Стеклянный мост

Перекресток

В тот же вечер я уехала обратно в Амстердам.

"На ночь вы можете, конечно, остаться здесь", — сказали мне те люди в Утрехте, но оставаться я не хотела. Я хотела немедленно вернуться. Они настаивали, чтобы я по крайней мере поела и немного отдохнула. Я не чувствовала ни усталости, ни голода. Я позвонила в Амстердам знакомому.

— Приезжай сюда, — ответил Ваут.

Несколько недель тому назад мы познакомились в одной еврейской семье. Моих родителей к тому времени уже увезли. "Если у вас будут трудности, позвоните мне", — сказал он тогда. До сегодняшнего дня я даже не вспоминала о нем.

Через несколько часов с сумкой брата в руках я села в поезд. Теперь я не обращала внимания на проверку документов, не смотрела на полицию, на солдат, не искала в вагоне укромного уголка. Страх отпустил. Если даже я сейчас попаду им в лапы, у меня по крайней мере не будет ощущения, что я осталась в этом мире одна.

Ваут уже ждал меня на вокзале Амстел.

— Я переговорил с дядей Ханнесом, — сказал он. — Завтра утром он зайдет за тобой.

Я не спросила, кто это — дядя Ханнес. Он словно бы считал его моим родным дядей — что ж, пусть будет так.

— Кроме этой сумки, у тебя ничего нет? — спросил Ваут.

— Есть еще чемодан с одеждой, — ответила я, — но он остался на Ветерингсханс.

Ваут обещал сходить за ним.

На следующее утро на остановке автобуса, на Суринамеплейн, я встретила дядю Ханнеса. Это был старик с красным, обветренным лицом в мелких морщинах. Чемодан с одеждой был у меня с собой. Сумку я оставила у Ваута. Я не знала, куда мы идем, да и не спрашивала ни о чем. Видела только, что мы выехали за город и наконец попали на проселочную дорогу, по обеим сторонам которой тянулись выгоны.

На одном из перекрестков дядя Ханнес сделал мне знак, и мы вышли. Автобус быстро покатил дальше. Дядя Ханнес вытащил из-за дерева велосипед. Привязал на багажник мой чемодан.

— Иди по этой дороге, — сказал он, — до пятого хутора. — Он кивнул мне и сел на велосипед. Я стояла на перекрестке и смотрела ему вслед; на багажнике ерзал мой чемодан. Вдали в облаке пыли исчез автобус. Видимо, было часов двенадцать, потому что солнце стояло в небе очень высоко. Над лугами струился горячий воздух. Я пошла по следам велосипеда дяди Ханнеса, солнце пригревало мне голову и спину. Хорошо, что старик захватил мой чемодан — дорога до пятого хутора оказалась очень длинной.

На пороге дома стояла старая крестьянка.

— Входи, — сказала она.

В низком, темном помещении за длинным столом сидело множество людей. Во главе стола сидел дядя Ханнес. Кто-то придвинул мне стул и поставил кружку молока. Молоко было холодное. Посредине стола стояло большое блюдо с бутербродами. С блюда каждый брал себе сам. Женщина, сидевшая рядом со мной, положила несколько бутербродов на мою тарелку.

— Тебе надо поесть, девочка, — улыбаясь сказала она.

У нее были темные волосы, собранные в тяжелый узел на затылке. Меня поразили ее руки — изящные, с длинными тонкими пальцами и ухоженными ногтями. Это были руки женщины, которая в пятницу вечером расстилает на столе белую камчатную скатерть, расставляет серебряные молитвенные бокалы и бутылку вина, накрывает праздничный хлеб вышитой салфеткой. Я вспомнила маму, как в пятницу вечером она накрывала праздничный стол и как мы в нашей светлой, такой уютной комнате ждали, когда отец вернется из синагоги. Тогда глотком вина и кусочком хлеба мы открывали празднование субботы.

— Съешь все-таки что-нибудь, — настаивала соседка.

Я взяла бутерброд и осмотрелась вокруг. На том конце стола сидели женщины в пестрых фартуках. Мужчины были в комбинезонах. Бросалось в глаза, что все это люди смуглые, с темными волосами. Маленький мальчик напротив меня за обе щеки уплетал бутерброд и с любопытством смотрел на меня темно-карими глазами. Соседка еще раз наполнила мою чашку.

— У меня дочка твоих лет, — сказала она. И улыбнулась.

— Да? — сказала я. — Идти было очень жарко.

— Но здесь-то прохладно. Я не знаю, где она сейчас.

— Кто? — спросила я.

— Моя дочь, — ответила она.

— О да, — сказала я. И добавила: — Мне пришлось очень долго идти пешком.

— Это очень глухие места, — согласилась женщина. — Она тоже должна была приехать сюда; так было бы лучше всего.

— Конечно, — сказала я, — этот дом ужасно далеко от перекрестка.

— Ты останешься здесь? — спросила она.

— Не знаю, — ответила я.

Когда все поели, дядя Ханнес стал читать молитву. Остальные склонили головы. После молитвы все встали и вышли из комнаты. За столом осталась одна я.

— Вот видишь, сколько у меня скрывается народу, — сказал мне дядя Ханнес.

Я кивнула.

— Вижу.

— Больше я никого не могу спрятать, — сказал он. — Ты должна уйти дальше.

— Хорошо, — ответила я.

— Парень тебя проводит, — продолжал дядя Ханнес.

Он стал у окна. Вошла краснощекая девушка и убрала со стола.

— Видишь вон то дерево? — спросил дядя Ханнес, указывая куда-то вдаль. Я встала и подошла к нему. — Когда подойдешь к дереву, увидишь железнодорожный переезд. Там и подожди.

Та же краснощекая девушка начала подметать. На полу было много сора и хлебных крошек. Под стулом, где сидел мальчик с темно-карими глазами, — несколько хлебных корок. Я нерешительно побрела к двери, не зная, когда уходить, — прямо сейчас или немного попозже. Дядя Ханнес по-прежнему смотрел в окно. Девушка замела крошки на ржавый лист жести.

— Всего тебе наилучшего, — сказал дядя Ханнес, обернулся и кивнул мне.

Я вышла из комнаты. В коридоре стоял мой чемодан. На улице светило жаркое солнце и стоял тяжелый запах навоза. Я пересекла двор и, не оглядываясь, зашагала по дороге.

Кровать

Парень подъехал с двумя велосипедами. Я стояла у неохраняемого переезда и издалека увидела его белокурый чуб и докрасна обожженное солнцем лицо. Он прислонил велосипеды к столбу, взял у меня чемодан и привязал его к багажнику своего велосипеда.

— Нам в эту сторону. — Он указал на тропинку, бежавшую через луг. Я молча кивнула и села на велосипед. Провожатый поехал впереди меня по песчаной дорожке.

Зной усилился. Около изгороди стояла лошадь, отгоняя хвостом мух. Там и сям паслись коровы, они лениво поворачивали головы и меланхолично смотрели на нас. Мой спутник ехал не оглядываясь. Песок под колесами был сухой, сыпучий, и передвигаться становилось все труднее. Чтобы не отстать, я изо всех сил нажимала на педали. Только когда мы свернули на другую тропинку, стало немного полегче. Так мы добрались до канала, по обоим берегам которого стояли небольшие дома. Парень подъехал ко мне и сказал:

— Мы почти у цели. — Видно, и ему было очень жарко, потому что шею и затылок он прикрыл носовым платком.

По всей деревне хозяйки мыли швабрами тротуары перед домами и протирали окна. В высокой траве на берегу играли дети. Одинокий рыболов неподвижно уставился на свой поплавок. У одного из домов мы остановились. Мне казалось, будто одежда у меня накрепко прилипла к телу.

— Здесь, — сказал мой проводник. По гравийной дорожке мы обошли дом, где была открыта дверь на кухню.

За столом женщина чистила картошку. У нее было худое лицо с острым носиком, светлые волосы висели неряшливыми прядями.