Статуи никогда не смеются

— Да здравствует Румынская коммунистическая партия, авангард рабочего класса!

Гром аплодисментов потряс здание. Бэрбуц стоял на ящике и видел всю толпу рабочих. В эту минуту он готов был сделать для них что угодно. В висках стучало, голова, казалось, вот-вот лопнет. Он пожалел, что слишком быстро закончил, что не смог вдохновить слушавших так, чтобы все как один загорелись единой мыслью, единым желанием.

Кто-то начал скандировать его имя:

— Бэр-буц! Бэр-буц! Бэр-буц!

Эхо сотрясало стены.

Бэрбуц снова заговорил:

— Товарищи! Ни на минуту не будем забывать о том, что нельзя верить сладким речам барона. Его интересы идут вразрез с нашими, потому что мы боремся за уничтожение эксплуатации человека человеком. И мы ее уничтожим!

Новая волна аплодисментов. Бэрбуц тоже захлопал и слез с ящика.

Жилован, который вел собрание, в нерешительности оглядел цех:

— Кто хочет выступить? — Он поискал глазами Блидариу, который заранее готовился к выступлению. Потом вдруг его смуглое лицо расплылось в широкой улыбке: десятки рук поднялись во всех концах зала.

— Товарищи, — начал старый рабочий в замасленной спецовке. — Очень мне понравилось. Очень красиво говорил товарищ секретарь уездного комитета, но он ничего не сказал о сборке станков. А это очень больное место у нас.

Со всех сторон его поддержали.

— Да, да! Как со сборкой?

— Когда будем собирать их?..

Рабочий уже смелее продолжал:

— Почему не собирают станки? Почему об этом молчат?

Бэрбуц снова забрался на ящик.

— Потому что мы, коммунисты, борцы, а не бабы, которые без конца болтают о том, что уже давно решено.

— Как решено? — крикнул Герасим, пробираясь к ящику, на котором стоял Бэрбуц. — Именно об этом…

— Товарищи, — вмешался Жилован. — Очень хорошо, что вы подняли этот вопрос, но прошу вас брать слово по очереди* Ты хочешь выступить, товарищ Герасим?

— Да. Я прошу слова.

— Пожалуйста.

Герасим взобрался на станок. В цехе наступила тишина, слышен был только мерный убаюкивающий шум вентиляторов. Бэрбуц официально, подбадривающе улыбался.

— Товарищ секретарь уездного комитета прав. Мы, коммунисты, не должны много болтать. Это бессмысленная потеря времени. Так же говорил и Хорват.

Трифан быстро повернулся к Герасиму и подмигнул ему: «Давай, давай».

— И все же со сборкой станков медлят, хотя уездный комитет и принял решение по этому вопросу. Пусть нам ответит товарищ Бэрбуц.

Бэрбуц вздрогнул. Посмотрел вокруг себя, как бы ища поддержки.

Но люди были на стороне Герасима.

— И я говорю то же…

— Правильно, правильно…

— Почему не собирают, если это решено? Чтобы не рассердить господина барона?

Бэрбуц понял, что если он промолчит, то авторитет его на фабрике будет навеки подорван. А уж этого он никак не хотел. Быстро взобрался на ящик.

— У меня такое впечатление, товарищ Герасим, что ты уходишь в сторону. Тебя не устраивают решения уездного комитета? Скажи откровенно. Зачем ты играешь словами? Мне кажется, что все совершенно ясно.

— Совсем не ясно, — сказал Герасим. — Я спросил, почему не собирают станки, а ты…

— Здесь речь идет не обо мне, а о партии! И я не позволю говорить таким тоном о партии. Что тебе надо? Что ты предлагаешь?

— То же, что предлагал товарищ Хорват. Если уездный комитет принял решение собирать станки, нечего с этим тянуть. Пусть как можно скорее приступят к сборке. Решение существует, барон посмеивается в кулак, а мы разводим дискуссии. Если виноват уездный комитет, пусть он и отвечает. Мы, текстильщики, если надо, готовы ежедневно по два часа добровольно работать на сборке станков.

Трифан зааплодировал.

4

Клара удивленно посмотрела на отца.

— Если я правильно понимаю… это означает, что намек, который ты сделал мне несколько дней назад по поводу Албу…

— Да. Если вначале я просил тебя быть вежливой с ним, то сейчас, ради наших интересов, я этого требую. Пойми, Клара. Теперь все не так, как прежде. Я не могу сказать тебе ничего определенного, но я боюсь.

— Ты, папа? — изумилась Клара.

— Да, Клара. Я думал, что, когда Хорвата не будет, люди успокоятся. А вышло наоборот. Вот поэтому я и боюсь. Мне стыдно, поверь мне, но бессмысленно обманывать себя. Вначале я пытался обмануть самого себя, но это мне не удалось. Правда… Может быть, если б я был много моложе… Большое несчастье, что у меня нет сына. Поэтому говорю все это тебе. Я хотел бы сделать из тебя сильного человека, такого, каким я сам когда-то был. Хочу научить тебя жить для того, чтобы…

— Для того, чтобы что, папа?

Признание облегчило его.

— Уж ни в коем случае не для того, чтобы стать роскошной куклой, которая будет содержать на мои деньги любовников. Потому что жизнь ведь не сводится к тому, чтобы дотащиться от стола к постели и оттуда обратно к столу. Вспомни о нашем дедушке, который…

— Я знаю эту историю, — скучающим тоном сказала Клара. — Торговец свирелями из Галиции, заем, покупка титула, исторический дилижанс, высокий цилиндр, маленькая мельница, спиртовой завод, чугунные ткацкие станки, настойчивость, акции, капиталовложения и сказочное богатство… Обо всем этом я отлично помню… И во имя всего этого я должна быть вежливой с Албу, только из-за того, что нашелся сумасшедший, который требует сборки станков? Только ради этого? Ну скажи? Ради этого? Если бы ты попросил меня об этом просто так, для собственного удовольствия, тогда совсем другое дело. В конце концов ты тоже приносил жертвы ради меня… Ты должен меня понять… Это вульгарный надоедливый тип…

— Вся жизнь вульгарна и надоедлива, Клара. Вся. Сделаем, как ты хочешь, уедем наконец в один прекрасный день отсюда. Но мне нужна помощь…

Дверь открылась и вошла горничная, молоденькая девушка, нанятая две недели назад.

— Пришел господин Албу.

— Хорошо, — сказал Вольман. Когда девушка вышла, он с беспокойством, испытующе посмотрел на дочь. Она молчала, глядя в сторону. — Клара, — произнес барон просительно.

— Будь спокоен, — ответила Клара, сознавая свое превосходство. — Я пересплю с ним. — Увидев, что отцу стало стыдно, что она победила его, она испытала какое-то странное чувство удовлетворения, смешанного с жалостью.

Вольман подошел к ней и поцеловал в лоб.

— Ты хорошая девочка, Клара.

Она отвернулась и быстро убежала в свою комнату.

Албу был явно не в духе. Видно было, что ему не терпится побыстрей закончить разговор.

— Я говорил уже вам, что мне не нравится ваша манера вызывать меня, когда вам вздумается, словно вы дергаете паяца за ниточку. Это мне не нравится, и это нехорошо. И для меня, и для вас. Зачем вы меня вызвали?

— Мне нужно было вам кое-что сказать, да и Клара хотела вас видеть. Она жаловалась мне, что вы редко приходите…