Status in statu (Государство в государстве)
Шрифт:
– В любом случае, мне тоже есть, что им всем сказать! – кипятился Вадзык. – Я – один. Я – инвалид, вешу всего 48 килограммов, без пальцев. Если они не могут справиться с блатными, то что могу сделать я? Ну, какие ко мне могут быть претензии?
– Братан, не гони! Всё будет нормально! Главное сейчас, не давай им повода. – успокаивал Ваня Вадзыка за очередной партией в шахматы в безлюдной палате.
– Представляешь, Ваня, наших фельдшеров возят на 7-ку для освидетельствования пацанов. Они смотрят их, ведут медкарты, а те вообще с ними не разговаривают. Зашуганные и запуганные до немоты. Что там они с ними делают? Попали ребята в настоящий концлагерь.
Ваня мог представить, что там могут с ними сделать. Он своими глазами видел все спецэффекты, ломающие людей. Что там Гуантанамо! Тут
И, наблюдая за всеми этими мелкими местными коллизиями, Ваня начинал понимать истинную цену вещам. Что для него идеи? Что – друзья? Он всё оценил по-новому и расставил по своим местам старые и новые приоритеты. Он нисколько не жалел, что оказался в самой гуще этих Омских преобразований, когда ломали старое и пытались насаждать будто бы новое. Перед его глазами кипели и бессмысленные распри, и разворачивалась нескончаемая война чёрной и алой роз… Он всё это видел, но думал постоянно совсем о другом: о доме, где терпеливо ждут его любящие родители, о жене, которая молится за него, неверующего, в церкви и ездит в Омск на свиданки, таская на себе тяжеленные сумки. Он жил этим – и это его спасало, а не мифические иудейские боги, которых он не признавал и вообще не хотел знать. Да, надо вынести всё. Терпи и крепись, Ваня! Как хорошо, что тебя где-то любят и ждут!... Вокруг Вани бушевали марионеточные стихии, а в душе у него были покой и любовь.
Раньше из Стационара вообще не выходила никакая информация, а сейчас было просто дико смотреть на то, как Бешеный, зарабатывая очередные очки, бегал к Бахе и сливал ему всё. Он следил за всеми. Пытался расположить к себе зеков, лишь бы присутствовать при их разговорах.
В Стационаре две палаты были СУСовскими, и там собирался народ, последние из могикан, кого ещё не вывезли на 7-ку. Они пока держались вместе. Антибиотик жил неподалёку и ходил к ним пообщаться. А Бешеный явно хотел любым способом втиснуться в их разговоры с благородной целью сбора информации для отдела безопасности. Но все присутствующие понимали это, улыбались, переглядывались, подмигивали друг другу, видя такое откровенное холуйское усердие.
Бешеный ходил и высматривал, кто и где прячет телефоны. Что-то разведав, сразу бежал в штаб на доклад. За этим следовал «неожиданный» набег сотрудников, обыск, изъятие… и удивлённые глаза Бешеного.
Его целью было изъять все телефоны, чтобы остался единственный у него самого, и все были вынуждены обращаться к нему и зависеть от него. Всеми своими действиями он лишь отворачивал от себя всё уже понимающих зеков.
Лагерные петухи тоже жили в Стационаре неплохо и имели свои телефоны. Вот он и решил их немного потрясти. Надеялся, что они, как «обиженные», будут молчать. Но вышло всё наоборот. Когда у них по наводке Бешеного забрали телефоны, они выплеснули на него всю свою нерастраченную ярость. Им-то, действительно, терять уже было нечего, с ними уже случилось всё самое плохое, что может случиться в этой жизни. После завершения шмона и ухода ОБешников, они высказали Бешеному всё, что о нём думал весь Стационар. Оскорбляли его так, чтобы слышали все. Он стоял потерянно и прибито перед ними, а петухи орали всё громче и яростней. Дело шло к мордобою… И тогда Бешеный побежал к Ване за помощью. Но Ваня только ухмыльнулся.
– А что ты хотел? Ты здесь живёшь и всем пакостишь. Я тебе ничем помочь не могу.
И тогда взбешённый Бешеный побежал – ну, куда же ещё! – к своим в штаб. Но, к его изумлению, и там он
оказался никому не нужен.– Ты – зек. Если ты сдаёшь своих, то и нас запросто сдашь. Крепись сам. Скоро всё изменится.
И под презрительные взгляды сотрудников указали ему на дверь. Пришлось Бешеному как оплёванной собаке не солоно хлебавши вернуться в Стационар. «Вы у меня ещё попляшете» – злобно мечтал всем отомстить заслуженно униженный старшина Стационара. До него так ничего и не дошло, и он с ещё большим остервенением следил и выслуживался. Но Боги в конце концов обязательно наказывают таких людишек.
Ваня с Герой поддерживали связь постоянно через этапников и малявы. Гера держал его в курсе всех событий. Он тоже собирался на 10-ку, так как дни свиданий для туберкулёзников были только на ней. Ваня ждал своего друга и снова собирался подарить ему последние книги Карлоса Кастанеды. Самому ему казалось, что эти книги открывают перед ним более широкие горизонты и учат другими глазами смотреть на окружающий мир. Это главное, а то, что происходит вокруг нас – просто малозначимая суета. Надо научиться терпению и проще смотреть на заурядность повседневного бытия. Ване казалось, что именно это учение делает его более свободным. И парадокс: хотя лагерь зажимали всё сильней, он чувствовал себя с каждым днём более свободным.
Ваня привык муштровать себя во все времена: и в чёрные, и в красные, и, поменьше конечно, даже на свободе. Для него в сущности ничего не менялось. Он так же занимался собой, своим духовным просвещением, и только в этом находил покой и умиротворение. Он понимал: то, что должно случиться, обязательно случится. И старался быть готовым ко всему. За свою работу он особенно не держался, не тешил себя иллюзией о постоянстве бытия, осознавал, что и он, как, впрочем, и все остальные люди, не бессмертен, время у него ограничено, значит надо использовать его по полной, и всё, что возможно, успеть.
Вскоре в зону приехал и Гера. Они с Вадзыком, никого не посвящая в свои планы (это стало опасным), через Орлова затянули Геру и Мамата в «Стационар». Никто даже не успел понять, как это произошло.
Ваня решил, что его в данный момент, вполне устраивает должность ночного сторожа, чтобы его поменьше видели глаза и уши Начальника ОБ Бахи. А на место Вадзыка необходимо рекомендовать Геру. Только ему можно было передоверить это непростое дело. В зоне очень многое зависело от санчасти, и все хотели видеть там своего человека. Надо было опередить всеядного Баху, который собирался засунуть туда своих разведчиков. Геру познакомили с Орловым, и дело закрутилось. Орлов на оперативке у Начальника колонии объявил о замене Вадзыка на Геру. Тот дал согласие, и всё. Всем им пока было не до мелких дел. Заканчивался год. Нужно писать отчёты, подгонять статистику под приемлемые стандарты, отчитываться за ремонт ШИЗО и о выполнении поставленных задач.
Перед новым, 2016 годом привезли из 7-ки пацанов. Сначала один этап, потом других, и через неделю третьих. Все были в этаповских неперешитых шапках и фуфайках. Уставшие и худые, осунувшиеся и измождённые, скромные и забитые. Все понимали, что им надо отдохнуть, и никто не лез к ним с расспросами. Новоприбывшие смотрели вокруг потерянными глазами. Их не удивляли изменения, произошедшие в лагере. А изменения эти сразу бросались в глаза: все постели заправлялись уже по-белому, зеки ходили строем в одинаковой форме, в робах, о перекидах никто даже не вспоминал, отремонтированный ШИЗО с нетерпением ждал своих первых посетителей…
В общем, за три месяца лагерь перевернулся с ног на голову (администрация была другого, противоположного мнения).
Все всё понимали, но как-то затихли и притаились каждый в самом себе. Осмысливая всё происходящее, никто не хотел повторить судьбу изувеченных физически и морально пацанов, и испытать на собственной, единственной шкуре все эти омские спецэффекты.
Ваня с горечью смотрел на безжизненные лица вернувшихся из семёрки ребят и не замечал на них никаких признаков прежней, блатной бравады. Что-то главное внутри этих исстрадавшихся людей было убито и потеряно навсегда. Ваня представлял, через какой ад прошли эти бывшие «властители дум и порядков лагерных». Никому такого не пожелаешь, разве что…