Старые недобрые времена

Вздохнув и еле слышно выдохнув сквозь зубы…

… а на большее он не решается, лакей принялся готовить всё необходимое, дабы, когда придёт пора, не метаться безголовой курицей.

Услышав из господской спальни зевки, а чуть погодя звук тугой струи, ударившей в дно фарфоровой ночной вазы, Ванька, пригладив перед зеркалом вихры, натянул улыбку и скользнул в душное помещение. Ночные миазмы почитаются просвещённым барином чрезвычайно вредными, и от них полагается беречься, плотно затворяя окна. Почему те же самые миазмы не работают, буде господа изволят гулеванить где-нибудь в садочке, возвращаясь на весёлых ногах далеко на полночь, вопрос, который попаданец не спешит задавать хозяину.

— Доброе утро, барин, — заворковал он, стараясь дышать через раз, — как почивать изволили?

— Угум… — неопределённо буркнул хозяин, скинув с себя пропотевшую за ночь длинную ночную рубаху на руки лакею, который тут же переместил её на спинку стула и подал подштанники, помогая одеваться.

— Побриться вам не мешало бы, батюшка, — озабоченно сообщил он хозяину, — я и воду уже подготовил. Или может, позавтракаете сперва?

— Кофий, — буркнул тот, явно испытывая похмельный синдром, усугублённый ночной духотой и совершеннейшей духовкой, воцарившейся в спальне, — Давай по-своему, ну… этот!

— Понял, батюшка, — понятливо закивал холоп, в считанные дни научившись расшифровывать такие понятия, как «тот», «ну… этот», «который давеча» и совершенно, казалось бы, неопределённое мычание, — сию минуту! Вы пока посидите в горнице, я уж сделаю! С утра сходил, выменял на табак у солдат хорошего кофия, по случаю! Они ведь, ироды, и понятия не имеют иногда, что им в руки попадается, так-то! У иного денщика, ежели из понимающих, такое с руками не оторвать, ещё и в драку небось полезет! Ну и наслушался на рынке такого, что и самому-то не верится, такое-то и подслушивать с оглядкой опасливо, а уж говорить-то!

— Н-да? — заинтересовался барин, большой охотник до кофе и простонародных сплетен и слухов, которые попаданец генерирует десятками.

— Да, батюшка, — болванчиком закивал Ванька, принимая готовить кофе, — Народ сейчас, вы же и сами знаете, на нервах несёт такое, что язык своего хозяина куда как далеко обгоняет! На почтовых вперёд летит!

— На нервах, — просмаковал барин незнакомое, но, в общем, вполне понятное и интересное сочетание слов, которым, при случае, можно будет щегольнуть в понимающей компании.

— Кто-то из докторов обронил, а я и подхватил, — поспешил объясниться попаданец, который и так-то выделяется сверх всяких мер.

Кофий привёл барина в благодушный лад, и трата на него (по большей части пошедшая на пользу самому лакею) была вполне одобрена.

— Так, батюшка… — как бы нерешительно сказал лакей, — я тут вспомнил рецепт один, краем уха слыхивал, но в сомнениях, значит.

— Вот на себе и испробуешь! — погрозил ему пальцем подобревший хозяин, — А то ишь… опыты на мне ставить вздумал!

— Виноват! — переломился в поясе Ванька, получивший добро на потребление дефицитного напитка не украдкой, а на вполне законных основаниях, — Не подумал!

— То-то, что не подумал, — пробурчал чиновник, — ну, давай, что ли, бритву готовь…

Во время бритья, как и положено незаменимому камердинеру, попаданец развлекал хозяина сплетнями, дозируя юмор и осторожно подбривая линию растительности на лице. Губы у того полные, дряблые, изорванные в молодости при падении с лошади, со сложным рельефом, так что если бы не полученный много ранее богатый опыт, и сотня, наверное, бритых холопских физиономий, лакей бы и не справился.

— К полудню придёшь, — велел хозяин, собираясь на службу, и, важный, вышел прочь, не глядя на замершего в поклоне слугу.

Отстояв должное время и проводив глазами хозяина, Ванька вернулся в домик, где стоит на постое господин Борисов Борис Константинович, титулярный чиновник по военному ведомству, заслуженный вор, коррупционер и рабовладелец, уважаемый в обществе человек.

Ну, как на постое… владелицу дома, вдову отставного матроса, выселили куда-то, и может быть даже, не в чистое поле…

… и может быть даже, компенсируют её издержки… но последнее очень вряд ли.

Домишко небольшой и хозяйство не то чтобы богатое, но хлопот у слуги предостаточно. Вынести и отмыть ночной горшок, притащить дров для готовки, за которыми, в виду дефицита, пришлось тащиться чёрт те куда и там скандалить, требуя положенное и угрожая барином, набитием морды и военным судом попеременно.

Прибрать в доме и во дворе, что, при наличии золы и жары, а от того и пыли, следует делать ежедневно. Отнести бельё в прачечную и забрать уже постиранное, принести воду для питья и морскую, чтобы было чем отмывать полы, ночные вазы и собственную физиономию.

Потом снова рынок, где процветает всё больше меновая торговля, и иконок, образов, крестиков и молитвословов здесь много больше, чем еды или выпивки. Логику, согласно которой всем миром собирали для Русского Воинства весь этот богослужебный инвентарь, везли его через всю страну, а потом, в ущерб всему, даже пороху и оружию, пёрли в осаждённый город, попаданец так и не смог…

… и судя по меновым ценам на этот сомнительных достоинств товар, солдаты и совсем немногочисленные горожане, оставшиеся ещё в живых, придерживаются, в общем-то, примерно такого же мнения. Впрочем, их мнением традиционно никто из вышестоящих не интересуется.

Закончив с делами, Ванька быстро переоделся в новенький, щегольской мундир ополченца, пошитый из такой ткани и так, чтоб всем было видно, что это — слуга уважаемого человека, который может себе позволить…

… и Борис Константинович позволяет себе и это, и многое другое, потому что — возможности!

У самого же попаданца сложное, двоякое. Он по-прежнему числится в ополчении, по факту выполняя функции денщика и прислуги за всё у собственного хозяина.

Юридика выходит достаточно запутанная, и, как уяснил парнишка, неприятности ему могут прилететь не только от хозяина, но и от какого-нибудь излишне ретивого и принципиального офицера.

Пару раз и прилетало… и понять, возбудился ли Его Благородие на слишком чистенького и благополучно выглядящего ополченца, или на владельца оного, лакей особо и не пытался. Злопамятный и мстительный, он запоминает таких, и (морда-то своя!) обязательно выводит всё для хозяина так, что морде получал он, холоп, а урон чести был его хозяину!

В бытие лакеем у человека влиятельного есть свои… так сказать, привилегии.

И нет, он совершенно не стесняется ни кляузничать, ни даже, по необходимости, клеветать, полагая в том единственную, в виду своего положения, защиту. Он лакей, холоп, раб, ограничен в правах и не может ни в морду ответно сунуть, ни в суд подать, ни даже словами отгавкнуться!