Степан Кольчугин. Книга первая

— Вы не думайте, — сказала Марья Дмитриевна, — у меня немало седых волос. Я их крашу, потому и не видно их. Вчера немного снова подкрасила к приезду Анюты. Ее всегда огорчает, когда замечает, что я старею. Хочу обмануть природу.

— Нет, старость не обманешь, — сказала Кольчугина, — вот и я знаю, идет она ко мне. И беречь себя не для кого, а все страшно.

— Очень страшно, — согласилась Марья Дмитриевна. — Вот у меня сын студент уже, можно сказать, а стареть не хочется.

В это время за дверью послышался шум, покашливание, и в кухню, громыхая сапогами, вошел мужик с длинными кучерскими волосами, аккуратно подстриженными вокруг головы. Лицо у него было темно-красное, глаза узкие и веселые, нос толстый и такой же красный, как щеки; казалось, он только что пришел из бани.

Мужик остановился у плиты и снял картуз. И хотя он стоял неподвижно, от него происходил шум: поскрипывали сапоги, и половицы трещали, точно снизу их кто-то хотел приподнять.

— Здравствуйте, Петр, — сказала докторша. — Что скажете хорошего?

Петр кашлянул с раскатом и сказал:

— Насчет денег… Пошла она сегодня на базар, купила два бурака та редьку, ей-богу.

— Как же, — удивилась Марья Дмитриевна, — ведь вы в воскресенье взяли жалованье за две недели вперед.

— Он врет вам, нахальный черт! — тонким взволнованным голосом сказала Наталья.

— А, ей-бо, правда, — сказал Петр, — на ци грошы лешку [3] купылы, а вона здохла, на смитнык выкинулы.

3

Свинью.

— Врет, ей-богу, врет, — с отчаянием сказала Наталья. — С бондарем пропил, сам он на смитныке пьяный лежал.

Марья Дмитриевна дала дворнику рубль.

— Вот спасыби. Ей-бо, правда, на смитныке всю ночь лэжала, сёгодня тыльки закопалы, — говорил Петр, пряча рубль в широкий карман штанов.

— Я верю, верю, — торопливо сказала Марья Дмитриевна и ушла в комнаты.

Петр подмигнул в сторону ушедшей Марьи Дмитриевны, лицо его покрылось множеством морщин, глаза исчезли, словно в волнах.

— Спасыби Пэтру, пожалив сэстру, а то було б дивною помэрла, — сказал он и заговорил стихами, такими неприличными, что женщины переглянулись.

Он попробовал было прижать Наталью к сундуку, но Наталья закричала высоким, истеричным голосом:

— Уйди, черт, уйди, неумытый, жених носатый, бес! — и оттолкнула его от себя.

— Чи вы бачилы? — удивленно спросил Петр. — Яка скажена женщина!

— Уйди, обманщик, — тихо сказала Наталья.

— Да я нэ до тэбе прийшов, а до нэи прийшов, — сказал Петр и повернулся к Кольчугиной.

Его маленькие глаза на мгновение остановились на широких плечах Кольчугиной, на ее сильных руках с голубыми жилками, на крепкой белой шее, и он, полный внезапного и совершенно искреннего восхищения, сказал:

— О, о цэ мэни вары!

Он хотел приблизиться к ней, но темные, недобрые глаза Ольги глянули на него так мрачно, что он остановился.

— Нэхай з вамы бис живэ, — сказал он и, плюнув, ушел из кухни.

Наталья стояла, опустив руки.

Она, всхлипывая, рассказала, что у Петра какие-то особенные, бесовские глаза, он этими глазами уже испортил жизнь всем прислугам на Первой линии. Обещает жениться, а к самому жена приехала — старая патлатая чертовка, привезла двоих детей, а трое еще в деревне остались.

— Такого беса только и отравить крысиной отравой, — сказала она.

Весь день Наталья сердилась, что приходится бегать к парадной двери на звонки, ругала докторских больных:

— Все ходят, так сдохнуть не могут.

А Ольга работала без передышки, и гора мокрого отстиранного белья выросла под самый потолок. Работая, она думала о Наталье, о докторше. Ей понравилась эта грустная простая женщина, и недолгий разговор с ней казался Ольге приятным и интересным. Слушая воркотню расстроенной Натальи, она усмехалась и думала: «Лишь бы сыны здоровы были, со Степаном бы ничего не случилось». А другие робкие мысли спорили с этими, и она удивлялась, откуда берется такая ненасытность в душе.

Совсем уже стемнело, когда Ольга, развесив на чердаке белье, собралась домой. Она отдала Наталье ключ от чердака и вышла на улицу. Ольга оглянулась на докторский дом. У окна сидела докторша; должно быть, поезд опоздал, гости не приехали. Лица Марьи Дмитриевны в полумраке нельзя было хорошо разглядеть, но Ольге показалось, что докторша печальна. Навстречу Ольге шли рабочие из поселка гулять на Первую линию.

— Тетя Оля, — окликнули ее.

Она узнала Верку, пахаревскую дочку. Плечистая, грудастая, она шла под руку с подругами, такими же взрослыми, как и она. «С ума я сошла, что ли! — подумала про себя Ольга. — Девчонки-то как повырастали, гуляют уже…»

Когда она пришла домой, Павел встретил ее ревом.

— Да, обещала меня с собой взять, а ушла сама, я еще не проснулся даже. Обманула, какая!

— Завтра пойдешь со мной, не кричи только, — сказала Ольга, — а будешь кричать, не возьму тебя и завтра.

Степан сидел за столом, подперев голову кулаками, и читал книжку. Дед Платон сонным голосом спросил с печки:

— Марфы не видела? С утра ушла.

— Любовник у нее, верно, есть; бабенка молодая очень, — сказала Ольга.

Ее рассердило, что старший сын не поздоровался с ней, не поднял даже головы, когда она вошла.

«Работает, зачем я ему, — подумала Ольга. — А состарюсь — погонит меня. Женится скоро. Пока себя кормлю — хорошо, а сил не станет — уйдет. Вот не спросит, где была. Другой бы раньше пришел, самовар бы поставил, — мать ведь с работы…»

— Степа, обедал ты? — она.

Степан поднял голову, посмотрел на мать. Глаза у него были веселые.

— Чего? — не понимая вопроса, переспросил он и вдруг улыбнулся.