Стать японцем

«Духовный» дискурс, воспевающий непревзойденные духовные качества японцев, казалось бы, напрочь отменял телесность. Однако на самом деле они сосуществовали друг с другом, о чем свидетельствует помещение данного текста под одной обложкой со статьей Асакура Фумио. Но все-таки более «перспективным» оказалось в результате упраздняющее тело «духовное» направление.

С самых разных сторон раздавались утверждения, что достоинства японца состоят прежде всего в его «духе», жертвенности, готовности к смерти. Предназначение человека состоит в том, чтобы отдаться служению и жертвовать своими эгоистическими интересами ради родины, государства, императора. Этот «жертвенный дискурс» был настолько внедрен в сознание, что распространялся даже на животных и растения. Некий молодой человек написал письмо в газету с вопросом: как следует вести себя, если ему по нравственным причинам претит есть рыбу и птицу? Газета отвечала: поскольку даже растения обладают «душой» (или «сердцем» — «коко-ро»), то, если быть последовательным, автору письма следует отказаться от любой пищи и умереть. Однако предназначением всего сущего в этом мире является принесение себя в жертву, а потому и животные, и растения, и человек должны неукоснительно следовать этому принципу⁹⁵.

Отказ от тела хорошо виден и в том, с помощью каких методов и метафор воспитывался японский солдат.

Даже в мирных условиях военная служба приравнивалась к инициации и означала для паренька превращение в «настоящего» мужчину. Как и в прежнем традиционном ритуале, по достижении совершеннолетия (гэмпуку) юноша менял прическу. Самураи брили лоб и оставляли косичку. Нынешние новобранцы брились наголо. Рукоприкладство было нормой армейской жизни и не подвергалось осуждению — ни командирами, ни обществом. Умение молча терпеть побои тоже входило в процесс инициации.

Армейской службе придавались очистительные смыслы. Вот как в официальном пособии для солдата образцовый новобранец описывает первый день службы. После прибытия в часть я «помылся и смыл с себя грязь мира, сменил свою прежнюю одежду вплоть до фундоси [род набедренной повязки, использовавшийся в качестве нательного белья. — А. ЛГ.], принес присягу... Моего тела больше не существовало, все мои помыслы устремлялись к воинской службе, я осознал великую правду беззаветного служения родине»⁹⁶.

Как явствует из этих слов, казарма воспринималась как особо отмеченное место, имеющее очистительные свойства. Очистительный смысл пребывания в армии подчеркивается не только баней, сменой одежды и постоянными уборками помещений, но также и утерей собственного тела, которым теперь солдат не может распоряжаться сам, что преподносится как благо. Командир представлялся отцом и матерью в одном лице. Когда он отдает приказания — это отец, когда проявляет заботу о солдате — это мать. Напомним, что и японский император позиционировался именно таким «двуполым» образом.

Подобно монаху, солдат изнуряет свое тело физическими упражнениями и лишениями, он избавляется от своего тела, у которого становится все меньше потребностей. И если новобранцам не хватает армейского пайка для насыщения, то старослужащие совершенно удовлетворяются предлагаемым количеством пищи⁹⁷. В полном соответствии с христианской парадигмой восприятия тела как изначально греховного, Хино Асихэй писал: «Если тебя нет, то ты не можешь совершать незаконных поступков [букв, “подпольных сделок”]». Он же утверждал, что настоящий солдат должен быть немногословным, ибо в таком случае у него меньше возможностей для лжи⁹⁸. Таким образом, основным «языком» и средством выражения является для солдата тело, которое совершает предписанные ему уставом и командиром действия. Инструкции и приказы в армии составлялись не на современном, а на старописьменном языке (буиго), что должно было подчеркнуть связь нынешней армии с миром самураев. Приказ, естественно, не предполагает ситуации диалога, его единственным следствием является перевод приказа в телесную форму, то есть действие по его выполнению.

После призыва в армию, тело уже не принадлежит человеку, не управляется самим солдатом, а выполняет указания командира (заместителя императора). Тело отчуждалось в пользу родины и императора. Плохое выполнение своих обязанностей означает отсутствие верноподданнического духа. То, что принадлежит родине и императору, следует содержать в полном порядке. Именно поэтому тело солдата должно быть сильным и здоровым, именно поэтому он должен содержать свое обмундирование в чистоте и порядке.

Солдат должен быть силен телом, но еще большее внимание уделялось закалке духа. Настоящий святой, как известно, достигает победы над плотью. Он способен творить чудеса не с помощью своих физических кондиций, а с помощью очистившегося и могучего духа. Именно воспитанию несгибаемого духа армия уделяла первостепенное внимание. Одним из средств для этого выступало учебное фехтование — на деревянных мечах (кэндо) и винтовках. «Цель занятий фехтованием состоит в улучшении подготовки солдата, в особенности воспитанию несгибаемой силы духа». Именно поэтому сближение с партнером, переходящее в рукопашную схватку, в которой победа достигается с помощью физической силы, считалось нарушением принципов фехтовального искусства и, таким образом, не способствовало духовному совершенству. Основное внимание во время поединка фехтовальщиков должно быть направлено на чистоту своих собственных помыслов, выражением которых является правильность поз (т. е. ката), занимаемых солдатом". Иными словами, главное внимание должно быть направлено на самого себя, а не на противника. Поединок с самим собой — именно так следует назвать систему подготовки японского воина. Эта особенность была явлена не только в мирной жизни, но и во время реальных боевых действий. В своей основе это была тактика токугавских самураев и практика буддийских монахов. Нынешние японские солдаты должны были походить именно на них.

В самом начале руководства для солдата фиксируются ситуации, когда он должен был отвешивать самые разные виды поклонов. Таких ситуаций составитель руководства насчитывает сорок девять!¹⁰⁰

Японский солдат, безусловно, обладал «культурностью» в указанном выше смысле и гордился ей. Недаром в армейской среде люди, ведущие «обычный» образ жизни, презрительно обозначались словом «деревенщина». После окончания воинской службы набравшийся «культурности» демобилизованный солдат возвращался в свою деревню, где он нес приобретенный им багаж умений в среду односельчан. Они же не только оказывали ему всяческие почести — он имел преимущественное право на занятие должностей в аппарате местного самоуправления (руководство кружками для молодежи, пожарным расчетом, членство в Совете деревни и т. п.). В связи с этим юноша, признанный негодным по состоянию здоровья для службы в армии, попадал в категорию социально ущербных.

В то же самое время армия опутывала солдата таким ворохом инструкций, что он оказывался не способен к принятию самостоятельных решений. Усвоив на уровне рефлекторного поведения последовательность и интенсивность действий, необходимых для «правильной» маршировки, быстрой ходьбы (114 шагов в минуту при длине шага в 75 сантиметров) и бега (170 шагов в минуту по 85 сантиметров)¹⁰¹, рытья окопов и стрельбы, японский солдат за счет своей дисциплинированности с легкостью превосходил неорганизованное сопротивление, но при встрече с серьезным противником он ему явно уступал, поскольку реальная схватка — это всегда преодоление множества непредсказуемых обстоятельств. Твердя о том, что армия — это школа для воспитания настоящего мужчины, генералы забывали, что от мужчины требуется не только повиновение. Однако именно повиновение выдавалось за главное мужское достоинство.

Армейская жизнь даже в условиях мирного времени представлялась для многих японцев моделью для подражания. Цитированное выше пособие для солдата было издано в спокойном (мирном) 1926 г., когда, как тогда казалось (а многим кажется и до сих пор), процессы демократизации набирают в

уровне безусловного рефлекса. Такому человеку не требовался надзиратель. Он сам был надзирателем над своим телом. «Он почувствовал, как при одной мысли об императоре его мышцы конвульсивно напрягаются, а тело готово принять благоговейную позу»¹⁰². Не об этом ли мечтал теоретик детской психологии Хиранума Рё, когда он говорил о том, что целью школьных уроков по физкультуре является «понимание, затверживание телом и воспитание привычки к церемониальное™ и к другим нормам поведения, необходимым в повседневной жизни»?¹⁰³ Иными словами, на предъявляемый жизнью стимул подданный должен был отвечать (и отвечал) выработанным у него телесным рефлексом. Рефлекс был условным, но и спутать его с безусловным было не так трудно. Пренебрежение к интеллектуализму и увлечение телесностью естественным образом подводило известного теоретика физкультурного движения Маэкава Минэо к выводу: конечная цель занятий физкультурой заключается в том, чтобы «сделать тело Путем учения, чтобы работа тела выявляла сущность самого человека»¹⁰⁴.

?'•'?ха

Глава 5

Упразднение телесной оболочки: стать японцем

До определенного времени усилия по достижению телесного равенства с европейцами или же даже превосходства над ними предпринимались постоянно и повсеместно. Спорт не был исключением.

Со второй половины 20-х годов популярность физкультуры и спорта в Японии резко возросла. В условиях начавшегося формироваться в это время потребительского общества спорт стал частью индустрии развлечений. Газеты и радио (с конца 20-х гг.) широко освещали спортивные состязания. По количеству репортажей первые два места безоговорочно принадлежали бейсболу и сумо, на третьем месте оказалось плавание, где японские атлеты стали добиваться определенных международных успехов.

Популярность спортивных зрелищ поддерживалась усилиями государства по внедрению физкультуры и спорта в японские массы. Считалось, что здоровое тело является вместилищем здорового духа. Вслед за западными странами японские врачи и власти решили, что для здоровья нации следует развивать физкультурно-спортивное движение. Свою роль сыграло и то, что Япония была страной сравнительно бедной, средств на развитие медицины не хватало. Точно так же не хватало населению средств на улучшение питания.