Степь

— Быстрее, охламоны! — бородач отстал, высясь на кургане. — Отстали вроде, никого нет. Теперь идем всю ночь и половину дня. Время надо выигрывать. Семерка, веди.

Четверка скатилась с лохматой спины степной горушки, несясь за черным кибером женщины. Енот прикусил рукав, стараясь отогнать подальше безумие и ярость, до сих пор рвущихся наружу. Бирюк, пролетая рядом, только сверкнул глазами и ничего не сказал.

Глава 6 Степь, ночь и мысли о разном

«Не стоит выбирать между

большим или меньшим Злом для других.

Выбирать

надо между добром или злом

для себя самого»

Из наставления «Biblionecrum», гл. «Жизнь». M.A. Erynn, ph.d., Culto Nocto

Костерок, разведенный в вырытой яме, потрескивал. Найти для него сушняк, бустыли борщевика и даже высохший кизяк оказалось сложно. Но Семерка настояла, а Енот и Змей сделали. Довольными в результате оказались все. Даже хмурый Бирюк, наконец-то проронивший несколько слов. То ли он придумал, как успеть куда нужно в срок, известный только ему одному, то ли выстрел Змея подбившего здоровенного суслика, добавил бородачу позитива.

Грызун, довольно жирный и явно вкусный, как раз подрумянивался над пышущими жаром углями. Семерка, вытянувшая ноги, сейчас занималась сложнейшей задачей. В чем-то Енот ее понимал, но помочь ничем не мог. С водой у них сейчас не особо хорошо, но для жажды хватало. На что другое — нет. Женщина, стащив сапоги и размотав портянки, протирала чуть влажным куском ветоши ноги. Змей, какое-то время восхищенно таращившийся на узкие ступни с длинными пальцами и тонкие лодыжки, пошел прогуляться. После того, как она поставила сапоги с накрученными на голенища для просушки онучами рядом с ним.

— Ты посмотри, какие мы нежные… — протянула Семерка, критически осматривая результат трудов. — Прямо все мироустройство вокруг рухнуло.

— Жестокая ты женщина. На пятке грязь сотри. — Бирюк посоветовав, поправил седло, на которое закинул ножищи. — Любовь, может быть у парня. А тут на те, онучи и все такое.

— Да ужас просто, — женщина устало откинулась на один из саквояжей. — А еще я просто обязана ходить, пардон, в сортир бабочками. Исключительно бабочками.

— Действительно… — бородач начал набивать магазин патронами. — Енот, а Енот?

— Что? — тому пришлось отвлечься от собственных мыслей. — А?

— Сказал бы я в рифму… — Бирюк покосился на него. — Ты вот скажи, может, мне тебя сразу пристрелить, чтобы потом не мешался? Что за фортель ты отчебучил в поезде, дурило картонное?

— А это так похоже на фортель? — Еноту совершенно не хотелось что-то объяснять бородачу.

— Ты полагаешь, что похоже на что-то другое? Интересно, на что? На явление общине святой непорочной Виргинии непотребств, творимых сектой хлыстов? Или на подвиг Мэдмакса у Пармы? Послушай, кусок дебила, может, ты прямо сейчас поедешь в Степь и подальше? Чтобы мне на тебя не тратить времени с боеприпасами.

— Никуда я не поеду. — Енот поправил пистолет на бедре. — Я сделал то, что должен был сделать.

— Да ты что… — Бирюк закурил, положив автомат на колени. — Прямо рыцарь в сверкающих доспехах, весь такой без упрека со страхом и тэ-дэ. Мы зачем отправились в Степь, надеюсь, помнишь?

— Помню, — буркнул Енот. — Но…

— Отставить! — громыхнул Бирюк. — Раз непонятно, парень, объясню тебе еще раз. Ты сам согласился на эту работу, сам отправился со мной. И раз так, то будь добр ее выполнять. Девка в поезде уже померла, это точно. Так-то ее бы отодрали во все дырки и потом либо взяли в рабы себе, либо продали бы. А сейчас, когда ее найдут в том вагоне, в окружении трупов своих соплеменников, дикари ее убьют. И хорошо, если умрет она быстро. Это ты понимаешь, Ланселот сраный?

— Понимаю. — Енот смотрел в красные дергающиеся отсветы затухающего костра.

— Ты видел когда-нибудь, пацан, как они снимают шкуру с живого человека? Не знаешь, что такое степной тюльпан? Когда ее подтянут к потолку и начнут медленно срезать кожу, так, чтобы чулком слезала, будет она рада твоему подвигу? А?!

Енот моргнул, понимая, что Бирюк неожиданно оказался рядом и говорит тихо и спокойно, глядя ему в глаза. Не крича, не пытаясь донести мысль через эмоции, ровным тоном продолжал рассказывать.

— Ты не знаешь, да? Настой мака, очень много этого сраного белесого киселя. Ее подтянут к потолку, привяжут, чтобы не дергалась, не мешала этим, мать их, эстетам. Начнут с головы, срезав лицо, перейдут на шею и дальше. Снимут всю кожу даже с ее маленьких упругих титек, Енот. И свернут, спустят к поясу. А потом отвяжут, добавят еще настоя и отпустят в Степь. Эх ты, герой, блядь.

Енот смотрел в пляшущее пламя. Есть скворчащего жиром суслика не хотелось.

Где-то в стороне что-то дико заорало. Протяжный высокий вопль прокатился над ковылем, уйдя вверх, в черный бархат неба.

— Эй, Змеина! — Бирюк встал, похлопав Енота по плечу. — Змей!

— Что-то не то. — Семерка торопливо натянула сапоги на босые ноги. — Змей!

В траве снова кто-то завопил, протяжно и ближе к костру. Змея слышно не было.

Енот сорвался с места, схватив автомат. Бирюк уже ринулся в сторону воплей, перехватив оружия удобнее. Вопль поднялся еще выше, переходя в злое урчание. Крик Змея, зовущего их на помощь, раздался сразу за ним. Выстрелы раздались чуть позже.

— Змей! — Енот аккуратно, немного теряясь в ночи, шел к месту, откуда еще продолжал доноситься непонятный рык. Снова сухо щелкнул выстрел из пистолета, рычание перешло в высокий вопль.

— Твою мать!!! — заорал Змей. — Твою м-а-а-а-ть!!!

Вопль перешел в дикий визг. Но недолго, звук оборвался ударом твердого по мягкому, истошным мяуканьем и хриплыми матюгами Бирюка. Семерка и Енот, наконец-то добравшиеся до нескольких низких кустов, замерли, наблюдая странную картину.

Бирюк старательно молотил ногами, обутыми в тяжелые подкованные сапоги, что-то темное и шарообразное. Иногда высоко поднимал вверх своего крупнокалиберного монстра и бил прикладом вниз. Нечто, у которого постоянно хрустели сломанные кости, тем не менее шипело и подвывало. Змей стоял тут же, затягивая зубами ремень, наброшенный на предплечье. В темноте белел бинт, с темным пятном посередине. Дальше Енот сработал на рефлексах.

Подскочил к напарнику, сдвинул наброшенный жгутом ремень дальше к локтю, затянул, накрутив толстую выделанную кожу винтом на спинку ножа. Змей в это время уже зажимал освободившейся ладонью разодранные мышцы. Серебристый свет показал еще четыре глубокие царапины по левой щеке Змея. «Научник» дико косился в сторону методично убивающего что-то непонятное Бирюка и слегка дрожал. Дело закончила Семерка. Подошла к еще огрызающемуся куску из меха, мускулов и остатков костей, вытащила револьвер и выстрелила.