Стекловата

Крадущейся походкой, они прошли ко входной двери.

— Вроде закрыта, — сказал Павел, после чего медленно нажал на ручку. — Да, закрыта.

— Бля, а если он закрыл за собой? — поделился панической мыслью Тимур.

В этот момент Павел спиной почувствовал чужой взгляд. Его сердце забилось ещё сильнее — он чувствовал, как оно с силой дубасит по грудной клетке.

Он очень медленно развернулся, но перед ним не было никого.

— Кто там?.. — тихо спросил Тимур, боящийся пошевелиться.

— Надо разделиться… — сказал Павел. — Ты смотришь гостиную и спальню, а я смотрю кухню и ванную…

— Бля, в фильмах ужасов весь пиздец начинается, когда персонажи разделяются… — с полной серьёзностью произнёс Тимур.

— Давай ходить спина к спине, чтобы точно не подкрался, — посетила Павла гениальная идея.

— Давай! — загорелся Тимур. — Быстрее!

Они прижались друг к другу спинами и ходили так по всей квартире.

— Надо проверить все комнаты, — сказал Кузьмин.

— Идём сперва в туалет, — решил Бродский.

Они переместились в туалет, где никого не было, затем проверили кухню, после неё гостиную, а затем, чтобы наверняка, посмотрели в гостиной.

Ещё больше тревожности и страха Павлу добавляли мысли о том, что если кто-то посторонний в доме, то он видит, как они ищут его и пытаются это сделать максимально тихо, что вызывает дополнительное подозрение.

— Спальня, — произнёс Тимур. — Посмотрим в спальне.

Они вошли в спальню, но и там не было никого.

— Бля, должен быть… — изрёк Павел, после чего начал искать что-то в шкафах.

Он вытаскивал из секций одежду, постельное бельё, какие-то коробки. Тимур присоединился к нему, и они вместе выворотили весь шкаф на пол.

— Что мы делаем? — нервозно спросил он.

Вопрос поставил Павла в тупик. И это заставило его нервничать ещё сильнее.

— Ищем, — ответил он, нервно дёрнув правой рукой.

— Что ищем, блядь?! — уточнил Тимур и тоже нервно дёрнул правой рукой.

— Пятёру! — ответил Павел. — Ты же точно её где-то заныкал!

— Бля, да… — закрыл лицо ладонью Тимур. — Но здесь же мы искали!

— А вдруг… — Павел замер. — Ты слышал?

— Так, всё, нахуй! — решительно заявил Тимур. — Пошли в гостиную.

Бродский повиновался, и они вышли в гостиную, перед этим сходив на кухню за «маленькой».

— Так, братан, мне кажется, что мы сходим с ума, — поделился мнением Кузьмин. — Тут никого нет.

— Я сначала тоже так думал, — произнёс Бродский. — Но ты же слышал?

— Я сам уже не могу понять, что я слышал, а что нет, — ответил на это Тимур. — Был бы здесь человек, мы бы его уже нашли.

— Бля, балкон! — вскочил Павел.

— Братан, забей, — поморщился Тимур. — Давай по маленькой и спокойно посидим.

— Давай, — легко согласился Бродский.

Тимур много раз чиркал зажигалкой.

— Блядь, пожалуйста, — взмолился Павел. — Ты можешь её нормально поджечь.

— Да на, сам попробуй! — кинул ему зажигалку разозлившийся Тимур.

Павел несколько раз попытался зажечь зажигалку своими трясущимися руками, после чего потряс её возле уха.

— Газа нет, — констатировал он.

— Ты как это понял? — нахмурился Тимур. — Услышал ухом, как газ кончился?

— Ну, он же жидкий! — ответил Павел недоуменно. — На, сам попробуй!

— В натуре, пусто, — согласился Тимур, после того, как потряс зажигалку у своего уха. — Другой у нас нет…

— Я видел у тебя на кухне спички, — вспомнил Павел. — И ещё грязная шлюха оставляла на балконе свою зажигалку.

— Пошли на балкон, — встал Тимур. — Заодно покурим сигареты.

— Гоу, — подорвался Павел.

Примечания:

1 — О совании мефедрона себе в жопу — так, чисто технически, можно. В жопе тоже находится слизистая, способная впитывать различные вещества, в число которых входит и разная наркота. Солевые жабы, которые не знали, что её можно курить, из-за чего нюхали её и нахуй сожгли себе слизистую в носу, рано или поздно, прибегают к резервному приёмнику кайфа — к своей жопе.

2 — Цвет мефедрона — розовый цвет кристаллов — это признак того, что кого-то хотят наебать. Нет никаких производственных особенностей, кроме покраса пищевым красителем, чтобы это говно приобретало розовый цвет. Кто-то говорит, что его красят в розовый, чтобы особо выделить среди других сортов говна, но реальность приземлённее — это нужно, чтобы замаскировать примеси, выдаваемые характерными оттенками кристалла. Наркоторговля — это лишь незаконный бизнес. А бизнес всегда о максимизации прибыли. Чтобы совсем максимизировать прибыль бизнеса, построенного на платном кормлении жаб говном, можно и нужно бодяжить конечный продукт разными инертными или не совсем инертными примесями. Бодяжат это говно всем, что есть на кухне — от безобидной лактозы и сахара, заканчивая «солью». Но последнее делают редко, так как солямбу можно продать отдельно, хотя экономическая выгода от смешивания более дорогого мефедрона с дешёвой «солью» есть.

3 — VHQ — Very High Quality — в переводе с английского это означает «Очень Высокое Качество». Таким образом наркобарыга пытается показать, что вот у него точно на производстве высокие стандарты контроля качества, высокая степень очистки конечного продукта, изначально самые качественные прекурсоры и так далее. На самом деле, это просто ебаные разговоры в пользу бедных. Как правило, в нарколабе работает какой-то упоротый Рик Санчез, в трениках и резиновом фартуке, мешающий хуй знает откуда взятые прекурсоры в трёх банках одновременно, работая на количество и щедро бодяжа конечный продукт подручным дерьмом, найденным на кухне.

Глава девятнадцатая В мире животных

Примечание:

Автор осуждает любые виды приёма наркотиков и резко отрицательно относится к наркоторговле. Сегодня мы поговорим о таком явлении, как созависимость. Это явление, при котором родственник или близкий жабки становится эмоционально и психологически вовлечён в проблему этой самой жабки. Созики начинают подстраивать свою жизнь под поведение жабки, что постепенно приводит к тому, что они теряют контроль над своей собственной жизнью, подавляя личные нужды и желания в пользу поддержки жабки, которая вообще никак не будет препятствовать этому процессу, потому что созависимость — это взаимодействие двоих. Впрочем, бывают случаи, когда целая семья впадает в созу к жабке, с тем же результатом — семья поддерживает жабку, морально и материально, а жабка всё глубже и глубже погружается в свою зависимость. Созависимость — это насквозь деструктивная хуйня. У созика, как правило, срабатывает целый комплекс механизмов — от гиперопеки и чувства вины, до синдрома спасателя и болезненной любви покататься на эмоциональных качелях. Из-за родительских, родственных или супружеских чувств созики склонны верить обещаниям ебаного наркомана, поэтому история о «да я уже завтра завяжу, последняя доза» повторяется раз за разом. Верят, прощают, тогда как единственный адекватный вариант — оторвать этот жабий ломоть нахуй и сдать его на реабилитацию. Реально нередкий эпизод созависимости — когда мать держит за руку хапнувшую соли жабу, чтобы она легче переживала мык. И, кстати, чисто для информации. Долгое время статистика реабилитации жаб в людей была очень хуёвой, по причине того, что работа реабилитационного центра проводилась только непосредственно с самой жабой. Но если вокруг жабы успел сформироваться круг созависимых, то возвращение новоиспечённого человека в этот круг вело лишь к тому, что он довольно-таки быстро снова оборачивался в жабу. В общем, созависимость — это самоподдерживающаяся деструктивная форма взаимоотношений, сформировавшаяся для заглубления жабы в её зависимость и когда реабилитированный в неё возвращается, исход может быть только один. Поэтому, когда реабилитационные центры что-то поняли и начали проводить работу с родственниками лечащихся жаб, на группах созависимости, статистика успешных реабилитаций резко пошла вверх. Любопытно, да? Жабы гробят не только себя, но и своих родственников, но и родственники тоже гробят жаб — это называется созависимость. И я тут даже краешка хуя этой хтонической ебени не показал.

*7 сентября 2017 года, г. Санкт-Петербург, квартира Тимура*

— Алло, Бродский? — услышал дико выпучивший глаза Павел голос в динамике.

— Да, алло! — ответил он.

— Ты где пропадаешь? — спросил голос.

— А это кто? — озадачился Павел, пребывающий не совсем в сознании.

— У тебя с головой всё в порядке? — начал раздражаться голос в трубке. — Это Антон Иванович, твой куратор!

— А-а-а, — узнал его Бродский. — А что случилось?