Ставка больше, чем мир
Шрифт:
– Да, Сергей Васильевич. Только не конкретизировал, что именно мне предстоит делать. Кстати, людей моих тоже разместили нормально. А «столичные», те, кто по родным домам да знакомым разъехался, все предупреждены, что завтра в одиннадцать сбор по этому адресу. Так что поутру всех вам представлю. За исключением шестерых моих артурцев – «спецов», которых я оставил Спиридовичу. На всякий пожарный случай.
– Славно. А вот по конкретике вашей службы давайте так: сначала я вам покажу нашу структуру на бумаге. Объясню, если что нужно по отдельным направлениям. Где уже подобраны люди, где еще нет. И обменяемся мнениями. Может быть, вы мне что-то подскажете? Или я поясню, если недопонимание какое у вас возникнет. Кстати, заранее предупреждаю. Моей самодеятельности тут немного.
Сдвинув бумаги, лежавшие перед Василием, на угол стола, Зубатов извлек из сейфа в углу два склеенных листа писчей бумаги, на которых была тщательно разрисована тушью структурная схема Имперской службы Секретного приказа. Схема, лишь в мелочах отличающаяся от карандашного наброска, переправленного им в Питер Вадику в секретной почте полгода назад…
Два часа обсуждения различных оргвопросов, обеспечения режима и самого понятия гостайны, нюансов работы под прикрытием, печальной необходимости политических устранений как меньшего зла в сравнении с всероссийским бардаком, форм и методов боевой и специальной подготовки офицеров и бойцов, укрепили в Василии чувство внутренней симпатии к Зубатову. Человек явно был на своем месте. Громадный объем предстоящей работы, причем во многом – на незнакомых ему или попросту «непаханых» в этом мире направлениях, его, очевидно, ничуть не смущал, а только раззадоривал.
Судя по всему, и Сергей Васильевич был под впечатлением от глубины восприятия Балком проблем и поразительных по неожиданности вариантов их решения. Зубатов азартно, но безупречно логично спорил, сыпал аргументами и контраргументами, отстаивая свое мнение, увлеченно чертил новые варианты на отдельном листке, заставляя Балка прорисовывать логические связи так, как их видел сам Василий…
Но вот, неожиданно для собеседника, Зубатов вдруг встал и прошел к большому шкафу в «аппендиксе» кабинета, отгороженном матерчатой ширмой.
– У меня тут диван стоит. Так уж получается, что часто здесь ночую. А первый месяц так и почти безвылазно тут сидел. Как медведь в берлоге. Ага, вот они… Хочу я предложить вам по рюмочке «Мартеля» за знакомство. Не откажетесь?
– Да с удовольствием. Только тогда и загрызть бы чем.
– Есть и закусочка какая-никакая, кроме варенья. Только вот вместо хлеба просвирки одни остались, устроит?
– Вполне. Грешить так грешить.
– Стало быть, за знакомство.
Коньяк, приятно согревая, растекся по телу.
– Василий Александрович, знаете, я, честно говоря, даже не предполагал, что смогу встретить столько логики и глубинного понимания сути наших задач в таком молодом человеке, как вы.
– Да полно вам, Сергей Васильевич, вся логика-то из схемы этой проистекала.
– Как насчет логики из схемы, не знаю… Но в вашем лице ожидал увидеть совсем иного человека. Героя – да. Сорвиголову, готового ради императора в одиночку штурмовать вражескую столицу – да. Гвардейского офицера и друга великого князя, свысока взирающего на еще недавно опального шпака, которого императору заблагорассудилось впихнуть в это кресло – да. «Логика из схемы»? Ответьте-ка мне, мой дорогой капитан: а схемка эта самая не ваших ли рук дело?..
«И взгляд… Глубокий. Внимательный. Оценивающий… Глаза в глаза. С такой бесподобной, запрятанной в самую глубину, хитринкой матерого хищника, знающего, что добыче уже никуда не улизнуть… Черт! А как он меня бесподобно расколол! А я-то, старый дурень…»
– Что ж. Молчание знак согласия, нет?
– Ну, как вам сказать…
– А и не надо ничего говорить. Просто мне, по роду работы, приходилось разных людей видывать, Василий Александрович. По большей части людей неординарных, талантливых. Но лишь дважды жизнь сводила с людьми гениальными. Теперь, судя по всему, – уже трижды. И не стоит скромничать. Когда я был переведен в столицу из Первопрестольной, тоже на сходные темы рассуждал. Однако же настолько стройной и логичной системы в голову не пришло. При этом опыт мой
и ваш нечего сравнивать. Но ведь и другим тоже не удалось! А головы-то светлые думали. Сейчас, на это глядя, просто диву даюсь: как можно было два и два не сплюсовать. Однако ж не сложилось… За вас, мой дорогой. Я счастлив, что Николаю Александровичу посчастливилось обратить на вас внимание.– Тогда уж, позвольте Сергей Васильевич, правильнее будет – за императора!
– За императора… Да, кстати, Василий Александрович, простите, чуть не запамятовал. Вам ведь для оборудования гимнастического зала будут нужны спортивные снаряды?
– Безусловно.
– Чтобы вам время не терять, Игорь Андреевич вырезки сделал, так что все, что в Питере продается, у него на карандаше. Отметьте только… А, вот он и сам заглянул, мы его и попросим сейчас!
– Сергей Васильевич, простите, но велели сразу доложить. Медников вернулся.
– Только со своими?
– Нет, кого-то привез.
– Ясно. Разместили постояльца?
– Так точно. Евстратий Палыч прошел к себе, пальто снять.
– Зови немедленно. Мы его ждем с нетерпением… Сергей Васильевич, пока мы вдвоем, есть еще один момент.
– Конечно, слушаю вас.
– Я должен вручить вам конфиденциальное письмо от государя. Он передал мне его для вас позавчера, после напутствия на службу по вашему ведомству. Вот оно…
Экспресс с Финляндского отходит ровно в девятнадцать. Времени еще более чем, извозчика на Невском взять – не велика проблема, да и здесь, в переулках у кабаков, бывает, стоят. Но все равно: лучше выйти заранее. Значит – пора…
Билет, документы, хронометр. Это все уже по карманам. Вещи: бритва, мыло, тюбик «Дентина»… Ох, и где же ты, мой любимый «Колгейт» с фтором! Зубная щетка… так называемая. До нормальных щеток нам пока тоже еще ох как долго. Как и вообще до вменяемой химии полимеров. Ничего, зато тут воздух чище. Главное – деньги не забыть. Здесь? На месте. Посидеть на дорожку… Ну-с, как там в зеркале? Нормально. Если что-то готовишь долго и аккуратно, а не впопыхах да сгоряча, то всегда получается нормально.
Из зеркальной рамы на нас смотрит пожилой джентльмен с седой шевелюрой и бакенбардами, такими же густыми, но аккуратно постриженными усами и моноклем в глазу. Одет – с иголочки. На взгляд – немного за полтинник. Серьезный деловой человек уезжает по делам. Коммивояжер, скорее всего. Да, и саквояж, конечно. В нем главное: бумаги. В них все умно. Без меня все равно ни черта не поймешь…
Внизу яростно храпит Вадиков разлюбезный Оченьков. Хором с напарником из их ветеранской кодлы. Иногда даже в такт. Дворник много тише, интеллигентно так посапывает, по-столичному. Видимо, угощение пришлось кстати, раз было так «на ура» воспринято. И спать вам теперь, голубчики, до завтрашнего обеда. А как прочухается этот дурень, подумает, что я ушел по делам не добудившись, так что даже есть шанс, что тревогу забьют, когда я буду уже в Гельсингфорсе. А там уже ждут: агент Вестингауза в Германии с билетами на всю дорогу и приглашением на майский конгресс в Вашингтоне. И никаких лишних формальностей. Приятно иметь дело с деловым человеком… Надежда Андреевна, конечно, расстроится. Но что поделаешь, дорогая, – утешайся скорее. Доброй, домашней вдовушке давно пора понять: в этой жизни – все мужики сволочи. А незаменимых – нет.
Итак, выходим. Перчатки не забыть, тросточку. Ну, господи, благослови. Смилуйся, Царица Небесная… Все! Мосты сожжены. Не надо дрейфить, господин кандидат технических наук. Академиком тут вам стать не грозит никак. Поскольку, как только к нам в Питер прибудет господин «Печеное Яблоко», а это по моим расчетам произойдет послезавтра вечером…
Нет уж, лучше не думать о такой перспективке. Спасибо недотепе Вадику за то, что, как я его и просил, он телеграфировал из Москвы. Порт-артурцев в Первопрестольной они ждут сегодня. Так что через двое суток господин Колядин, он же Балк, заявится сюда собственной персоной. Юный, румяный, красивый, но от этого вряд ли сильно подурневший. И явится он по мою душу. Или голову.