Стая

— Урожай, — сказал Денис, тряхнув папкой.

— Вот и замечательно. — Монахов сразу же принялся изучать то, что оказалось перед ним на столе.

— Маркелов что? Тишина до сих пор? — Шаурин снял пальто и бросил его на спинку свободного кресла.

— До сих пор тишина, — медленно проговорил Монахов, внимательно листая документы вперемешку с фотографиями.

Раздался звонок телефона. Почему-то прозвучал он яростно и пронзительно. Наверное, потому что застал в кабинете минутную тишину. Странно, но именно в этот момент все шестеро находящихся в комнате мужчин посмотрели на разрывающийся аппарат. Словно ждали этого звонка.

Денис не успел присесть. Но, увидев лицо Монахова, когда тот ответил, — поднялся бы с места, не смог бы усидеть. Лицо Сергея Владимировича застыло, как восковая непроницаемая маска. Мелькнувшие искрой сомнения угасли быстро, в живых глазах заплескалась ярость. Он еще ничего не сказал, только слушал, но Шаурина словно обдало кипящей волной. Хоть убейте, знал, что скажет Монахов, будто на лбу у него прочитал. Это то, что называется интуицией. А интуиция Шаурину самая верная подруга — до сих пор ни разу не изменяла.

— Ребят наших расстреляли, — наконец раздалось в тишине.

Слова были негромкие, но, тем не менее, прозвучали тяжело, разрывая установившееся молчание как выстрел. Они оглушили, на какое-то время затмив разум.

Вот теперь наступила поистине мертвая тишина.

Никто не шевелился, не говорил ни слова, казалось, что не моргал. Все смотрели на Монахова, а он глядел перед собой, в никуда. Стоял, чуть покачиваясь взад-вперед, опираясь ладонями о темную лакированную столешницу.

— Всех? — тихо выдавил из себя Шаповалов, справившись с собой быстрее всех.

— Всех. — Сергей Владимирович распрямил спину и совладал с голосом. Говорил уже привычно твердо, четко, так что напрягать слух не приходилось. — Андрея, Игоря, остальных троих. И твоего паренька тоже. — Монахов посмотрел на Дениса.

— Как всех? — Лёня вскочил. Подлетел с крутящегося стула, опрокинув его. Стас тут же рванул его за футболку, заставляя сесть на место. Долго не мог справиться с упирающимся парнем, сыпавшим ругательства.

В конце концов Вуич успокоился, сел на стул, поерзал на нем, словно хотел ввернуть его в пол как шуруп. Все это делал, глядя на Дениса тревожно горящими глазами, раздуваясь от вопросов и эмоций. Чтобы успокоиться Лене понадобились усилия и внушения Стаса.

Шаурин с места не двигался, хотя очень хотелось рухнуть в кресло. Сказал Крапивину, что сам еще в состоянии удивляться, но почему не удивился? Да, новость шарахнула отбойным молотком, но не удивила.

— Что теперь думаешь? — спросил Юрий брата, выходя из короткого оцепенения.

— А что тут думать? Отвечать надо. Говорил же Андрею, чтобы тихо все было.

— Сначала ребят похоронить нужно, Сергей. Чтобы все как положено, потом уже… остальное.

— Это само собой. Юра, Денис, давайте… сообщите родственникам, денег дайте. Похороны на себя возьмем. А мне теперь нужно кое с кем встретиться. Правильно, ты, Юра, говоришь: потом все остальное.

— Сделаем, — сказал Юра.

Денис только кивнул в знак согласия, так и оставшись стоять у кресла, на которое кинул пальто. Ему предстояло еще все осмыслить. Сказанные Монаховым слова постепенно начали проникать в сознание. Говорить он пока готов не был. Да его и не спрашивали.

— Ну все тогда, — вздохнул Сергей Владимирович. Сначала хотел всех отпустить, потом вспомнил, что не сделал главного. — Нет, не все. — Открыл дверцу шкафчика, но захлопнул ее и обратился к Самарину. — Водку принеси из бара.

Витя откликнулся не сразу. Сидел бледный как смерть, испытывая ощущение, что его ни много ни мало вернули с того света. Однако сегодня никто не подгонял его, не рявкал. В кабинете снова воцарилась удушающая тишина. Давящая.

Шаурин ощущал, как его желудок скручивается в узел, и из его глубины поднимается тошнотворная волна. Хорошо знакомая. Дышал Денис глубоко. Но воздуха все равно не хватало. Во рту пересохло. А на горло будто набросили удавку.

Похвальное самообладание Вуича закончилось, как только они с Денисом покинули стены «Эгоиста». Пробыли у Монахова недолго. Ничего не обсуждали. Выпили по стопке за усопших и разошлись. Лёня увязался следом и сел в его «Мерседес» с явно написанным на лице намерением серьезно поговорить.

Шаурин не сразу тронул машину с места, а, погрузившись в мысли, потер шероховатый подбородок и закусил кулак. Молча и долго смотрел в темноту перед собой — за линию освещения фонарей, в глубину между домами. Будто кого-то ждал.

Только когда Лёня достал сигареты и подкурил, он сказал:

— Сигарету убери.

— Чего?

Ухо резанул ровный тон товарища. Лёня даже подумал, что ослышался.

— Говорю: сигарету убери. Не кури в машине, — повторил Шаур, чем еще больше взбесил Лёньку. У того почти пар из ушей повалил, он схватил друга за грудки и рванул на себя, встряхивая того, как трясут баллончик с аэрозолем.

— Шаур, ты что совсем охренел? — заорал он. — Маркелов да, ладно… Но Женька же!.. Мне эти братки до задницы! Женька же!.. Как ты можешь?.. Это же не утку на охоте подстрелили!

— Ты меня на глотку не бери! — рявкнул Шаурин так, что Лёньке почудился треск осыпавшегося стекла. — Сядь, не ори! — Отбросил от себя взбунтовавшегося друга и подождал, пока тот, фыркая и отдуваясь, усядется. Отдышался сам и только потом проговорил: — Потом плакать будем, не время сейчас. Убьем уродов, потом поплачем.

— Вот такой расклад мне нравится, — с мрачным удовлетворением сказал Вуич и вытер со лба выступившую испарину. — Это меня устраивает.

— Устраивает? Тогда работай, раз устраивает! Пора уже. Посидел, присмотрелся, прощупал народ, теперь действуй — чтобы говорили тише, чем думают. И чтобы я знал, о чем думают! — Голос Дениса утратил обычные мягкость и спокойствие, стал резким, жестким. Низким. В нем появились такие нотки, которые даже у Вуича мороз по коже вызывали.

А, казалось, должен был привыкнуть. Но к такому Шаурину привыкнуть нельзя. Слишком редко он в этой личине показывался. Это то же, что спящий вулкан разбудить.