Стерпор

– Значит, вы все теперь заодно, сплотились против меня, провели между нами черту, стали от меня по другую сторону. Теперь мне все понятно, у меня уже были такие предположения.

– А ты разве не знал, что мы все оказались по другую сторону от тебя в тот самый день, когда отец решил лишить тебя наследства? Именно тогда мы стали неравны по положению, мы вознеслись на вершину власти, а тебя отец низвергнул в нищету. Такова была его высшая воля, ты должен был подчиниться, но нет – ты затаил обиду, ты решил забрать себе то, что тебе не принадлежит, фамильные земли, фамильные вещи. – Он ткнул пальцем в висевший у меня на поясе Мордур.

– Ты открыл мне глаза на волю отца, – неожиданно я понял, почему Бенедикт Вейньет так поступил со мной. Его идея была очень жестокой по отношению к собственным детям, но он был больше морнархом, нежели человеком – прежде всего король заботился о судьбе империи.

– Отец всегда хотел, – проговорил я, – чтобы правителем Белирии был я, но он был достаточно мудр и потому считал, что путь к власти для меня должен стать школой мужества и завоевания народной любви, школой королей. Он хотел, чтобы я стал лучшим правителем для народа Белирии. Он выбрал для меня тяжелую дорогу именно потому, что любил меня больше остальных.

– Да ты просто сумасшедший, – отшатнулся от меня Алкес, – до такого никто не додумался бы, даже дьявол, отец точно не планировал такого.

– А я теперь в этом уверен, – сказал я. – Спасибо, Алкес, что сполна просветил меня насчет братских отношений, а то я до последнего времени не был уверен в том, что нахожусь по другую сторону от вас. Хочу, чтобы ты знал – власть в Стерпоре будет принадлежать мне, – я усмехнулся, – такова воля отца, и я не смею идти против него.

– Теперь я окончательно убедился, что ты спятил, я понимаю, о чем говорил Преол. – Алкес затряс головой. – Додуматься до такого! Да это же просто немыслимо.

Разговор наш на этом себя исчерпал. Алкес вернулся на место, резким движением выдвинул стул и уселся за стол переговоров, многозначительно глядя на Преола, а я углубился в жестокие раздумья.

Воля отца представлялась мне действительно страшной. Он решил противопоставить меня братьям, фактически пожертвовал шестью сыновьями, чтобы, пройдя путем завоевателя, я сделался полновластным правителем Белирии. Это предположение вовсе не было безосновательным, если учесть его собственный опыт. Сам он, будучи юным, завоевывал земли огнем и мечом, потом успокоился и стал мудрым, суровым королем на долгие годы. Ему ли самому пришла в голову эта дьявольская идея – подвергнуть меня испытаниям и ввергнуть Белирию в многолетнюю войну – или это была чья-то потусторонняя воля? А может, это всего лишь мои домыслы, продиктованные желанием оправдать отца, лишившего меня наследства?

Впрочем, подумаю об этом как-нибудь позже, сейчас следовало решить, как мы будем выбираться из комнаты совещаний. До штурма, судя по словам Алкеса, оставалось совсем мало времени, мы находились в совершенно безвыходном положении.

– Эй, вы, там, – послышался взволнованный голос Лювера, – я принял решение, мы не будем вести с тобой переговоры, Дарт! Ты опасный бунтовщик. Если не выйдешь сейчас же, мы предпримем штурм!

– Я так и знал! – воскликнул Алкес и многозначительно поглядел на меня, я в ответ коснулся рукоятки Мордура и усмехнулся. – Постойте! – закричал он, – Погодите еще немного!

Ламас потянул меня за рукав.

– Милорд, больше медлить нельзя. Сдается мне, наши головы ненадежно сидят на плечах…

С этим утверждением нельзя было не согласиться. Ну что ж, нам следовало подготовиться к тому, чтобы, по крайней мере, дорого продать свои жизни. Я поднял с пола меч герцога Мизериллы и швырнул его Кару Варнану:

– Постарайся убить как можно больше.

– Не вижу смысла ждать, Алкес, – выкрикнул Лювер, – держись мужественно…

– Умри достойно, да?! – взвизгнул Преол. – Он что, рекомендует нам встретить смерть, как подобает мужчинам?! Я не ослышался?!

– Милорд, – Ламас потер узкие ладошки и зашептал еле слышно, так чтобы никто, кроме меня, не мог различить его слов, – я все-таки придворный колдун. Хоть и в прошлом. Есть у меня одно неплохое заклинание… В общем, я могу кое-что сделать, произвести с нами кое – какие трансформации, чтобы мы могли отсюда выбраться, а затем мы естественным образом вернемся в нормальное человеческое тело. Если вас это интересует, конечно.

– Меня сейчас интересует все, что поможет отсюда выбраться, – пробормотал я, раздумывая о том, что Ламас постоянно путает заклинания и любые трансформации могут оказаться необратимыми, но терять нам уже было нечего. – Дерзай. – Я легонько хлопнул Ламаса по плечу, и он радостно засмеялся.

– А что с этими? – поинтересовался колдун, показывая пальцем на пленников за столом.

В это мгновение в дверь глухо ударили, массивный засов поддался и выгнулся, еще один такой удар, и «королевские псы» ворвутся в комнату совещаний.

– На них нет времени, – крикнул я, – вытаскивай нас!

– О да, – сказал Ламас и вскинул руки вверх. – Эй ты, пузан, – крикнул он Варнану, – подойди-ка поближе, а то тебя не зацепит!

– Да ломайте же быстрее! – послышался из-за двери крик Лювера.

И тогда призвал наш светлый правитель к себе колдуна Ламаса и молвил ему, с трудом сдерживая праведный гнев: «Как, по мнению твоему, любезный мой колдун, имеет ли нам смысл и доле оставаться в этих стенах, пропитанных страданием человеческим, ибо собрались тут мучители своих подданных, подлинные карлы духа, плюгавые вороны, те импотенты духа, что не могут дать народу своему ничего, кроме нищеты и анархии?» «Воистину – правду речете вы! – вскричал тогда колдун Ламас. – Немедленно забираю я нас из этих стен!» – «… И возвернемся мы сюда, – молвил тогда наш великий монарх, – токмо для того, чтобы забрать полагающийся мне по праву трон Стерпора навсегда из рук этих жалких душегубцев…» И была мгновенная вспышка, и было всем прочим видение смерти их в лютых муках, и перенесся король наш чудесным образом в далекое от дворца место, а вороги его задрожали в страхе великом…

Из записок летописца Варравы, год 1455 со дня окончания Лихолетья

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ В ней рассказываются и вовсе удивительные вещи, а также исследуются нравы и традиции некоторых особенно гнусных насекомых

Мир вдруг заволновался, сделался страшен и нестабилен, воздух загустел, пошел волнами, и я ощутил, что с моим телом происходит что-то странное – по коже бегут быстрые мурашки, а руки и ноги как бы свело судорогой. В следующее мгновение все вокруг внезапно стало расти, стремительно уноситься вверх – обещанная Ламасом трансформация началась. Громкий выкрик Лювера «Да ломайте же быстрее!» донесся до меня словно на отдалении. Потом он и вовсе отодвинулся куда-то, исчез за границами восприятия, словно мои драгоценные уши утратили способность улавливать человеческий голос, зато я услышал множество иных звуков – шелест, гул, стрекотание. Какие-то существа издавали едва различимое воркование за высокой каменной стеной, уходившей отвесно под самые небесные своды. Мелкие твари шевелились, они жили вокруг меня, и это было по-настоящему страшно. Я понял, что неожиданно очутился в диковинном и немногоцветном мирке. Передо мной простирались длинные серые плиты, их шершавая, жесткая поверхность больно врезалась в ноги. Ноги?! Тело вдруг показалось мне неуклюжим и донельзя странным. Я попробовал пошевелиться, сделать хотя бы единое движение, но тут же почувствовал, что мои ноги раздвоились. Я пошатнулся и едва не упал. Да что же это такое? Что же это?!

«Ламас сотворил что-то не то, – промелькнуло в сознании, – он сделал со мной что-то ужасное, и я превратился в обитателя далекого потустороннего мира, я буду отныне всегда пребывать в тусклых цветах и диковинных звуках…»

Слова Алкеса всплыли перед моим мысленным взором, и я ощутил острый приступ отчаяния. «Да ты ни одного заклинания не можешь произнести правильно, обязательно что-нибудь напутаешь… У тебя в голове все перемешано, ты даже дерева нам нормального под окном вырастить не смог, мне никогда не забыть этот огромный каменный корнеплод, который получился. Его до сих пор пытаются выкорчевать…» Должно быть, я и сам стал корнеплодом, торчу где-нибудь в дворцовых грядках, скоро ко мне придет королевская челядь, вооруженная лопатами и топорами, и начнет меня выкорчевывать.