зеленым сукном. На противоположном конце на секретарское кресло сел Федор Иванович, рядом с ним - Демин. Мотяков теперь пристроился на отшибе, и Фомич глядел на него как бы с вызовом даже.

– Ну, докладывайте, Гузенков, что у вас с Кузькиным?
– сказал Федор Иванович.

Михаил Михайлович шумно откашлялся и, не сходя с места, стоя, сказал:

– Исключили мы его как протчего элемента... Потому что не работал.

– Как не работал? А восемьсот сорок трудодней за что ему начислили?
– спросил Федор Иванович.

– Так это он на сшибачках был, - ответит Гузенков.

– Вы что там, в колхозе, в городки играете? Какие еще такие сшибачки?
– повысил голос Федор Иванович.

– Ну, вроде за экспедитора он был. Где мешкотару достать какую, лес отгрузить. Или там сбрую, запчасти купить, - сбивчиво отвечал Гузенков.
– Вот за это и писали. Много написали. Недоглядел.

– Он что же, плохо работал? Не умел достать?
– спросил Федор Иванович.

– Насчет этого, чтоб достать чего, он оборотистый.

– Та-ак! А что вы требовали, Кузькин?
– посмотрел на Живого Федор Иванович.

– Поскольку не обеспечили мою семью питанием в колхозе, просил я паспорт. Чтоб, значит, на стороне устроиться. За деньги работать то есть.

– Понятно! А вы что?
– спросил Федор Иванович Гузенкова.

– Отказали... поскольку нельзя. А за невыход на работу исключили из колхоза.

– Он вам нужен в колхозе или нет?

– Если не работает, зачем нам такой тунеядец?

– Эх вы, председатель! Такого человека выбрасывать. Сами говорите, все добывал он для колхоза. И честный, видать. Иной половину вашего оборота прикарманил бы. И жил бы - кум королю, сват министру. Ведь при деньгах был! А у этого изба, как у той бабы-яги, что на болоте живет, - свинья рылом разворотит. Дети разуты-раздеты. Самому есть нечего. А колхоз чем ему помог? Ты сам-то хоть бывал у него дома?

Гузенков сделался кумачовым и выдавил наконец:

– Не был.

– Видали, какой фон-барон! Некогда, поди? Или авторитет свой председательский уронить боишься? Я вот из области нашел время - заходил к нему. А ты нет... Как это можно понять?

Гузенков, пламенея всем своим объемистым лицом, тягостно молчал.

– Ты сколько получаешь пенсии по инвалидности?
– спросил Фомича Федор Иванович.

– Сто двадцать рублей.

– Да, не разживешься.

– Райсобес давал ему в помощь пятьсот рублей... так отказался!
– заявил, усмехаясь, Мотяков.
– Видать, мало?