Степь 2

В отличие от всех начальников, кого им пришлось уже повидать, Арбат не имел ни бороды, ни усов, а чёрные прямые волосы собирались сзади в пучок и перетягивались красной лентой. Их непосредственный начальник оказался не заносчив и назначение десятником его явно тяготило. Он просто не знал и не умел командовать.

Сын землепашца, как выяснилось позже, бежавшего от побоев своего сюзерена никогда и никем не командовал, а лишь повиновался другим, и четверо воинов его подчинения примерно его возраста оказались такими же землепашцами, взявшие в руки оружие лишь здесь и то, по сути, только что.

Но мало того, что они оружие как следует держать в руках не умели, не говоря об его использовании, эти бывшие садоводы ещё и в сёдлах держались, как козёл на козе в момент перепуга, ибо на лошадь так же сели здесь впервые. Всё землячество Теиспы представляло собой исключительно конную орду и пеших он не держал в принципе, вот им и пришлось осваивать то что оказалось с рождения непривычным.

Асаргад и Эбар быстро нашли со своими новыми сослуживцами, имеющими более низкий, но тем не менее не далеко ушедший от них статус, общий язык, впитывая в себя как губка правила и устои нового образа жизни. Как оказалось, в поход из них ходил только Арбат, а остальные такие же новички, как и они. А молодой десятник учувствовал только в одном походе в жаркие пески за море. Там его отряд попал в засаду и из своей десятки он единственный остался в живых, вот почему и стал десятником по ордынским законам.

Уже через несколько дней Асаргад, как-то само собой стал безоговорочным лидером этого маленького отряда, давая остальным уроки и верховой езды, и обращения с оружием. К этому времени к ним присоединился Уйбар, ухитрившийся отвертеться от своей десятки и получить разрешение на переход в подразделение Арбата, к тому времени уже нелегально числящимся за Асаргадом. Вот так началась их ордынская жизнь…

Глава пятая. Говно по реке плывёт, не задумываясь о пути, и грести против течения у него нет нужды, потому что говно.

Райс буквально вырвалась из цепких щупалец жуткого сна на остатках последних сил, где какие-то абсолютно незнакомые ей сволочи, но все как один мужского пола, издевательски хохоча топили царскую дочь в отхожей лохани, переполненной нечистотами. В неописуемом ужасе, замешанном на отвращении, распахнула глаза, задерживая дыхание, как и во сне, она в панике принялась метаться перепуганным взглядом по сторонам.

Какое-то время перепуганные глаза, отключившись от уже ничего не соображающего сознания сами собой лихорадочно метались из стороны в сторону, выхватывая лишь отдельные фрагменты нереального окружения. Вот только как в неправильно собранной мозаике эти разрозненные куски увиденного не складывались в единую картинку, добавляя ряби от пестроты и несуразности в голове, которая никак не могла сориентироваться во времени и пространстве.

Первое в чём сориентировалась, бросив взгляд наверх – это низкий потолок, засиженный толстым слоем копошащихся зелёно-перламутровых насекомых. Откуда-то оттуда пробивался слабый свет, делая всё вокруг сумрачным и крадя резкость очертаний, превращая детали увиденного в размазанные контуры.

Второе что ей удалось идентифицировать – земляные стены и наконец – целое море нечистот вокруг с кишащей белой коркой чего-то живого на поверхности. В этой жиже она и болталась по самые груди. Распахнутые глаза защипало от дикого зловонья, и они тут же ответили защитной слезой, ещё больше смазывая предметы и очертания.

Одурев от увиденной мерзопакостной картины, рыжая учащённо задышала только ртом, чтобы не нюхать зловонья, но тут же лихорадочно сглотнув рвотную массу, рвущуюся наружу, вновь вынуждено задержала дыхание и крепко зажмурилась, отчего по щекам покатились дорожки слёз. Кутырка мысленно приказала себе успокоиться, и не размыкая век и продолжая не дышать, прислушалась к ощущениям.

На слух распознала тугое и противное жужжание полчища мух, что не только летали вокруг, но уже ползали по всей царской дочери, пытаясь ни то зализать её, ни то защекотать до смерти. Жижа, где она плавала стоя, оказалась мерзко тёплой. Судорожно, рывками подрыгала ногами пытаясь найти опору. Дна не нащупала, но наткнулась сзади на отвесную склизкую стену.

Тело висело в этой жидкой гадости и от её брыканий медленно и с трудом колыхалось в этой вязкой субстанции. Под грудями почувствовала широкий пояс, похоже привязанный где-то наверху и не дающий опуститься в копошащуюся клоаку ниже того уровня, на котором трепыхалась словно поплавок на удочке.

Ощутила свои руки, привязанные где-то вверху, но по ощущениям некрепко. Райс вновь задышала только ртом, хотя мерзкое зловонье и без этого пронимало до самых кишок. Задрала голову, настороженно раскрывая глаза узкими щёлками. Руки оказались вовсе не привязаны, а просто вдеты в кожаные петли и висели в них на запястьях.

Мученица медленно вынула из петли одну руку, затем другую и закрыв лицо ладонями задышала мелко и надрывисто, будто ладони могли служить фильтром для выгребной ямы, а то, что рыжая оказалась в ней, она уже догадалась.

Райс никуда не смотрела, ни о чём не думала, так как всё её девичье естество отчаянно боролось с собственным желудком, просившимся, во что бы то ни стало вывернуться наружу. В итоге организм победил упёртую хозяйку, выплеснув из себя единственно что в нём оставалось – желудочный сок и даже после этого ещё пытался что-то выдавить, что уже не выдавливалось ни в какую, потому что желудок оказался абсолютно пуст. После конвульсий пищеварительного тракта вдобавок голова поплыла кругом, но ярица при этом задышала значительно ровнее.

Наплевав на едкое зловоние и закипая лютой ненавистью ко всему на свете, готовая порвать каждого опарыша, копошившегося в месиве под самым носом, всем мухам до единой поотрывать крылья, затем ноги по очереди вместе с головой, она злобно осмотрелась вокруг, обводя слезившимися глазами отхожую вонючую яму. Неожиданно Райс упёрлась взглядом в ещё одну горемыку, висевшую рядом, тут же изменив злющий взор на ошарашенный.

Кутырка примерно её возраста болталась в двух шагах левее, облепленная сплошным ковром из мерзких насекомых. Светло-русые волосы, выцветшие до состояния высохшей на солнце травы, оказались изрядно выпачканные нечистотами. Большие серые глаза, блестевшие в сумраке ямы подобно мокрому полированному камню сверкали неприкрытым любопытством. Соседка, уложив на макушке руки в замок, с улыбкой небрежного ехидства молча разглядывала паникующую царскую дочь.

– Ты кто? – ошарашено прошипела Райс почему-то шёпотом.

– Я – Апити, а ты? – представилась белобрысая, но в отличие от представительницы царской династии вела себя вполне спокойно и даже выражая некое довольство.

– Райс, – сдавленно прохрипела рыжая и тут же продолжила допрос, – а мы где?

– В говне, – хмыкнула Апити, расцветая в лучезарной улыбке и смахивая с лица очередную партию надоедливых насекомых, – аль, не видишь?

– Как я тут оказалась? – в изумлении вопрошала Райс толи непонятную соседку, толи саму себя, – ничего не помню, хоть убей.

– Так не мудрено, подруга, – как-то запросто и совсем по-свойски ответила светловолосая, – тебя же под гребешком привели. Втыкают такую зачарованную костяшку в волосы, и ты становишься тёлкой на привязи. Что велят то и делаешь, и при этом ничего не помнишь. Хорошая штука. Я как круги пройду, так непременно заведу себе что-нибудь подобное.

– Да, да, – тут же спохватилась растеряно Райс, – что-то припоминаю про волосы. Белая вековуха сначала погладила, а потом вроде как гребень воткнула.