Старые истории (сборник)

– Давай без выпадов! Тоже критик нашелся, - не выдержал опять Мотяков.

– Но, товарищ Кузькин, почему у вас такой плохой колхоз? Кто же виноват?

– Война виновата, - сказал Мотяков.

Кузькин пристально, подражая Демину, поглядел на него:

– Война-то виновата...
– и обернувшись к секретарю: - Вы, товарищ Демин, знаете, как у нас картошку потравили?

– Какую?
– очнулся Гузенков.

– Семенную!

– Ну, ну?
– заинтересованно подался Демин.

– Перебирали ее, перебирали - пошли на обед. Вернулись, а ее три коровы пожирают - хранилище проломили, прямо с неба сошли... Бока во разнесло.

– Как же так?
– Демин глянул на Гузенкова.

Тот весь напыжился и только головой мотнул.

– Его работа, - сказал Кузькин.
– Нагородили чурку на палку... Он плотников привозил. Премиальные платил им, быка съели. А хранилище слепили - свинья носом разворотит.

– А что потом с картошкой?
– спросил Демин.

– Гузенков сказал: всю картошку перевезти в подвал к Воронину, к нашему бригадиру. Весна подошла - а Пашка Воронин и говорит: нету картошки, вся померзла.

– А вы писали куда-нибудь, в районные инстанции?

– Писал. А что толку? Писать в нашу районную инстанцию - это одно и то же, что на луну плевать.

– Кому это ты писал?
– поднял голову Мотяков.

– Тебе, например.

– Мне? Не помню.
– Он обернулся к Тимошкину: - Тимошкин, было?

– Не поступало, - выпалил тот.

– А это что? Не твоя подпись?
– Кузькин вынул из кармана открытку и сунул ее Тимошкину.
– У меня письмо с муд... уведомлением. Знаю, с кем дело имею.

Тимошкин покосился на открытку:

– Мою подпись надо еще документально доказать. А может быть, это подделка?

– А ну-ка?
– Демин подошел к столу и взял открытку.
– Товарищ Мотяков, в этом деле разобраться надо.

– Это само собой... Разберемся. Кто письмо потерял, кто факты извратил... Виноватых накажем.

Скрипнула дверь, вошла секретарша:

– Товарищ Демин, вас к телефону. Из обкома звонят.

– Хорошо!

Секретарша ушла.

Демин положил открытку перед Мотяковым.

– Так разберитесь, - и вышел.

– Чего с ним говорить!
– махнул рукой Гузенков.
– Известный элемент... отпетый.

– В тридцатом году я колхоз создавал, а вы, товарищ Гузенков, на готовенькое приехали. Еще неизвестно, чем вы-то занимались в тридцатом году.

– Мы тебя вызвали не отчитываться перед тобой!
– оборвал Живого Мотяков.
– А мозги тебе вправить враз и навсегда. Понял? Будешь в колхозе работать?!

– Бесплатно работать не стану.

– А что вы, собственно, хотите?
– спросил Умняшкин.

– Выдайте мне паспорт. Я устроюсь на работу.

– Мы тебе не паспорт, а волчий билет выпишем, - сказал Мотяков.
– Выйди в приемную! Когда надо - позовем.

Живой вышел.

– Ну, что с ним делать?
– спросил Умняшкин, грузный немолодой человек с лицом сумрачным, усталым, с тем выражением насупленной серьезности, которое бывает у много проработавших сельских врачей.

– Дадим ему твердое задание... в виде двойного налога, - сказал Мотяков.
– А там видно будет.

– Но ведь налоги отменены!

– возразил Умняшкин.

– Это с колхозников. А поскольку его из колхоза исключили, значит, он вроде единоличника теперь.

– И мясо с него, и шерсть, и яйца... все поставки двойные!
– подхватил Тимошкин.

– Ну, как?
– обернулся Мотяков к членам исполкома.

– Не то, - сказал председатель бреховского колхоза Звонарев, прозванный за свой огромный рост Петей Долгим.
– На трудодни ему не заплатили. Надо искать выход. Положение трудное.

– Все ясно, как дважды два - четыре.
– Мотяков даже ладонью прихлопнул.
– Исключить из колхоза - и твердое задание ему враз и навсегда.

– А я бы отпустил его, - возразил Петя Долгий.
– И надо помочь устроиться.

– Это называется либерализмом, - сказал Мотяков.
– Если мы станем пособничать лодырям и летунам - все колхозы развалим. Сегодня один уйдет, завтра другой... А работать кто станет?

– У нас не уходят, - сказал Петя Долгий.

– Дак у тебя колхоз на ногах стоит, а у Гузенкова на четвереньках... Разница! Ты диалектику не понимаешь, враз и навсегда.

– Правильно, Семен Иванович!
– подхватил Тимошкин.
– На Кузькине пример воспитания надо показать... неповадности то есть. Двойные поставки с него и мяса, и шерсти.

– Лихо, лихо, - сказал Умняшкин.
– Тогда уж и две шкуры с него берите.

– А что?
– отозвался Мотяков.
– По обязательным поставкам положено было сдавать шкуру. Пусть сдает две. Тимошкин, пиши!

– Но ведь он же инвалид третьей группы, - сказал Умняшкин.
– Вы хоть это учтите.

– Подумаешь, трех пальцев не хватает, - усмехнулся Мотяков.
– Ты не смотри, что он такой - на заморенного кобеля смахивает. Он еще нас с тобой переживет. Ставим на голосование: кто за исключение, прошу поднять руки!

Мотяков, Гузенков, Тимошкин проголосовали за исключение. Умняшкин и Петя Долгий против.

– Большинство за, - торжествующе отметил Мотяков.

– Х-хе, большинство... в один голос, - усмехнулся Петя Долгий.

– Один голос, да мой, - Мотяков поднял палец кверху.
– Сравнил тоже - мой голос и твой голос, - и крикнул в дверь: - Позвать Кузькина!

Живой на этот раз вошел с мешком в руках. Мотяков подозрительно поглядел на мешок:

– Поди, поросят тащил в мешке?

– Ага... Поторопился. Не то вы все равно отберете.

– Поговори еще! Я отобью у тебя охоту. Враз и навсегда. Дай сюда протокол!
– Мотяков взял листок у Тимошкина и зачитал: - "В связи с исключением из колхоза Кузькина Федора Фомича, проживающего в селе Прудки, Тихановского района, числить на положении единоличного сектора, а потому обложить двойным налогом, то есть считая налог с приусадебного хозяйства размером 0,25 га, отмененный последним постановлением правительства, умноженным на два. А именно, подлежит сдавать в месячный срок Кузькину Федору Фомичу тысячу семьсот рублей, восемьдесят восемь кг мяса, сто пятьдесят яиц, шесть кг шерсти или две шкуры".