Степь зовет

— Не знаю… Ничего не знаю… Нечего тут. Никого тут нету… — Голос у Насти срывался, грудь под кофтой ходила ходуном.

Элька посмотрела на нее встревожено.

— Что с тобой, Настя? Обидели тебя или что? Скажи! Слушай, пойдем сейчас со мной в красный уголок, пойдем, а, Настя? Поговорим до собрания. Может, тебе что-нибудь надо?

— Ничего мне не надо! — В глазах полыхнул крапивный огонек, губы сжались узелком.

Элька помедлила с минуту, потом пожала плечами и пошла прочь. У последних яблонь она обернулась.

— Если он придет, скажи ему… Слышишь, Настя, скажи Коплдунеру, чтобы шел в комнезам, я его там буду ждать…

В ответ Настя изо всех сил дернула ветку и сдавленно крикнула:

— Шлюха! — И еще раз: — Шлюха поганая! — И, мелко перебирая босыми ногами, побежала к шалашу.

Ноги сами вынесли Эльку за ограду сада. „И эта… За что?“ — щемило сердце. Что она ей сделала?… „Нет! Не надо было соглашаться, не надо было идти в этот дикий хутор. Кто может с ними сладить? Нет, вернуться в Ковалевск. Сегодня же…“

Но тут же она рассердилась на себя:

„Не будь дурой, Элька! Не обижаться на них надо, не бежать от них, а доводить до разума. Не поддаваться, а перевоспитывать“.

Эти слова сказал ей прошлой весной Микола Степанович. Ковалевск выделил тогда трактор в помощь колхозу, организованному на одном из старых здешних хуторов, и Элька на только что отремонтированном „Интернационале“ распахивала там целину. Кулаки натравили женщин. Бабы напали на нее в степи, разорвали на ней платье, забросали камнями. В тот же день прискакал верхом Микола Степанович, провел на хуторе несколько дней, пока не наладил работу, а ее, Эльку, заставил остаться. „Только не отступать, — говорил он ей. — Запомни это, девушка, на всю жизнь. Тот, кто отступил один раз, может и второй раз не выдержать. Если ты уверена в своей правоте, дерись до последнего“.

„Глупости! Подумаешь, двум бабам не понравилась! — ругала себя Элька. — Мало ли что кому в голову взбредет… Важно самой быть человеком“.

У голубоватой комнезамовской хатки стоял Матус и по обыкновению ковырял в зубах.

— Ты одна? — спросил он насмешливо, увидев Эльку.

— Добрый вечер, — сдержанно ответила она. — Что, никто не пришел?

— И не придут. Давно уже с мужиками спят в обнимку…

— Может, еще соберутся… — Элька растерянно оглядывала пустынную улицу.

— Да что ты, в самом деле? Ночь на дворе, чего ждать? Ей-богу, прошлись бы лучше, прогулялись бы, а?

Элька гневно посмотрела на него.

— Больше вам ничего не хочется?

— А чем я хуже того же Коплдунера? У Эльки слезы выступили на глазах.

— Почему вы со мной так разговариваете? — спросила она дрожащим голосом.

— Ну-ну, уж и пошутить нельзя! — Матус увидел, что девушка не на шутку расстроилась. „Черт ее знает, уполномоченная все же“. — Ты ничего не знаешь о Хонце? — поспешил он переменить разговор. — Зачем это его вызвали в райком? В райком зря не вызывают…

— Вы что, слыхали что-нибудь? — быстро спросила Элька.

Матус снова сунул спичку в рот.

— Всякое говорят… А ты разве… Не может быть, чтоб ты не знала.

— Да откуда? — с сердцем сказала Элька. — Вы знаете, так скажите.

— Нет, нет! Мало ли что брешут… Не мое это дело. Элька с минуту испытующе смотрела на него. Он,

видимо, что-то от нее скрывал. Потом, тряхнув головой, откинула волосы со лба, точно решила больше не думать об этом.

— Так… Ну ладно. Где Коплдунер?

— Да вон, около ветряка я его видел.

— Ага… Значит, попозже мы за вами зайдем. Насчет того дела. Насчет Пискуна… — И, не слушая, что Матус ей еще скажет, Элька быстро пошла к ветряку.

На песчаном взгорке за хутором ветряк сонно махал в сумеречном небе заплатанными крыльями, шумел жерновами.

Около ветряка стояла чья-то подвода, Коплдунер помогал таскать мешки с мукой.

Запыленный возчик, сопя и отдуваясь, говорил:

— В Малостояновке что было, слыхал? Там вчера всех кулаков выгнали. Сендера Оксмана тоже раскулачили, черт бы его побрал с братцем! — Он оглянулся. — А братец-то все еще с вас шкуру дерет! Шесть с половиной с пуда, чтоб ему с голоду пухнуть…

Верхом на буланой — вторая на поводу — проскакал мимо ветряка Шефтл.

Он подстегивал кобылу, свистел, гикал, точно ему хотелось, чтобы весь хутор смотрел на него. Увидев Эльку с Коплдунером, он пнул лошадь ногой и во весь опор пустился к двору.

16

Юдл Пискун пришел вечером домой в большой тревоге. Только что, пробегая задами мимо красного уголка, он увидел Эльку и Матуса, которые будто спорили о чем-то, и Элька назвала его имя. Нет, он не ослышался, она ясно сказала: „Насчет Пискуна“. Он притаился за плетнем, хотел подслушать еще что-нибудь, но они тут же разошлись в разные стороны. Чертова сука, что она пронюхала, чего ей надо, чтоб ей утром глаз не открыть? Юдл был вне себя. Он с порога заорал на жену, почему опять не завесила окна, пнул попавшуюся под ноги табуретку так, что она кувырком полетела к стене, и побежал в конюшню.

Сквозь щели в кровле конюшни слабо брезжило ночное небо. В углу, на куче прелой соломы, чуть дыша, лежала гнедая. Ее густо облепили мухи, ползали по ней, копошились в ноздрях, в углах глаз, точно на падали.

Юдл подошел, приподнял носком лошадиную морду и с отвращением сплюнул.

— Хоть сдирай с нее шкуру живьем, ничего ее не берет.

Он быстро вскарабкался по стоявшей у стены стремянке и, держась за стропила, по одной сбросил на землю высохшие лошадиные шкуры. Двором он перетащил их в клуню и засунул под кучу прошлогодней мякины. Перебегая обратно двор, он увидел Оксмана, который огородами шел к его хате.

Юдл повел Оксмана за соломенную скирду, где их никто не мог увидеть.

— Плохо, Юдка, совсем плохо, — говорил Оксман, усаживаясь под скирдой. — Они достали трактор. — Синие жилы на руках вздулись, руки тряслись. — Куда деваться? Что делать? Что делать? Ты тогда говорил на счет Успеновки что-то… Так, может… Надо спасаться, они нас за горло берут…

Юдл не отвечал.

— Ты что молчишь, Юдка? — Оксман смотрел на него с испугом.

— Они его не получат, — проговорил Юдл, пощипывая ус.

— То есть как это? Откуда ты взял?

— Они его не получат, говорю. Скажите слово и… Поняли?

— Ага, ага, — поддакивал Оксман неуверенно, словно не совсем понимая, к чему тот клонит.

— Догадались? — прошептал тот.

— Опасное дело… Риск…

— Ну и что? Последнее поставить на кон, говорю я. Чего вы ждете?

— Так я же… Я все, что могу… А что я могу один? Что?

Юдл помолчал, что-то обдумывая.

— Как Симха? — спросил он наконец.

— Он у меня будет сегодня. — Оксман оглянулся. — Попозже, уговорились мы. Может, и Шефтла Кобыльца позвать? — Он был явно растерян.