Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время

Большое значение для разработки вопросов хронологии приобретают работы Л.С. Марсадолова (1984; 1985), использующего для получения надежной периодизации Алтая современные методы. Продолжив дендрохронологические исследования И.М. Замоторина (1959) и Е.И. Захариевой (1974; 1976), он уточнил дендрологические даты и последовательность сооружения семи больших курганов Саяно-Алтая, включая Аржан. Им построена «плавающая» дендрохронологическая шкала длиной более 380 лет. Привязка этой шкалы осуществлялась как археологическими методами (сопоставление предметов Пазырыкских курганов I и II с находками Семибратних курганов 2 и 4 на Кубани), так и методами естественных наук (дендрохронологическим и радиоуглеродным). В результате этих исследований Л.С. Марсадолов (1985, с. 15) «удревнил» дату майэмирского этапа до VIII в. до н. э., а пазырыкского — до VI–IV вв. до н. э.

Еще одна периодизация предложена А.С. Суразаковым (1985). Он считает нужным отделить наиболее ранние памятники VII–VI вв. до н. э. от всей остальной их массы, охватывающей время конца VI — начала II в. до н. э., поскольку ввиду крайней малочисленности и поливариантности ранних памятников он не усмотрел между ними и поздними бесспорной генетической связи. Памятники VI — начала II в. до н. э., объединенные в пазырыкскую культуру, А.С. Суразаков подразделил на три последовательные хронологические группы: конец VI–V; V–IV; III — начало II в. до н. э. (различаются детали погребального обряда и инвентаря). Рубеж III–II или начало II в. до н. э. он считал концом пазырыкской культуры, поскольку именно с этого времени происходят заметные изменения облика инвентаря и обряда. В немалой степени это связано, очевидно, с хуннской экспансией в конце III в. до н. э. Немногочисленные памятники II–I вв. до н. э. пазырыкского облика предложено именовать гунно-сарматскими, или постпазырыкскими.

Результаты широких полевых работ новых археологических центров (Новосибирск, Барнаул, Горно-Алтайск) поставили перед исследователями проблему этнической неоднородности населения Горного Алтая в рассматриваемое время. Помимо пазырыкской культуры, здесь была выделена особая кара-кобинская культура, или памятники кара-кобинского типа (северная и западная части Алтая), обнаруживающие черты, присущие памятникам кула-жургинского типа Восточного Казахстана (Могильников В.А., 1983в, с. 63–65; Суразаков А.С., 1983, с. 46–48). Основные различия между пазырыкскими и кара-кобинскими комплексами прослеживаются в погребальном обряде (различные погребальные сооружения, отсутствие у «кара-кобинцев» сопровождающих конских захоронений, а также ритуальных колец с западной и балбалов с восточной стороны насыпей). Однако эти факты не получили единой интерпретации. Одни исследователи усмотрели в этих различиях половозрастные и социальные причины (Кубарев В.Д., Гребенщиков А.В., 1979, с. 73), а другие по-прежнему рассматривают эти памятники в рамках единой пазырыкской культуры (Шульга П.И., 1986, с. 20–22; Троицкая Т.Н., 1985, с. 106). Решению этой проблемы помогает, на наш взгляд, картографирование памятников обоих типов. На юге и юго-востоке Алтая, на Берели, Катуни до устья Чуй, на Чуе, среднем и верхнем Чулышмане явно преобладают памятники пазырыкской культуры, представленные курганами знати и рядовых скотоводов, составлявших основу пазырыкского общества. Характерные для «кара-кобинцев» погребения в каменных ящиках здесь единичны или малочисленны. В центральном Алтае, по средней Катуни и Урсулу с притоками (карта 7), бесспорно увеличивается число чисто кара-кобинских и смешанных кара-кобинско-пазырыкских некрополей (Владимиров В.Н., Шульга П.И., 1984; Могильников В.А., 1983в; Суразаков А.С., 1983). Пазырыкских могильников здесь значительно меньше, чем на юге, хотя они доходят на севере до Катуни, до Чемала, а единичные погребения — до Маймы. Но среди пазырыкских курганов встречаются как рядовые, так и курганы знати (Башадар, Туэкта и т. д.). Последнее обстоятельство вкупе с более бедным инвентарем кара-кобинских захоронений, очевидно, свидетельствует о политическом господстве «пазырыкцев» над «кара-кобинцами». Таким образом, для конца VI — рубежа III–II вв. до н. э. можно, по-видимому, говорить о существовании в Горном Алтае двух этнических групп — господствующей пазырыкской и подчиненной кара-кобинской, большая часть ареала которой перекрыта ареалом пазырыкской культуры. Еще в майэмирское время (VIII–VI вв. до н. э.) оформились и выделились две группы памятников: усть-куюмская в северной и центральной частях Горного Алтая (захоронения в каменных ящиках под каменно-земляными курганами), генетически предшествовавшая памятникам кара-кобинского типа, и коксинская на южном и отчасти центральном Алтае (погребения в ямах под каменными кольцами или невысокими каменно-земляными курганами с кольцевидной крепидой), носители которой влились в этнос пазырыкской культуры (Могильников В.А., 1986а, с. 43, 44, рис. 9; Степанова Н.Ф., 1986, с. 79–81). Центральный Алтай являлся ареной контактов обеих групп на протяжении всего скифского времени.

Карта 7. Горноалтайские памятники пазырыкской культуры и каракобинского типа середины — второй половины I тысячелетия до н. э.

а — курганные могильники пазырыкской культуры; б — могильники с погребениями в каменных ящиках каракобинского типа; в — могильники пазырыкской культуры с включениями отдельных погребений в каменных ящиках каракобинского типа; г — каракобинские могильники с включением пазырыкских курганов и смешанные пазырыкско-каракобинские могильники; д — курганы племенной пазырыкской знати; е — могильники со смешанными каракобинско-большереченскими чертами в культуре; ж — могильники чумышско-ишинской группы с включением пазырыкских погребений; з — могильники чумышско-ишинской группы с включением каракобинских погребений.

1 — Берель; 2 — Катонский; 3 — Курту V; 4 — Копай; 5 — Коксу; 6 — Аргут I; 7 — Кызыл-Джар II, IV; 8 — Кызыл-Джар I; 9 — Кызыл-Джар III, V, VIII; 10 — Талдура I; 11 — Елангаш; 12 — Ирбисту II; 13 — Уландрык I–IV; 14 — Бураты I, IV; 15 — Ташанта I, II; 16 — Ташанта III; 17 — Юстыд XII; 18 — Юстыд XXII; 19 — Малталу; 20 — Бар-Бургазы; 21 — Коштал I; 22 — Узунтал; 23 — Саглы-Бажи II, курган 1; 24 — Курай III; 25 — Курай V; 26 — Тётё; 27 — Боротал I, II; 28 — Боротал III; 29 — Алагаил; 30 — Акташ; 31 — Тербедок; 32 — Арагол; 33 — Пазырык; 34 — Белый Бом II; 35 — Усть-Кокса; 36 — Кастахта; 37 — Катанда; 38 — Ак-Кем; 39 — Большой Яломан; 40 — Карасу II; 41 — Кер-Кечу; 42 — Башадар; 43 — Каракол; 44 — Курота; 45 — Кырлык I; 46 — Яконур; 47 — Сары-Кобы; 48 — Семисарт II; 49 — Ело; 50 — Кара-Коба II; 51 — Шибе; 52 — Туэкта; 53 — Таалай; 54 — Томыс-Кан; 55 — Кызык-Телань I; 56 — Айрыдаш; 57 — Кара-Тенеш; 58 — Эдиган; 59 — Чемал; 60 — Дубровка; 61 — Алферовский; 62 — Майма IV; 63 — Быстрянский.

Возможно, правы и те исследователи, которые говорят еще об одной этнокультурной группе населения, локализуемой в предгорьях Алтая и выделившейся в раннескифское время (небольшие земляные насыпи, неглубокие грунтовые ямы, погребенные лежат скорченно, головой на запад с отклонением к югу, при них — кости барана) (Полторацкая В.Н., 1961, с. 74–88). Позже эти черты обряда с некоторыми изменениями прослеживаются в располагающихся здесь же курганах чумышско-ишинской группы памятников, синхронных пазырыкским и кара-кобинским (Могильников В.А., Уманский А.П., 1981, с. 84, 85; Суразаков А.С., 1985, с. 18, 19) и представляющих южную периферию большереченской историко-культурной общности.

Дискуссионным остается вопрос об этнической атрибуции населения Горного Алтая в пазырыкскую эпоху. Некоторые исследователи, возможно справедливо, отождествляют «пазырыкцев» с юечжами (Руденко С.И., 1960, с. 339). В конце III — первой половине II в. до н. э. юечжи были разбиты хуннами (Бичурин Н.Я., 1950а, с. 46–48, 266; Таскин В.С., 1968а, с. 38, 76), и в это же время пазырыкская культура прекратила свое существование. Численность населения Алтая сильно уменьшилась, на что указывает малое количество памятников хуннского времени по сравнению с предшествующим периодом. Вероятно, от хуннского разгрома «пазырыкцы» пострадали в большей степени, чем «кара-кобинцы», которые жили преимущественно в более северных районах Алтая, удаленных от хуннской экспансии. «Кара-кобинцы», восприняв некоторые элементы пазырыкской культуры (в частности, обычай захоронения коня, которого они стали укладывать поверх каменного ящика), составили основной компонент населения центрального Алтая (II в. до н. э. — V в. н. э.), известного по памятникам типа Булан-Кобы IV (Мамадаков Ю.Т., 1985, с. 173–189). В сложении этого населения участвовали также этнические группы, проникшие на Алтай из Монголии в период походов хунну. Выделено три типа памятников Алтая гунно-сарматского времени: Булан-Кобы в центральном Алтае (Мамадаков Ю.Т., 1983, с. 212; 1985, с. 173–189), Балыктыюл — на среднем Чулышмане и Кок-Паш — на нижнем (Сорокин С.С., 1977, с. 57–67; Елин В.Н., Васютин А.С., 1986, с. 149–156). Кроме того, ко II–I вв. до н. э. относятся немногочисленные памятники постпазырыкского типа, принадлежавшие остаткам населения пазырыкской культуры (Савинов Д.Г., 1978, с. 48–54; 1984, с. 11; Кубарев В.Д., 1987, с. 131–135).

Разнообразие деталей ритуала в памятниках Алтая гунно-сарматского времени, отражающих, видимо, их этнокультурную неоднородность, пока не имеет обстоятельного объяснения ввиду фрагментарности и малочисленности материала. С другой стороны, разделение Алтая труднопроходимыми хребтами на ряд изолированных долин способствовало длительной консервации этнографических особенностей живших здесь немногочисленных этнических групп, что отразилось и на археологическом материале.

К середине I тысячелетия н. э. происходит, очевидно, известная интеграция культуры населения Алтая. Памятники берельского типа (V–VI вв.), характеризующиеся подкурганными захоронениями с восточной ориентировкой, сопровождающимися костяками коней, непосредственно предшествуют раннетюркским памятникам кудыргинского этапа (VI–VII вв.). Их считают прототюркскими (Гаврилова А.А., 1965, с. 54–57). Прослеживаемый непрерывно от пазырыкской культуры до древних тюрок через памятники булан-кобинского и берельского типов обычай сопровождающих конских захоронении наряду с другими деталями погребального ритуала (Могильников В.А., 1980а, с. 70, 71; Савинов Д.Г., 1984, с. 11) позволяет видеть в этносе скифского и гуннского времени Алтая компонент генезиса тюркоязычного населения второй половины I тысячелетия н. э. Однако все это не исключает возможную ираноязычность юечжей, остатки которых, сохранив ряд элементов своей культуры, могли быть тюркизированы в гуннское время.

В исследовании истоков этногенеза народов Алтая важную роль играет изучение сюжетов искусства, памятники которого сохранились в больших курганах Алтая скифского времени. Раскрытию семантики этого искусства помогает героический эпос алтайцев, корни которого уходят в скифскую эпоху (Грязнов М.П., 1961, с. 25–81; Суразаков А.С., 1984, с. 147, 148). С другой стороны, в нем прослеживаются мотивы, сближающие его с искусством сако-скифских племен степей Евразии (Суразаков А.С., 1986, с. 4).

Создание археологической периодизации Тувы неразрывно связано с исследованиями на Алтае и в Минусинской котловине и разработкой периодизаций этих регионов. Первые хронологические схемы первобытных памятников Тувы были предложены Л.Р. Кызласовым и С.И. Вайнштейном, которые выделили культуру скифского облика и датировали ее VII–III вв. до н. э. Л.Р. Кызласов (1958) назвал ее уюкской, С.И. Вайнштейн (1958) — казылганской. Полевые работы 60-х годов в Туве позволили А.Д. Грачу выделить «предскифский» период — памятники монгун-тайгинского типа, которые он отнес к эпохе бронзы. Они бесспорно предшествовали скифским (VII–III вв. до н. э.), поскольку оказались перекрыты последними. Тогда же А.Д. Грач выдвинул гипотезу о существовании в Туве не единой уюкской (казылганской) культуры скифского облика, а двух последовательно сменявших друг друга: ранняя (VII–VI вв. до н. э.) была названа им алды-бельской, поздняя (V–III вв. до н. э.) — саглынской. Алды-бельская культура, по мнению А.Д. Грача, обнаруживает большое сходство с тасмолинской культурой Казахстана и майэмирскими памятниками Алтая. Смена археологических культур, как считал А.Д. Грач, свидетельствует о вытеснении носителей алды-бельской культуры пришлыми племенами и об изменениях в этнической среде региона (Грач А.Д., 1971; 1980, с. 38). Выделение двух культур в памятниках скифского времени вызвало возражения ряда исследователей (Кызласов Л.Р., 1979; Мандельштам А.М., 1983б). Эти разногласия в полной мере отражают дискуссионность представлений об археологической культуре как таковой. Критерии для ее выделения имеют, видимо, свою специфику не только для разных эпох, но и для разных территорий. Слабость общих теоретических разработок, а также избирательность привлечения археологических источников к решению этой сложной проблемы (из-за отсутствия нужных публикаций) пока не позволяют положительно решить вопрос о моно- или поликультурности скифского населения Тувы.

Иного мнения о путях исторического развития Тувы придерживается М.Х. Маннай-оол. Помимо некоторых уточнений, внесенных им в периодизацию Л.Р. Кызласова, М.Х. Маннай-оол, опираясь на различия и устройстве погребальных сооружений и в антропологических типах уюкской культуры, высказал предположение о многоэтничности населения Тувы в скифское время. Одни памятники (захоронения в цистах на горизонте и в больших земляных курганах) принадлежат, по его мнению, коренному населению, обитавшему здесь с эпохи бронзы, другие (курганы с круглыми или прямоугольными каменными оградками) — оставлены выходцами из Монголии (Маннай-оол М.Х., 1970, с. 78–83, 106). По хотя каждый исследователь стремился к созданию своей периодизации культур скифского типа, время их становления все традиционно определяли VII в. до н. э.

Качественно новый этап в изучении культуры Тувы начала I тысячелетия до н. э. наступил после раскопок царского кургана Аржан в Уюкской котловине (1971–1974 гг.). Материалы этих раскопок позволили по-новому осмыслить становление и развитие культуры ранних кочевников по всей степной зоне Евразии (Грязнов М.П., Маннай-оол М.Х., 1973; 1975). Этот замечательный памятник сопоставляется с целой группой комплексов черногоровско-новочеркасского типа Северного Причерноморья (IX–VII вв. до н. э.). В Туве материалы или скорее комплексы Аржана типологически предшествуют алды-бельской культуре (или ранним комплексам уюкской и казылганской), но в то же время инвентарь и погребальный обряд Аржана имеют вполне скифо-сибирский облик. В Аржане представлены все элементы «скифской триады», что позволило М.П. Грязнову и М.Х. Маннай-оолу отнести начало культуры ранних кочевников Тувы (т. е. скифской культуры) к VIII–VII вв. до н. э. Начальный этап этой культуры назван ими аржанским (Грязнов М.П., Маннай-оол М.Х., 1975, с. 195). Анализ материалов скифо-сибирского облика буквально из всех регионов азиатских степей позволил М.П. Грязнову показать своеобразие раннескифских памятников, характеризующихся серией эпохальных признаков (Грязнов М.П., 1978; 1979а; 1980; 1983а). Начальная фаза эпохи ранних кочевников названа им аржано-черногоровской и отнесена сначала к VIII–VII вв. до н. э. (1979), затем — к IX–VII вв. до н. э. (Грязнов М.П., 1983а; Grjasnow М.Р., 1984, s. 78). Нижняя граница этой фазы (IX в. до н. э.) пока не обоснована и, видимо, введена вслед за датами, предложенными некоторыми исследователями для отдельных раннекочевнических комплексов на сопредельных территориях (Курту II, Биже). Выделение М.П. Грязновым майэмирско-келермесской (VII–VI вв. до н. э.) и пазырыкско-чертомлыкской (V–III вв. до н. э.) фаз, как и попытка синхронизации европейских и азиатских культур скифского типа остаются пока гипотетичными. Понимая сложность и трудоемкость подобных сопоставлений, М.П. Грязнов успел только вчерне наметить основные направления этой работы. Однако исследование кургана Аржан и высказанные в связи с этим соображения М.П. Грязнова позволили А.Д. Грачу «удревнить» алды-бельскую культуру, включив в нее аржанский этап (VIII–VII вв. до н. э.) (Грач А.Д., 1980, табл. 1).