Степи Евразии в эпоху средневековья

Различными исследователями по-разному решался вопрос о соотношении земледелия и скотоводства у алан. Одни на первое место ставят занятия скотоводством, другие, с опорой на археологический материал, — земледелие [Иессен А.А., 1941, с. 26; Минаева Т.М., 1960, с. 267–289; Алексеева Е.П., 1960, с. 22; Тургиев Т.Б., 1968, с. 257–273; 1969, с. 120–131]. Б пользу земледелия говорят как письменные источники («Худуд-ал-Алам», Масуди, Юлиан и т. д.), так и археологические: расположение городищ в земледельческих районах, длительность существования поселений и мощность культурных напластований, наличие зерновых ям и хозяйственных построек, находки жерновов, каменных ступ, зернотерок, лемехов от тяжелого плуга (Кызбуруп, Адиюх), железных мотыг, серпов (Харх, Камунта, Адиюх, Донифарс, Катыхинская балка).

Наличие скотоводства подтверждается в первую очередь находками костей домашних животных в культурных слоях поселений, а также расположением поселений на скотоперегонных путях от мест зимовок к летним горным пастбищам, сведениями древних авторов, знающих алан как искусных всадников, и находками бронзовых амулетов в виде коней и всадников, свидетельствующих о том, что к VIII–IX вв. у алан в качестве верховых употреблялись два типа лошадей — быстроаллюрные кони типа среднеазиатских ахалтекинцев и лошади горного типа, похожие на карачаевских.

В VI–IX вв. феодальные отношения у алан только начинали складываться. Процесс этот корректировался напряженными отношениями с кочевниками, классообразование проходило у них в тесном взаимодействии с рядом фактов их политической истории: участием в военных событиях периода ирано-византийских войн, господством тюркютов, а потом и хазар над Центральным Предкавказьем, походами арабов.

Как уже говорилось, северо-кавказские аланы были язычниками. Очень интересную информацию об их религиозных представлениях можно почерпнуть из анализа обширной коллекции амулетов (рис. 64). Антропоморфные фаллические амулеты в VI–VII вв. (рис. 64, 1, 10, 11, 30) следует связывать с изображением главного Божества Неба, животворящего, олицетворяющего рождающую силу, аналогичного Роду древних славян. В VII–VIII вв. небесный характер божества подчеркивается включением фигурки в кольцо (рис. 64, 31, 39). Из недр культа Небесного Божества у алан возникает дружинный культ покровителей воинов — это уже следующий этап эволюции антропоморфных подвесок (рис. 64, 3, 12). Возможно, культ мужского божества плодородия слился с культом героя-вождя. С культом вождя следует, очевидно, связывать амулеты VI–VII вв. из Преградной [Минаева Т.М., 1957, с. 133–137] и с горы Кугуль (рис. 64, 12), входившие, очевидно, в какие-то сакральные композиции, в которых конь или лев, символ силы и могущества, оказывался необходимой деталью (рис. 64, 2).

Другим примером перехода от культа верховного божества плодородия к дружинному культу служит появление амулетов в виде всадников, опять-таки специфичных для аланских древностей. По этнографическим материалам осетин более позднего времени и нартскому эпосу можно предположить, что этот «покровитель мужчин, всадник на чудном белом коне» [Миллер В.Ф., 1882, с. 242] — Уастырджи, Уац-Георги, в имени которого слилось имя Георгия Победоносца с термином «Уац» (обозначение божества, восходящее к скифо-сарматскому времени) [Абаев В.И., 1960, с. 14]. Интересно, что архаичный культ божьей матери, самый ранний пласт религиозных воззрений, продолжает существовать в эпоху раннего средневековья лишь в виде отголосков старых верований. Об этом говорит единичность амулетов с изображением женщин (рис. 64, 62).

Как, когда и в чем проявлялось знакомство алан с христианством? Уже в комплексах VI–VII вв. Мокрой Балки наряду с обычным инвентарем найдены бронзовые подвески в виде крестика (правда, изображение нетипично и лишь предположительно может быть связано с крестом). К VIII–IX вв. в катакомбах Мокрой Балки и в ряде скальных захоронений найдены гагатовые бусы-пронизки в форме миниатюрных крестиков, а на ряде катакомб Песчанки — процарапанные кресты.

Примером борьбы христианства с язычеством является находка сломанного в древности солярного амулета в катакомбе 10а Гоуста (рис. 64, 109). У амулета грубо обломано внешнее кольцо, в результате чего из круга с вписанным крестом остался только крест. Случай этот позволяет вспомнить описание Моисеем Каганкатваци борьбы епископа Исраила с ношением языческих амулетов, из которых на глазах у толпы он «делал изображения креста Господня» [Моисей Каганкатваци, 1861, с. 205]. Свидетельством взаимопроникновения языческих и христианских мотивов является обычного вида и привычных размеров круглый амулет с вписанным ажурным крестом (рис. 64, 120).

В целом рассматриваемая эпоха — это постепенный подъем и усиление алан в Центральном Предкавказье. Уже к концу VI в. они начинают играть выдающуюся роль в международных событиях. В это время сложилась яркая и своеобразная аланская культура, включившая в себя как черты материальной культуры недавно перешедших от кочевания к оседлости сармато-алан, так и ряд особенностей материальной и духовной культуры местных кавказских племен. Контакты с миром евразийских кочевников продолжались на всем протяжении IV–IX вв. Тюркюты, болгары, хазары простирали свою власть на аланские племена на разный срок, привнося в их культуру новейшие достижения в области вооружения и конского снаряжения и, в свою очередь, быстро меняя свой быт и материальную культуру при тесном общении с ними.

Западное Предкавказье.

Северо-западный Кавказ (Прикубанье и Черноморское побережье) был занят массивом адыго-черкесских племен, которые больше, чем местные племена Центрального Предкавказья, определяли облик материальной культуры эпохи раннего средневековья, несмотря на проникновение в Прикубанье с северо-востока сармато-алан, а позднее тюрок, а с запада через Боспор на Черноморское побережье Кавказа — готов-тетракситов. Топонимика, преемственность в материальной культуре, сведения античных и раннесредневековых авторов согласно свидетельствуют в пользу этого.

Археологические памятники рассматриваемого времени были открыты на северо-западном Кавказе в конце прошлого века [например, Спицын А.А., 1907а, с. 103–107; 1907б, с. 188–192; Саханев В.Б., 1914, с. 75–219]. Тем не менее, они исследованы еще слабо и неравномерно. Почти не изучены поселения, мало известны места погребений местных племен с территории Прикубанья (рис. 57). Сейчас мы располагаем материалами только с двух могильников (Пашковский и Ясеновая Поляна). Несколько более значительны по количеству материалы из дореволюционных раскопок на Черноморском побережье (Агойский аул, Борисовский, Веселое и т. д.), существенно дополненные материалами из раскопок Н.В. Анфимова в Сопино [Алексеева Е.П., 1964, с. 201] и А.В. Дмитриева в Абрау-Дюрсо [Дмитриев А.В., 1975, с. 106].

Работы последних лет позволяют по-иному представить себе хронологию этих древностей. Так, Пашковский могильник 1 [Покровский М.В., 1936, с. 159–169; Смирнов К.Ф., 1951, с. 155–161], где исследовано не менее 40 погребений, дал коллекцию одновременных вещей не IV–VI вв., как датировали его ранее, а VII в. [Амброз А.К., 1971, с. 107]. Основанием для новой датировки является передатировка нижнего слоя Суук-Су, хронология пальчатых и двупластинчатых фибул, наличие В-образных пряжек как ранних, так и поздних типов, пряжек с квадратной рамкой и полуовальным щитком, круглых серебряных бляшек-накладок, антропоморфных амулетов, фибул, инкрустированных стеклом или же с четырьмя птичьими головками по кругу (последние не найдены в комплексах старше рубежа VII–VIII вв., так же как и бронзовые колокольчики). По аналогии с Пашковским могильник у Ясеневой Поляны следует датировать также не IV–VI вв. [Дитлер П.А., 1961, с. 148–150], а VII в.

Погребения всех эпох, начиная с V в. (небольшое число комплексов) по VIII–IX вв., представлены в обширном могильнике Абрау-Дюрсо. В хронологии могильников северо-западного Кавказа прослеживаются те же закономерности, которые характерны для обширных территорий Евразии. Здесь также редко встречаются комплексы IV–V и V–VI вв. Гунны и здесь произвели массовые опустошения. Во второй половине VI–VII в. можно констатировать появление нового населения в долине Кубани и на побережье. Дальнейшее развитие его представлено комплексами VIII–IX вв.

Локальные различия, проявляющиеся как в погребальном обряде, так и в инвентаре, объясняются притоком населения из разных (соседних или дальних) районов: Крыма, северо-кавказских или азиатских степей.

В первые века нашей эры античные авторы знают на левобережье и правобережье Кубани (очевидно, до Лабы) меотов, на Таманском полуострове — синдов, на Черноморском побережье — ахейцев, гениохов, кораксов, зихов и т. д. вплоть до колхов и лазов.

В раннем средневековье византийские авторы в связи с ирано-византийскими войнами неоднократно упоминают в своих хрониках причерноморские племена, среди которых имя зихов (зехов), или «к-с-к» (касогов), полностью вытеснило имена более мелких племен. Отношения зихов с Византией были дружественными, к ним ссылали неугодных Риму лиц еще в IV в., а по землям зихов вдоль моря или через горные проходы шли миссионеры, торговцы и воины.