Степь 1. Рассвет

Да. Когда он её пугал – она пугалась. Когда показывал будто кровь ковшами хлещет, вызвал у рыжей омерзение, но естественными делами Зорьку в краску ввести было очень сложно. Нашёл чем удивить кутырку навыдане. Она такое видела, что ему и не снилось зассанцу. Притом не только у ватажных пацанов, но и у мужиков видала. Правда артельные всегда отворачивались, но, чтобы вот так напоказ?

Хотя, чего кочевряжиться. Напоказ тоже видела. Как-то раз, Неупадюха размахивая своей змеёй, бегал за ними по пьянке и целился жёлтой струёй в скачущих девок, а они как дуры радостно визжали и увёртывались. И бегали, как помнит Зорька не очень шибко, больше для вида и чтоб не замочил. Уж больно любопытно было видеть, как это делают пацаны, но и вонять после него не хотелось. Поэтому визжали, отскакивали, но далеко ни убегали, любопытствуя на расстоянии.

Неупадюха гадёныш, прекрасно знал, что размером своего уда ему не придётся стыдиться в мужиках. Он, когда подрос на него и взрослые бабы поглядывали, а Сладкая так вообще его лично обихаживала. И если Девятка – ватажный атаман по должности следил за домом Данухи, то вот за дровами и водой в бане у Сладкой был поставлен Неупадюха. И никто из пацанов кроме него к ней в кут не ходил.

Про эту страшную бабу с корявым пацаном даже сплетни ползали по баймаку, мол она его у себя в куте вместо еби-бабы обучает мужицким премудростям. Зорька, как и все её девки не верила в это, понимая, что бабы со зла на Сладкую и не такого могли наговорить.

Неупадюха, когда с возрастом осознал свою особенность, стал всякий раз выставлять его на показ и никогда не упускал возможности продемонстрировать размеры своего отростка. Этот же людоед выставлялся даже не напоказ, там и показывать-то было нечего насколько ярица успела разглядеть. Он делал это как бы абсолютно естественно, будто само собой разумеющиеся и ничего другого в принципе не подразумевающего.

Закончив и смешно, как показалось Зорьке потряся грязными руками своё «недоразумение», мужик не стал завязывать штаны, а прямо так в приспущенных, лишь поддерживая руками, чтобы вовсе не упали, зашагал обратно. Его нелепый вид даже повеселил пленницу.

Вообще после выпитого напитка кутырка явно ожила. Окружающий мир как-то перестал быть ужасом и превратился для ярицы в любопытство, уж больно всё вокруг для неё было в новинку. А его неуклюжая походка даже заставила девку ехидно улыбнуться, забыв о привязи.

Ариец-людоед пошёл не туда откуда пришли, как изначально предположила Зорька, а на другую сторону кибитки, где она увидела большой пёстрый шатёр, и только сейчас разглядела и ляпистость под цветочную поляну этого странного жилища на колёсах, и тот разноцветный купол, из верхушки которого струился столбиком белёсый дымок. Даже удивилась, как это она раньше не обратила внимание на такие бросающиеся в глаза особенности.

– Раздевайся, – велел мужик, подходя к какой-то глиняной насыпи не понятного для Зорьки предназначения, что была довольно большой, круглой, с её роста высотой.

Он, не оборачиваясь скинул с себя верхние шкуры, стянул меховые сапоги по колено, сбросил приспущенные штаны на землю и на Зорьку уставились две идеальные по её понятиям мужские ягодицы молочного цвета, и широкая мускулистая спина, в отличие от задницы, загорелая.

Вот от этого вопиющего зрелища, девку вновь затрясло, но не от страха, а от какого-то непонятного стыдливого волнения. Кутырка даже почувствовала, что вообще не укладывалось у неё в голове, как запылали щёки с ушами. В душе зародилось предчувствие чего-то постылого, но вместе с тем желанного. Странное ощущение.

Тут наконец до её ошарашенного рассудка дошло осознание его команды, и она в панике вцепилась в свои грязные рубахи, и принялась их лихорадочно комкать и теребить трясущимися руками.

Нет. Рыжая никогда не относила себя к застенчивым и тем более излишней скромностью не страдала, как можно было подумать со стороны. Зорька вообще не умела этого делать. Ещё с посикух сверкала голышом чем не попадя, за что частенько получала от мамы тоже чем попало по выпячиваемой голой заднице, а в ярицах и подавно перестала испытывать стыд по поводу своего оголения.

Ей наоборот нравилось собственное тело. И кутырка всегда и при любой возможности демонстрировала его красоту всем, на кого это могло подействовать, притом даже без особого разбора. Рыжую прельщали, чего скрывать, восхищённые и замасленные взгляды пацанов, их застенчивое отворачивание с рассматриванием её искоса.

Зорька превосходно осознавала силу собственного молодого и красивого во всех местах тела. Стройного и соразмерного, со всеми его достоинствами и без единого недостатка в чём ярица была абсолютно уверена, и пусть только кто попробует сказать обратное.

Как бы это не выглядело нелепым и неуместным, но именно в красоте и было её замешательство. Стоило только ярице вспомнить ободранные колени и боль в грудях со жжением живота, как кутырка с ужасом поняла, что вся её девичья красота сейчас ободрана как кора с мёртвого дерева. Какое уж тут к дохлым червям природное совершенство и соблазнительность.

Рыжая каким-то невероятным чутьём замешанном на безграничной фантазии, реально представила каждую уродливую ссадину, каждую мерзкую царапину, и как скажите на милость показаться перед мужиком в таком непотребном виде. Даже учитывая, что он сволочь-кровопийца и людоед, для Зорьки, знающей себе цену это было невиданным позором и унижением.

Вдобавок ко всему, она была грязная и вонючая. Да у ярицы руки не поднимались при подобных обстоятельствах обнажиться и показаться перед мужиком. Пусть даже ненавистным.

Лучше б он сожрал её вместе с рубахами, думала рыжая, не так было бы обидно. Ну или хотя бы убил для начала, прежде чем раздеть. Дохлой ей было бы всё равно.

Но тут за паническими размышлениями и дёрганьем своих рубах она неожиданно разглядела в руке людоеда блеснувший нож, и все мысли о собственном убийстве испарились. Забыв о моральных закидонах словно до этого ни о чём подобном не думала, скинула обе рубахи через голову успев при этом одним движением утереться между ног. Ну, хоть какое-то облегчение, одним позором будет поменьше.

Мужик с грязной мордой присел на корточки, воткнул нож в землю и тихим леденящим кровь голосом позвал:

– Иди ко мне.

Зорька протестующе дёрнулась, но пошла. Под ногами оказалась жёсткая стерня от недавно срезанной травы, что впивалась в голые ступни как рыбьи зубы. Хотя девка и привыкла бегать босиком, и тонкостью её подошвы с раннего детства не страдали, но идти всё равно было болезненно. Это не по травке вышагивать и не по песочку носиться, задрав подолы.

Внимательно смотря, куда ступает и балансируя руками, при этом сгорая от стыда за свой отвратительный, грязный и в буквальном смысле порванный вид, она приближалась к измазанному чем-то чёрным мужику, сидевшему на раскорячку и выставившему свои причиндалы на показ.

И чем ближе подходила, тем более дурные предчувствия овладевали кутыркой. Не дойдя немного до голого изверга, остановилась и взмолилась Троице, только бы этот чумазый кобель не учуял как от неё смердит нечистотами.

– Ближе, – прорычал зверюга, вынимая нож из земли и поигрывая орудием убийства.

Тут она забыла, и о вони, и о своём виде, резко переключаясь на прощание с собственной жизнью. Такой короткой. Такой любимой и родной, а вместе с тем несчастной, хоть плачь. И так прощаясь сама с собой, наполнив глазёнки слезами, рыжая безропотно шагнула вперёд. Отвернулась, чтобы не видеть конца своей неминуемой участи и принялась всеми силами себя жалеть.