Степь зовет
Шрифт:
„Бурьяновские поля, сразу видать, — плюнул Хонця. — Что это за пшеница! Сплошной горчак. И как это мы тут трактор поведем? Полторы десятины Траскуна в Вороньей балке, у Кукуя — за толокой, у Триандалиса — возле самого колодца, у Омельченко… Вся земля, как назло, раскидана шматками. Тьфу ты, черт! К осени будем пахать по сплошному клину, но как теперь убирать? Проклятые межи!..“
Не останавливаясь, он оглянулся назад. Большая часть ковалевских полей была уже убрана, по желтой щетине стерни были сложены высокие копны.
„Она права, — подумал Хонця про Эльку, — правильно она меня ругала. Недаром
В стороне, из-за Жорницкой горки, время от времени показывались тракторы и слышалось приглушенное стрекотанье жаток.
„Должно быть, сегодня кончают… — Хонця поскреб свою жесткую щетину. — Постой-ка, — сообразил он вдруг, — а ведь там, под Жорницкой горкой, лежит Оксманов незасеянный клин…“
Подогретый новой мыслью, он пошел еще быстрее. Хорошим подспорьем для колхоза будет этот клин!
Чем ближе к Бурьяновке, тем земля становилась влажнее, в канавах стояла вода, и на дороге кое-где попадались лужи, не высохшие после предутреннего дождя.
Хонця оглядел свои ноги, облепленные глиной, и решил забежать домой — помыться и перекусить.
Не прошло и нескольких минут, как он выскочил из хаты, ругаясь и размахивая руками, — вслед ему из сеней несся пронзительный голос жены. Хонця обернулся, погрозил кулаком и, как был, грязный, голодный, пустился к красному уголку.
В красном уголке было сильно накурено. Тут уже Добрый час сидели Хома Траскун, Триандалис и Шия Кукуй, посасывая толстенные цигарки и пуская из ноздрей густой махорочный дым.
— Что-то долго он, Хонця, — сказал Хома, выглянув в окно.
— И ее, видишь, нет… В сельсовете она, что ли?
— Да, заварила кашу Хонцина баба… Нашла тоже, за кого бояться. К такому мерину и старая кобыла в стойло не заглянет. Гм…
Они смолкли. Мимо окна быстрыми шагами прошла Элька. Войдя в комнату, она сухо поздоровалась, положила в ящик стола какую-то бумажку и отвернулась к окну.
Хома проглотил словечко, вертевшееся у него на языке. Он приготовился было встретить Эльку шуткой, но, увидев ее опухшие глаза, осекся. Все молчали. Эльке тоже не хотелось говорить.
С утра она действительно отправилась в Санжаровский сельсовет — без особой надобности, просто так, лишь бы уйти из хутора, — и потом полдня бродила одна в степи, поверяя ветру свою девичью обиду.
Шумно распахнулась дверь, и вошел Хонця. Тяжело дыша, он быстро окинул взглядом собравшихся, увидел Эльку и улыбнулся во весь рот.
— Кажется, все живы?
— Хонця! Ну?
— Есть, есть!
— Не может быть! — вскочил Триандалис.
— Честное слово! — И Хонця с необычной для него лихостью хлопнул Триандалиса по плечу.
— Так где же он? — закричали все в один голос.
— Говорю — есть, значит есть. — Хонця сдвинул кепку на затылок. — Я их там взял в оборот: как-никак свои ребята. Я им говорю: „Вместе кровь проливали, старост и бандитов колошматили, а теперь, говорю, вам, черт бы вас подрал, хорошо, а на нашем горбу все еще кулак сидит, Оксман, говорю…“
— Ты не томи. Где трактор? — взмолился Шия Кукуй.
— Погоди, дай досказать… „Так вот, говорю, погонять его у нас будет пока что она, Элька…“ Ну, тут они все заорали: „Верните Эльку!“ — „Нет! —
говорю. — Что нет, то нет…“ — Хонця искоса поглядел на Эльку, заметил ее осунувшееся лицо и чуть нахмурился. — Ну, словом, трактор есть. Они уже согласовали с МТС. Завтра же и отправляйся за ним, Элька, ладно? — Последние слова он выговорил мягко, просительно, боясь, как бы Элька не подумала, что он распоряжается ею.— Теперь дело пойдет! — Хома Траскун довольно потирал руки.
— Мы с которого поля начнем, а? — хрипло спросил Шия Кукуй.
Хонця усмехнулся.
— Небось со своего хотел бы?
— Да я ничего, я так спросил, — оправдывался Шия. — Просто, думаю, надо знать…
Хома с шумом встал со скамьи.
— Вот что! По такому случаю и стаканчик опрокинуть не грех. Пошли ко мне!
Все поднялись.
— Значит, Хонця, можно приниматься за дело? — спросил Триандалис.
— Не можно, а нужно, — ответил Хонця. — Сегодня же надо собрать инвентарь.
Когда все, кроме Хонци, ушли, Элька села за стол, достала из ящика бумажку и протянула Хонце.
— Это тебе. В Санжаровке получила. Хонця несколько раз перечитал бумажку.
— Вызывают в райком… Гм… И надо же, именно теперь! Что это им приспичило в такое время?
— Не знаешь, зачем? — спросила Элька.
— Не знаю, не знаю… — Хонця задумчиво тер кулаком колючий подбородок. Вдруг он оживился: — Послушай, что я надумал. Под Жорницкой горкой пустует клин, Оксман его в аренду брал…
— Да, я уж и сама думала, когда смотрела план. Давай возьмем этот клин под озимые.
Элька отвечала деловитым тоном, но чувствовалось, что она не в своей тарелке. Будто не замечая этого, Хонця продолжал:
— И второе дело. Как ты решила с Пискуном? Может, сегодня ночью? Жаль, меня не будет. Кого ты думаешь взять с собой?
— Ну? Кого?
— По-моему, Коплдунера. Боевой парень. И знаешь что, возьми Матуса. Пускай он посмотрит своими глазами… Да ну, держи нос выше! — сказал он вдруг с ворчливой лаской.
Элька подняла на него глаза.
— Так ты слыхал? — тихо спросила она. Хонця сердито кивнул головой.
— Как это она могла?… Да нет, наверно, она не сама, ее кто-нибудь надоумил. Надо узнать… И я тебя очень прошу, чтобы больше такого не было. Сам понимаешь, как это девушке…
— А, чепуха! От сплетни бабой не станешь! Плюнь! Вот откуда оно идет, это-то надо, это да… Не беспокойся, дознаемся… Ну, я пошел, а то поздно. Думаю, завтра вернусь. Ты слышишь меня?
— Хорошо, — ответила Элька, продолжая думать о чем-то своем.
Перевод Т. Лурье-Грибовой
По Бурьяновке пронеслась весть, будто Хонця вернулся из Ковалевска с трактором.
Симха Березин, пробираясь задворками, ходил из хаты в хату и втихомолку рассказывал хуторянам о бумаге, которая пришла из райкома. Каждого он уверял, что рассказывает только ему одному, упаси бог передать еще кому-нибудь.
— Поймали-таки вора за руку, — ухмылялся он в бороду. — Надо же, такая уйма хлеба пропала из амбара! Вот оно как, живешь и не знаешь, что у тебя под носом делается. Ведь ворьё, сплошное ворьё! Да, весело будет…