Степная дорога
Шрифт:
Винитарий пришел в себя первым.
– Одумайся! – прошипел он. – Ты никак вздумал меня учить перед всей дружиной, Арих?
– Ты прав, – просто согласился Арих. – Сам бы я не потерпел такого от простого дружинника – стало быть, не потерпишь и ты… Прости, кунс!
Винитарий счел извинения достаточными. По поведению Ариха он давно уже догадывался: новый дружинник, должно быть, знатного рода и там, у себя в Степи, не последним зачерпывал суп из общего котла.
Он передал Домаславу Бледе и ушел, оставив своих комесов самостоятельно решать, какой судьбе предать заплаканную наложницу. Почему-то Винитарию не захотелось вступать в долгие пререкания со строптивым стрелком.
Долго решать не пришлось. Арих без особенных размышлений взял лук и стрелы и вскочил на стол – как был, босой.
– Я заберу ее себе! – объявил он, настороженно поглядывая по сторонам.
Магула бесстрашно подошел к приятелю, не обращая внимания на нацеленную прямо ему в грудь стрелу.
– П-послушай, з-зачем тебе это? – спросил могучий сегван. – Н-наложница – д-дрянь д-девчонка, сам в-видишь… Н-не ты ли г-говорил, что "ж-женщина" и "ч-человек" – н-не одно и т-то же?
– Говорить-то я это говорил, – возразил Арих, – но выслушай и другое суждение! У моего народа принято, чтобы мужчина имел много жен, но ни одна жена не должна иметь много мужей – Богам противно это!
Магула повернулся к своим товарищам.
– З-зачем с н-ним д-драться, с-с таким б-б-бешеным? – спросил он. – П-пусть заб-бирает! Б-будут же д-другие!.. – И пояснил, заикаясь сильнее обычного и от натуги брызгая слюной: – Б-б-бабы…
Бледа оглядел остальных, выискивая взглядом недовольных.
– Ну что? – спросил он. – Подарим дурищу нашему лучнику? А то он нас всех, гляди ты, перестреляет…
Он усмехнулся.
Несколько человек пытались возражать, требуя "своего законного", но Бледа быстро остановил их.
– Не стоит эта потаскушка того, чтобы из-за нее ссорились мужчины, – примирительно заметил он. – Пусть Арих забирает себе женщину. И не трогайте ее. К чему нам ругаться? С нами любая пойдет. Добрая мужская дружба дороже женской ласки… А эта дикая кошка и ласкаться-то, похоже, не умеет. Будет визжать да отбиваться – кому это в радость?
Он подвел Домаславу к Ариху. Лучник спрыгнул со стола, все еще настороженно поглядывая по сторонам.
– Владей, – сказал Бледа. – В самом деле, ты ее заслужил. Без тебя и кунса бы в живых сейчас не было… Да только и ты живи с оглядкой, Арих. Незачем тебе обижать дружину.
– Спасибо, – хмуро ответил Арих. И взял девушку за руку.
Ощутив прикосновение этой крепкой, сухой руки, Домаслава содрогнулась всем телом. Страшен был ей Винитарий, но вдвое страшней казался этот чужак с плоским лицом и длинными черными волосами. Полно, да и человек ли он вовсе? Ей показали тело Воземута с двумя стрелами, вонзившимися в шею; объяснили, что стрелы эти пустил сквозь листву новый стрелок кунса Винитария. Ни один человек не мог стрелять так метко, не обладал столь острым зрением и твердой рукой. Как ему это удалось? Не злые ли духи ведут его, незримо помогая своим покровительством?
Не понимала она и другого: для чего он отобрал ее у дружинников, зачем взял себе? Ведь рано или поздно она все равно бы ему досталась. Откуда было знать Домаславе, что в роду у Ариха бесчестьем считалось позорить женщину. В отличие от сегвана, исчислявшего свою мужскую славу женскими слезами, степняк почитал за постыдное унижать ту, которая может понести от него дитя. Ибо ребенок берет не только от отца, но и от матери.
Для начала Арих подвел ее к плетеному коробу, где хранил нехитрое свое имущество. Вещей у степняка всегда было мало – ни к чему обременять себя лишним имуществом тому, кто в любой момент готов взять оружие, сесть на коня и навсегда покинуть старые
костры. Однако живя при Винитарии, успел разжиться кое-какой одеждой – уговорили-таки оседлые люди стирать носильные вещи в воде и, пока сушатся, переодеваться в запасные. Народ Ариха, исстари кочующий по засушливым краям, где даже малая капля воды почитается за великую драгоценность, за подобное расточительство предавал лютой смерти: заворачивал в ковер и бил палками, покуда казнимый не испускал дух от побоев и духоты. А здесь, где несет свои воды полная, богатая Светынь, едва ли не каждый день полощут в воде портки и рубахи. Арих всякий раз низко кланялся реке, бормотал льстивые слова, уговаривал не сердиться на него за святотатственное деяние – погружать голые руки в светлые воды, брать живительную влагу ради стирки…– Оденься, – молвил Арих, вынув из короба длинную рубаху с красной вышивкой по подолу и вороту и холщовые штаны. – Не срамись.
Домаслава взяла вещи, недоуменно посмотрела на них. Перевела взгляд на своего неожиданного заступника.
– Зачем?
– Не срамись, – повторил Арих. – Одевайся, я не гляжу.
– Ты не смотришь – другие глаза вылупили, – проговорила Домаслава и пугливо оглянулась.
– А тебе до них и дела нет, – присоветовал Арих. Он протянул руку и погладил девушку по щеке. От страха она прикрыла было глаза, но почти тотчас распахнула их. Арих ободряюще покивал ей. – Одевайся, давай.
Домаслава натянула штаны, проворно скинула рваную рубаху и, сверкнув белыми плечами, поскорее облачилась в новую. Арих оглядел ее, засмеялся. По-хозяйски обдернул подол.
– Погоди, поясок еще найду, – обещал он, снова заглядывая в короб.
Пояс, который запасливый Магула подарил новому другу и который сберегался в коробе беспечным кочевником, меньше всего можно было поименовать "пояском", пригодным для девушки. Это был широкий кожаный пояс с медными бляхами, со свирепым узором в виде сцепившихся в непримиримой битве зверей – какого-то сказочного клыкастого хищника и быка с длинными прямыми рогами – с тяжелой пряжкой и ремешком для ножен. Но другого у Ариха не имелось.
Он самолично затянул его на талии Домаславы. Она оказалась точно закованной в панцирь. Но Арих остался доволен.
– Хороша! – одобрил он, усмехаясь. – Подверни только штаны, а то будут землю подметать.
Домаслава, не решаясь перечить, послушно подвернула штаны, которые были ей велики. Как и рубаха, спускавшаяся ниже колен.
Но Арих радостно скалил зубы. Домаслава набралась храбрости и проговорила робко:
– Господин… У нас не принято, чтобы женщина рядилась как мужчина.
– Ты не как мужчина, – заверил ее Арих.
– Поневу бы мне, – тихо сказала Домаслава. И, видя непонимание на лице своего нового хозяина, пояснила: – Юбку… Ни веннские, ни сегванские женщины в штанах не ходят.
– Юбки у меня нет, – фыркнул Арих. – В Вечной Степи про тебя бы сказали, что ты хорошо одета.
– Здесь не степь, – тихо молвила Домаслава.
– А мне-то что, – сказал Арих. – Пусть только обидят тебя или меня – я быстро сделаю из этих земель одну большую голую степь…
"Арих! – думала Алаха, мысленно взывая к брату, как делала в детские годы, когда ее постигала какая-нибудь беда. Как далеко это время и какими ничтожными кажутся ей теперь детские ее невзгоды! – Брат, где ты? Я знаю, что ты жив… Мы ссорились, ты обижал меня, мой невольник подрался с тобой, и я не отдала дерзкого раба на смерть за то, что он поднял на тебя руку… Но теперь… – Она беззвучно всхлипнула. – Арих, помоги мне! Как бы ты поступил? Я умру, если кто-нибудь из этих негодяев прикоснется ко мне!"