Старые недобрые времена

— Ага… никак по наши души? — нервно поинтересовался он, часто заморгав, — Я, ежели што, без половины струментов работаю, так и скажу! Какой с меня, потому, спрос? Наше дело маленькое, и с чем дали, тем, значит, и работаем!

— Да похоже, по Ванькину душу, — дёрнул плечом ефрейтор, с сочувствием глядя на ополченца, и тот, зная за собой грехи…

… а вернее — то, что могут счесть грехами в армии этого времени, встревожился, начав перебирать варианты грехов, и, собственно, защиты. Не то чтобы это сильно поможет, если вдруг что…

— Так… — ефрейтор решительно хлопнул себя по колену, — давай-ка, Ваня, в конюшню, там сичас как раз Гнедка запрягают, вот в помочи и поедешь, от греха.

— Ага, ага, — закивал ополченец, спешно собираясь, — Ну, я пошёл?

— Ступай, — отмахнулся Голобородько, который, не то признав наконец полезность Ивана, не то отмякнув в свете близкой, в виду выслуги и одноглазости, отставки, изрядно помягчел.

Во время переправы на Южную сторону возчик, немолодой солдат из фурштатских, истово верующий разом и в Богородицу, и в домового, и в чох, и в сон, и в рай, и в вороний грай, как, собственно, и большинство русских крестьян, всё время крестился, озираясь вокруг безумными глазами.

Но и правда, наплавная деревянная переправа выглядит совершенно апокалипсически, да и можно ли было ожидать иного?! На топорщащихся щепой досках и брёвнах повсюду следы бомбёжки, крови, огня, где-то лежат неприбранные мертвецы, и то и части тел.

Рядом с мостом зыбко покачиваются тела, часто раздутые, поклёванные чайками, иногда обряженные в нерусские мундиры. Порой их волнами прибивает к самому мосту, но никто уже не обращает на это внимания, и это лучше всего говорит о моральном состоянии армии, о её усталости, о нехватке ресурсов на самое, казалось бы, необходимое.

С Северной на Южную сторону идут нечастые повозки с продовольствием и вовсе уж редким подкреплением из числа так и не выздоровевших толком солдат из госпиталей. Какой от них может быть прок там, где не выдерживают и здоровые, Бог весть…

… но начальству, очевидно, виднее.

Навстречу же, на Северную сторону, жиденькая цепочка повозок заметней, и, право слово, возков с мёртвыми телами много больше, чем с живыми! Это какой-то нескончаемый караван мертвецов…

Эвакуируют и армейское имущество, руководствуясь не столько здравым смыслом и человечностью, сколько Уставом, и, попаданец в этом свято уверен, личным имуществом офицеров и военных чиновников. Последнее, послужив какое-то время при штабе, он знает наверняка, пусть краешком, но коснувшись-таки изнанки нечистого армейского исподнего.

Увозят полковые документы, сортируя их самым причудливым образом, и если в одном полку всё, не слишком уж важное, просто жгут, а то и оставляют врагу, то в другом, ценой огромных лишений и человеческих жизней, эвакуируют решительно всё, включая накладные на портянки десятилетней свежести. Понять эту уставную логику человеку гражданскому решительно невозможно!

— Последние дни, — истово сказал возчик, постоянно крестясь и оглядываясь по сторонам, — Вот помяни мои слова, Ваня, Господь такого не вытерпит! Нашлёт он, за грехи наши тяжкие…

Прервавшись, он забормотал молитву, а попаданец, перекрестившись машинально, только вздохнул…

Если Бог и есть, то терпение Его, по мнению Ваньки, совершенно бесконечное! И сейчас, и потом…

… но Южная сторона Севастополя и правду выглядит жутко. Наверное, целых домов вообще не осталось, одни только руины, да пожарища, да острый, едкий запах сгоревшего пороха огня и мертвечины. Скорее всего, где-то под завалами есть тела, которые сейчас совершенно невозможно убирать… а может, есть и другие причины, но результат — вот он.

— Апокалипсис, — выдавил напарник, вторя мыслям попаданца.

— Святый Боже… — напарник закрестился со скоростью вентилятора, вытаращив глаза на сваленную в углу двора груду человеческого мяса.

— На скид[iii] повезёте, — без нужды сказал санитар, глядя безумными глазами куда-то в Космос, а потом добавил глухо, еле слышно…

— Приказано чижёлых оставлять на попечение союзников[iv]…

Почти тут же, будто опомнившись, он передёрнул плечами и добавил с наигранной лихостью:

— Ну, что встали, православныя? Давай, загружай в повозку!

— Святый Боже… — повторился напарник, и они втроем, обернув руки мешковиной, принялись закидывать, без всякого почёта, куски тел в повозку. Руки, ноги… просто куски окровавленного мяса вперемешку с одеждой, и всё это, полежавшее, как правило, не один день на жаре…

… воняет, да так, что какое-то почтение, какое… один только мат в голове, а ужас… он давно ушёл, потому что, ну в самом деле, чего бояться-то?!

Двинулись наконец в обратный путь, и Ванька, как ни скверно себя чувствовал, старался, по возможности, большую часть пути проделать пешком, задыхаясь от невыносимого смрада. Доехав наконец до места назначения, сгрузили свой страшный груз в яму, уже наполовину заполненную фрагментами человеческих тел, и поспешили удалиться.

Чуть поодаль священник отпевает павших, ходя вокруг огромной братской могилы, а тот груз, что привезли они, останется, как Ванька точно знал, без отпевания…

Отъехав, они не сговариваясь, загнали в море и повозку, и мерина… и потом долго, истово отскребали и отскребались. За неимением мыла драились песком, водорослями и чуть ли не ракушечником, что, в виду большого количества фурункулов и прыщей, вылезших из-за скверной и недостаточной пищи и невозможностью нормально помыться, вышло достаточно болезненно.

— Последние дни, — убеждённо повторил возчик, раскладывая свою одежду на раскалённых солнцем камнях. Дальше он понёс какую-то ерунду о Конце Света, да так одновременно истово, по-дурацки и неинтересно, как только может говорить человек неграмотный, тёмный и изначально откровенно неумный.

Ванька даже не пытался делать вид, что слушает его, обсыхая на ветру в теньке под скалой и с тоской ощущая все эти смерти, боль и собственную ничтожность на фоне заканчивающейся драмы.

Потом они долго курили, и даже табак, казалось, пропах мертвечиной…

… а может быть, не казалось.

Наконец, повозка двинулась назад, в расположение части, и настроение у Ваньки испортилось окончательно. Прав ли ефрейтор, утверждая, что господа прибыли по его, Ванькину, душу, Бог весть… но хорошего от внимания господ он давно уже не ждёт.

— А-а… всё никак? Приехали ужо? — вяло поинтересовался оружейный мастер, отставив работу и повернувшись к нему.

— Точно так, Антип Иваныч, — отрапортовал ополченец, и, заметив на физиономии мастера свежую ссадину, поинтересовался осторожно, — Так что господа, приходили?