Status in statu (Государство в государстве)

Все зеки чувствовали серьёзность положения и понимали: шутить с ними никто не будет.

Возвратившиеся из омского демократического чистилища измождённые и униженные, бывшие гордые и независимые люди почти ни с кем не делились о своих злоключениях. Кому надо, те знали всё. Трудно, конечно, со стороны кого-то судить и оценивать в такой, чисто живодёрской ситуации. Все приехали с 7-ки совершенно другими, изменившимися до неузнаваемости человекообразными тенями.

Руководство колонии не стало запирать их в заново отремонтированном ШИЗО, а сразу принялось распределять между ними… лагерные портфели. Все они, без исключения, встали на должности. Раньше они «смотрели» за бараками, а теперь они руководят этими бараками от имени Администрации. Сорока был лагерным положенцем, а после успешной ломки был вместе с Васо назначен Консультантом. Словом, все самые чёрные перекрасились (не по своей воле, конечно, но…) в самых красных. Переломка «десятки» завершилась полной и безоговорочной победой руководства Управления и колонии!

(А вот перерядившихся в демократов и христиан бывших комсомольских шестёрок никто не лупцевал в течение трёх месяцев, никто не напяливал им полиэтиленовые мешки на головы и не распинал на лагерных решётках, никто не раздевал их догола и не ставил раком, и даже к яйцам никто им не подключал оголённых электрических проводов… А они всё равно взяли и перекрасились. Простой народ давно уж не сомневается в том, что если в нашей стране вдруг придут к власти дикообразные людоеды, все эти бывшие комсомоляки и коммуняки сразу же возопят: «А мы давно уже человечиной питаемся!»… что, впрочем, будет совершенно недалеко от истины. А если им кое-куда присоединить городскую электросеть, то они и в чертей лысых перекрасятся!).

Сорока и Васо приходили на МСЧ и там, в кабинете Геры, уединившись от всех, рассказывали надёжным зекам почти всё. На 7-ке в СИ-3 действительно один продол отдали под туберкулёзников, и там ими занималась специально созданная группа по ломке «лагерных стереотипов». Приходится напомнить читателю ещё раз, что более половины этих туберкулёзников были инвалидами II группы, многие были с ухудшенным здоровьем и ВИЧ-инфекцией… Словом, одной ногой уже…

Сразу по прибытию с них содрали фуфайки, шапки и робы и разорвали их в клочья с формулировкой: неустановленный образец. Оставили им только мыло, щётку и пасту, всё – по одному экземпляру. Всё остальное «имущество» было конфисковано (А Васильевой и Сердюкову всё наворованное оставили, видимо, в вознаграждение за те благодеяния, которыми они осчастливили Российскую Армию).

Потом всех «перевоспитываемых» туберкулёзников поставили в отсекатели – это что-то вроде стаканов, в них невозможно присесть, снять штаны… по естественной нужде они ходили под себя.

На каждом шагу их ещё и унижали, чтобы стереть их внутреннюю сущность. Потом голых, в наручниках, с мешками на головах рассадили по продолу, хорошенько попинали и оставили в абсолютной черноте для дезориентации сознания. Если кто-нибудь, стуча казёнными сапогами, заходил, они должны были хором пожелать этому негодяю: «Здравствуйте!», а если подходили к ним ближе, они должны были представляться: фамилия, имя, отчество, год рождения, статья, срок, начало срока, конец срока. На вторые сутки все они охрипли чуть ли не до потери голосов. Но если кто-нибудь орал недостаточно громко, его основательно, с удвоенной силой и утроенным усердием колотили, и он, из-за мешка на голове, не мог видеть тех, кто его избивал. Явно с подловатыми целями заставляли их придумывать себе женские имена, а тем, кто держался долго, подводили к яйцам ток, чтобы он вспомнил, наконец, своё женское имя. Голых туберкулёзников загибали и угрожали им сексуальной расправой… Расслабиться и отдохнуть немного от пыток было невозможно даже на одну минуту. Обмундированные палачи «работали» посменно.

Потом зеков закрыли по камерам, почти все – одиночные, всего две камеры двухместные. Они должны были целый день стоять в квадрате, начерченном на полу. За камерой велось постоянное видеонаблюдение. И если кто-нибудь случайно, по ошибке выходил из квадрата, в камеру сразу врывались высококвалифицированные специалисты (то есть заплечных дел мастера) и нещадно, долго и старательно вразумляли провинившихся. Спецгруппа садистов работала без отдыха: били и пытали, пытали и били (наверное, они потом за это ещё и хорошие премии получали).

Туберкулёзников из 10-и протащили по всем кабинетам: брали с них расписки о сотрудничестве, а если кто-нибудь колебался, сразу получал мешок на голову и спецэффекты, в том числе и подключение яиц к городской электросети. Но даже если кто-то давал согласие, пытки и издевательства не прекращались. Каждый день в течение четырёх месяцев.

Ваня догадывался, что Сорока и Васо рассказывают далеко не всё, а только то, что они посчитали возможным. Но немного позже появились и полные рассказы о событиях, произошедших в образцовой 7-й колонии омской области.

Избиваемых на СИ-3 туберкулёзников снимали на видеокамеры для архива, чтобы потом, когда кто-нибудь рыпнется и станет неугодным Системе, всё опубликовать. И тогда этого несчастного сотрут в порошок свои же «коллеги»: «Ты когда-то решал судьбы других людей, а сейчас беспринципные люди взяли и решили твою, изучили тебя, вывернули наизнанку твои нутро и душу, стёрли твою личность и превратили в тайного и подозрительного врага рода человеческого с определёнными задачами и установками, и если ты возомнишь и рыпнешься…».

Когда Сорока рассказывал всё это, у Вани дух перехватывало от волнения и сочувствия этим искалеченным людям. Он мог представить, через что им пришлось пройти. Если его самого пытали обученные зеки, то их истязали сами инструктора и наставники этого гнусного ремесла. Не раз ещё такое «перевоспитание» аукнется в нашем обречённом мире… Истребляя идеологических врагов палачи одновременно строят и эшафоты для самих себя.

Многих, вернувшихся с 7-ки, назначили отрядными завхозями и на другие «хлебные» должности. Теперь им будет за что целовать Хозяйские руки.

Стоило только перекрасить верхушку блаткомитета, как всё в зоне переменилось. Ещё вчера рядовые зеки заглядывали им в рот… и завтра будут, только уже в русле режимно-оперативной политики.

Из «Стационара» выбили все телефоны, и его болезненные обитатели были вынуждены ходить в дежурку на таксофоны. А там О.Б., и там же О.О. (Оперативный отдел) во главе с Дедуном.

Дедун Олег Олегович, Начальник оперчасти (он же – «Пердун», получивший эту кликуху за свою огромную, непомерно отъевшуюся задницу) всегда радостно приветствовал всех, кто заносил в его отдел «ценную» информацию.

Если раньше ходить в штаб было западло, то теперь там отбоя не стало от наплыва посетителей. Всегда полный коридор добровольных осведомителей. Погода изменилась на дождливую… и сколько у нас повыскакивало из земных недр червивых грибов! Ваня был потрясён и глубоко разочарован в своём собственном, дорогом его сердцу, народе.

Приехал на зону Карп. Раньше он видел уже этот лагерь в другом образе, а в этот раз посмотрел на него и не узнал.

– Какой лагерь отдали! – возмущался он постоянно, вздыхал обречённо и шёл к своему бараку… учиться маршировать и петь Гимн.

Увы, страх, боязнь замараться делают зеков слабыми и послушными, потому что сам преступный мир зашорен, ограничен и несправедлив. Если кого-нибудь «опускают», его жизнь прекращается, и его свои же затопчут.

А свои ли они? Все, кто грозился не отдать лагерь, стали чужими.

Ваня с каждым днём всё больше разочаровывался во всяких лагерных понятиях и движениях, но одновременно и осознавал всю бренность и тщету этого мира, где человек человеку – волк. И всё происходящее в этом мире ему, откровенно говоря, просто осточертело.