Старые недобрые времена

— Да уж… — глухо отозвался мужчина, потрогав ссадину, — зашли.

Помолчав немного, он добавил раздражённо, с нотками плаксивости:

— А я жа говорил! Сперва — економия на всём, и нет тебе, сукин сын, никакого новово струмента, а потом спрашивают — а почему, сукин сын, ты тово и етово не могёшь? Почему струмента нет?! Отвечай, скотина, небось пропил?!

— А поперёк што сказать… — он, не договорив, махнул рукой, и, помолчав немного, добавил философски, — ну хоть без шпицрутенов обошлось, покамест. Нет, ей-ей, льгота ежели выйдет, как народ поговаривает, што месяц выслуги за год, так сразу в отставку выйду!

— Да! — спохватился мастер, оборвав поток мечтаний о собственной мастерской, тёплой вдовушке и сытной, спокойной старости, — Ты, Ваньк, давай сразу к господину поручику, внял? Повозка ваша, небось, на всё расположение духовитостью своей объявилась, да скрипом! А тебе велели быть сразу, так что шагом… арш!

Попаданец, вопреки приказу, чуть помедлил, с помощью мастера приведя себя, насколько это вообще возможно, в приличный вид. Хотя какой-то там вид… вся армия износилась так, что право слово, не каждый нищий в России так одевается!

А он, чуть ли не единственный в Крымской армии принуждённый носить мундир ополченца, не могущий ни достать солдатскую обнову, ни поменяться с кем, вынужден тратить чёрт те сколько времени и сил на уход за одеждой и её починку.

Подойдя к двери, он покосился на часового, стоящего с ружьём у редкостно обшарпанной, но, тем не менее, сакральной с точки зрения Устава двери, и попытался задать глазами извечный вопрос — что там, дескать, гневен ли сам? Но усатый ветеран так неопределённо повёл плечами, глазами и усами, что ополченец не на шутку озадачился. Если он правильно считал сигналы, то ситуация предельно странная, не подпадающая под привычную армейскую классификацию.

' — Ну, перед смертью не надышишься!' — попытался он утешиться, но вышло скверно… так что, ещё раз одёрнув мундир и поправив фуражку, он постучался, и, попросив дозволения войти, открыл дверь и вошёл.

Небольшая комнатка тесно заставлена чемоданами и саквояжами, баулами и коробками, представляющими личное имущество изрядно сократившихся офицеров полка. Здесь пожитки не только живых, но и погибших, дожидающиеся отправки родне, трофеи и вещи обывателей, выменянные на еду, выигранные в карты и попавшие Бог весть, какими ещё путями в руки их новых хозяев.

Перемежаясь с ними, Монбланами и Эверестами громоздятся разного рода бумаги, связанные тесёмочками и бечёвочками, иногда с трогательными плюшкинскими узелками. Средь бумажных гор и осыпающихся холмов видны ущелья, и, кажется, там уже завелась жизнь, если таковой можно назвать богатую популяцию тараканов, разбавленную мышами, которые хотя и не на виду, но и запах, и мелкие их катышки, весьма заметны.

В этих бумагах есть пожелтевшие и отсыревшие документы, многажды мочёные в воде, в том числе и солёной, погрызенные мышами, траченные огнём, и часто не имеющие начала и конца. Насколько эта документация по-настоящему важна, и действительно ли её нельзя было сжечь, а то и просто оставить противнику на растопку и естественные надобности, вопрос сложный…

Бумаги, коробки и чемоданы везде, отсутствуя только на столе, накрытом, с учётом голода, с вызывающей роскошью. Здесь и вино, и казённая, с сургучом (!), водка, и татарская лепёшка, и вяленое мясо, и мясо запеченное, и дары садов…

… так что Ванька невольно сглотнул слюну, постаравшись расфокусировать взгляд, и потому, представившись по всей форме, не сразу обратил внимание на присутствующих.

Жрать захотелось неимоверно… и плевать, что запеченное мясо, вернее всего конина, с явственным душком, что лепёшка черствая, никак не меньше трёхдневной давности, а фрукты — такое себе безобразие, которое в былые, довоенные времена, стеснялись нести на рынок или подавать на стол, скармливая скоту.

А компания, между тем, презанимательная… и помимо трёх офицеров, старшим среди которых штабс-капитан, присутствуют два военных чиновника. Это, то бишь и застолье, и единение за столом чиновников и офицеров, в нынешние времена явление нечастое, а уж интерес этой компании к ополченцу…

… в общем, стало не то чтобы страшно, но опасливо, потому что ни черта не понятно!

— Явился, — без нужды констатировал штабс-капитан Веремеев, окинув его цепким взглядом и прищуривая не слишком трезвые красноватые глаза. Почти тут же, задёргав носом, он поморщился…

— Экий дух от тебя, — усмехнулся он, и тут же, не дожидаясь ответа, повернулся к немолодому, очень важному военному чиновнику, сидевшему от него по правому боку, — Вот, полюбуйтесь, экий молодец!

Ванька, несколько напрягшись от такого приветствия, вытянулся молодцевато, стараясь не дышать. Странная, да и ещё и изрядно подвыпившая компания для человека, в буквальном смысле подневольного, заставляет опасаться.

Был опыт… и пусть собственный, в общем-то, пока (!) не слишком богат, но на чужих примерах он выучился так, что без малого академик!

— Да, бравый молодец, — не вдруг согласился чиновник, подцепив с блюда тонкий ломтик вяленого мяса и отправив в толстогубый рот.

— Ступай, братец, — неожиданно ласково сказал штабс-капитан ополченцу, — обожди там.

Козырнув, недоумевающий Ванька вышел во двор, и настал уже черёд часового дёргать глазами.

— Чёрт их разберёт, — одними губами ответил паренёк, отходя в тень, не слишком, впрочем, далеко. Несколько минут он, привалившись к стволу старого дерева, ждал, что вот-вот его позовут и скажут… что бы то ни было.

Но время шло и он, заскучав, достал кисет с табаком, свернул тощую самокрутку и закурил, пытаясь вслушиваться в происходящее в доме. А там, судя по всему, господа не то спорили о чём-то, не то торговались… Впрочем, понять что-то большее было решительно невозможно.

Наконец, дверь приотворилась, ополченец, не отпускавший её глазами, тотчас отвалился от дерева, спрятал самокрутку в кулаке и принял бравый вид. Хмельной поручик, высунувшись из комнаты, улыбаясь, поманил его пальцем, и Ванька, выбросив курево, зашагал вперёд заводным солдатиком.

— Да… — деловито сказал штабс-капитан, снимая с мясистого носа пенсне и обращаясь к чиновнику в ранге титулярного советника, — все документы в порядке, Борис Константинович, полковое собрание подтверждает.

— Полагаю, некоторое время придётся-таки потратить на формальности, — вмешался второй, более блёклый и скучный.

— Полагаю, вы с этим справитесь наилучшим образом, — одними губами улыбнулся штабс-капитан, — да и военные действия со дня на день закончатся.

— Так что, братец, — ласково сказал Веремеев попаданцу, — вот твой новый господин! Ну же… целуй руку барину!