Старые раны

Щека горела, словно ее обожгли раскаленной ложкой.

* * *

— Я так… испугалась…

— Ви…

— Я проснулась, а тебя нет…

— Прости, я…

— Не извиняйся. Достал ты уже извиняться. Просто не делай так больше. И по деревьям не лазай.

— Не буду…

— Врешь же. Видел чего-нибудь?

— Ага. Только я не уверен…

— Все равно говори. Не зря же ты прыгал по веткам, как псоглавец.

— …мне кажется, я видел в небе босорку.

— При свете солнца?

— Ага, она скрылась за деревьями чуть западнее.

— И ты хочешь, чтобы мы отправились в ту сторону?

— Не знаю. Она могла полететь куда угодно, так что, думаю, нам не стоит отклоняться от намеченного пути. Но само то, что погонщик залетел так глубоко в лес, уже о многом говорит.

— Ты думаешь, он тут по нашу душу?

— А зачем еще? Понятно, что нас ищут.

— Чтобы загонять босорку днем, это надо очень хотеть нас найти. Что-то я сомневаюсь. Может тебе показалось? Обычно босорок выгоняют только по ночам — утром они слепнут и летают хуже, сам знаешь.

— Может я и ошибся, от этого места всего можно ожидать. В любом случае, не помешает почаще смотреть на небо. Особенно ночью. Нас не могут не искать.

— Ага, если абель Ро уже не махнула на нас рукой. На нас с тобой свет клином не сошелся.

— Тогда чего тут забыл погонщик?

— А ты видел на ее спине погонщика?

— Ну, вроде…

— Так вроде или видел?

— Вроде видел.

— Ты тоже что ли, как босорка, слепнешь днем?

— Слушай, можешь сама слазить наверх и взглянуть! Может еще и достанешь до нее своим языком.

— Бе-бе-бе-бе! Ты у нас мастер бросать родную сестру, чтобы лезть целовать Сеншеса в лоб. А я тут от страха должна подыхать за тебя и ловить твои косточки. Знаешь, ладонь теперь как болит?

— Дай сюда.

— Зачем?.. Сарет! Ты чего делаешь?!

— Зализываю твою рану, дурочка.

* * *

Смотреть на небо было делом не простым, ведь среди ветвистой сетки можно было заметить лишь небольшой белый краюшек, и то если они находили поляну. Толку от этого было немного — ведь если босорка и объявится, то с таким обзором они все равно ее не заметят, а она их и подавно. Дикая Тайга — просто подарок для разбойников и дезертиров. Чтобы откопать тебя в этой заросшей могиле, даже абели обломают немало зубов.

По ночам Сарет не мог сомкнуть глаз — стоило только опустить свинцовые веки, как на него сразу накатывали неприятные воспоминания о том ужасе, которое он пережил в Барандаруде. Звездный свет с трудом, но проникал сквозь ветви, и оказывался таким похожим на свет звезд Барандаруда — словно Сарет все еще находился на его улицах и прятался в одном из домов от ока Гория.

Но нынче, какая ирония, с небес могло спустится спасение.

Не раз и не два Сарет порывался залезть на какое-нибудь дерево еще раз и попытать счастья, но каждый раз его глаза падали на сестру и он вновь опускался на лежак — стоило ли так рисковать ради пустяков? Ну, увидит он черточку в небе. Может быть, ему и в самом деле показалось?..

Он долго думал, не распалить ли костер, чтобы дым потянулся столбом, — тогда случайному летуну будет проще заметить их. Но так они еще больше рисковали привлечь сюда того, кто точно не собирается вызволять их из беды.

Вопросы, вопросы и сомнения переполняли их души и лились через край в долгих однотипных разговорах. Куда? Когда? Где? Зачем? А ответом всегда было лишь молчание.

Однажды Викта отказалась от протянутого ей куска лепешки.

— Ты чего? — спросил Сарет, но в глубине души уже зал ответ, который так страшил его.

— Ешь, — ответила она, укладываясь на свой лежак.

Его самые страшные ожидания стали явью.

— Ви… — беспомощно вымолвил он.

— Я поем сама.

— Нет, это глупо.

— Глупо переводить еду на обоих. Не боись — мы с камешком как-нибудь поддержим друг друга. Я уже решила.

Он хотел разразиться гневной тирадой, но отступил. Не запихивать же еду в ее рот силой. Сам Сарет уже не в состоянии пользоваться философским камнем в отличие от Викты. Силы в нем после крови десятка взрослых рок’хи хоть вычерпывай.

Еще несколько мрачных вечеров они провели на «раздельном питании». Сарет уныло жевал оставшиеся в сумке крохи, краснел и старался не смотреть на сестру. Долго им так не продержаться — следовало достать мяса в этой пустой и холодной пучине.

Викта с каждым днем выглядела все хуже, пусть и старалась держаться молодцом, не отставать и не жаловаться тяготам дороги — но по ввалившимся щекам и потухшим глазам и дураку было ясно, что одного философского камня ей явно недостаточно. В отличие от абелей, но о трансформации в таких условиях не могло быть и речи.

Лес требовал новых жертв.

— Ви…

В памяти все прошедшие дни слились тугим комком из тяжелых блужданий и пустых разговоров. Викта подняла на него свои темные, слезящиеся глаза, и чуть улыбнулась слабой, но теплой улыбкой. Внутри ее зрачков лежал ответ на его так и не высказанный вопрос — «так надо». Потом тот скрылся под ее веками, словно за плотно закрытой дверью, и оставил его в водовороте сомнений и упреков самому себе.

Кусчек хлеба выпал из ослабевшей руки, но сил нагнуться и поднять его уже не осталось.

Сарету не нужно было долго ждать, пока его сестра заснет — а последнее время она засыпала почти сразу, стоило только тьме покрыть лес, и до первых лучей утра уже не отрывала голову от лежака. Он встал, отвернулся и бессильно вжался лбом в ствол рефа, словно хотел повалить гиганта на землю.

Нет, не может он так это оставить! Разве он не мужчина, в конце концов?! Они топчут и топчут сапоги, а конца и края этому пугающему месту так и не видно. Сколько еще им идти? Неделю? Месяц? Год? Сколько еще придется в тайне лазать по рефам, сидеть там на макушках, считая удары сердца, пока холод и тревога не заставит спускаться — только бы сестра не заметила его отлучек. Небо так и оставалось девственно чистым — ни единой зацепки на много миль.

Сделай же что-нибудь! Еды больше нет. Нужно было давным-давно добыть еще. Как-нибудь. Как хочешь, надо достать и сейчас. У него есть стрелы, Сеншес их жри! Стрелы, которые в его кривых руках почти бесполезны. Да и нет поблизости туши, в которых их можно было бы запустить. Лес был мертвым и пустым сундуком, в котором они все никак не могли нащупать стен и вылезти наружу. Может ночью кто-нибудь из здешних чудовищ выйдет на охоту? Кто-то же протяжно и гнетуще подвывает ночами, так почему бы ему не быть съедобным? Слишком темно, и в каждой тени таится призрак, мерцает железная шкура и блестят оскаленные клыки. Мужик называется… съежился перед теплым огнем и дрожит, пока сестра перешла очередную черту и питается воздухом да и у этого есть граница. Даже в кустики больше не бегает — ей незачем.