Стержень мрака (Атлантический дневник)
Шрифт:
Таковы факты. А вот что касается репутации, то она – абсолютная фикция, от начала до конца. Так, по крайней мере, утверждает известный американский журналист Кристофер Хитченс, и не голословно, а на основании кропотливо собранных фактов, которые пока никто не потрудился опровергнуть. Вот что он пишет в британской газете Mirror:
«Создайте человеку репутацию ранней пташки, – сказал Марк Твен, – и этот человек может спать до полудня». Создайте женщине репутацию святости и сострадания, и, судя по всему, что бы она ни делала, она уже не может ее утратить.
Албанка по происхождению и ревностная националистка, она посетила Албанию еще в пору жесточайшей диктатуры и «первого в мире атеистического государства», чтобы воздать хвалу ее зловещему лидеру-сталинисту.
Она лебезила перед своей практичной покровительницей Индирой Ганди в пору, когда индийское правительство проводило насильственную
И она выступала против единственной вещи, оправдавшей себя как средство борьбы с нищетой, – против расширения прав женщин в бедных странах путем предоставления им права голоса в области собственной репродукции.
Свой поход против матери Терезы, вернее, против ее непомерной репутации Хитченс начал годы назад, когда она еще была жива. В 1996 году по телевидению ВВС была показана программа Хитченса о матери Терезе под названием «Ангел ада», а некоторое время спустя он выпустил о ней книгу под названием «Миссионерская позиция», которое многие осудили как непристойное. Самому же Хитченсу непристойным представляется как раз поведение матери Терезы. Вот некоторые штрихи ее биографии, которые он приводит и которые почему-то постоянно ускользают от внимания ее поклонников.
Легенда о великой доброте монахини родилась в Калькутте, где ее орден основал уже упомянутый хоспис. Для тяжело больных, свезенных туда с улиц огромного города, это действительно какое-то убежище, но, если у вас были при этом другие намерения, кроме кроткой кончины, вам приходилось туго. Медицинская помощь, если о ней вообще имеет смысл говорить, была и остается крайне примитивной – больным предлагают почти исключительно молитву и утешение. Члены ордена дают обет бедности, и на эту бедность можно бы сослаться, но, по приблизительным подсчетам Хитченса, пожертвования миссионерам милосердия исчисляются многими десятками миллионов долларов, и на эти деньги в той же Калькутте можно было бы построить ультрасовременную больницу.
Впрочем, речи о бедности и о молитве прекращались, как только занемогала сама великая благодетельница. Немедленно снаряжались специальные авиарейсы и мать Тереза отправлялась в Соединенные Штаты, где в лучших больницах лучшие врачи мира вступали в единоборство с ее насморком или подагрой. В результате символ милосердия спасали, чтобы она могла и впредь одарять этим милосердием своих калькуттских подопечных.
Мать Тереза, конечно же, не всегда была знаменита, и истоки ее славы можно проследить – они столь же нелепы, как и сама эта слава. В 1969 году на ее хоспис в Калькутте набрел Мэлком Маггеридж, известный британский писатель и телеведущий – известный, в частности, тем, что он многократно балансировал на краю нервного и религиозного кризиса, хотя это случилось еще до его нашумевшего обращения в католицизм. С ним был фотограф, который жаловался на плохие условия съемки – в богадельне экономили не только на аспирине, но и на электричестве. Но по возвращении в Лондон он обнаружил, что фотографии вышли на редкость хорошие, и уже собирался было отписать благодарность фирме «Кодак», но тут Маггеридж понял истинную причину такой удачи – оказывается, от матери Терезы исходил божественный свет. С тех пор от поклонников и жертвователей уже не было отбоя, а в конце жизни подоспела и Нобелевская премия мира.
По мнению Кристофера Хитченса, легенда о том, что мать Тереза якобы любила бедных, диаметрально противоположна истине. Если она кого-то и любила, то это были сильные мира сего. В дни празднеств ее беатификации по телевидению многократно крутили сцену ее встречи с папой, перед которым она умильно извивается. Это, конечно, глава ее церкви, наместник Бога на земле, но что сказать о ее уже упомянутом пресмыкательстве перед Энвером Ходжей? И он был не единственным в ее списке обожаемых деспотов – она возносила пышные хвалы гаитянскому тирану Бэби-Доку Дювалье, который щедро ее одарил из того, что награбил у своего населения. Она приняла крупное подношение и от американца Чарлза Китинга, главы банка, укравшего миллиарды у вкладчиков, – несмотря на то, что ей объяснили, с кем она имеет дело.
Мать Тереза придерживалась самых консервативных доктринальных взглядов, и в этом, возможно, заключена одна из причин ее близости с нынешним папой римским. Но она всегда умела найти оправдание и поблажку для сильных мира сего. Так, во время референдума о разводе в Ирландии она яростно выступала против реформ, но когда развелась с мужем принцесса Диана, которую она подобострастно числила в своих подругах, мать Тереза заявила, что так, дескать, для нее лучше, что она достаточно настрадалась. Для принцесс и богатеев у нее был облегченный моральный кодекс.
По словам Кристофера Хитченса, мать Тереза не любила бедных – она любила бедность. У нее хватало бестактности говорить своим калькуттским подопечным, что их страдания украшают мир. А чтобы страданий было больше, этим несчастным отказывали даже в обезболивающих средствах. Когда в присутствии иностранных гостей один из умирающих слишком уж сильно жаловался на боли, у нее хватило такта сказать ему, что это Христос его целует. Больной ответил, что хотел бы прекратить эти поцелуи, и она перевела этот ответ, не сообразив, что ставит себя в дурацкое положение. Вряд
ли она была по-настоящему умна – скорее, по мнению Хитченса, хитра и непомерно тщеславна.А вот еще эпизод из этой славной биографии. Когда матери Терезе вручали Нобелевскую премию, она заявила со стокгольмской трибуны, что аборт – величайшая угроза миру на земле. Это в двадцатом-то веке? Нобелевский комитет этот аргумент проглотил, а логика понятна: чем меньше абортов, тем больше нищих и больных, которые умножают страдания и тем делают наш мир краше.
Многочисленные жертвователи отдавали миллионы миссионерам милосердия, пребывая под туманным впечатлением, что на эти деньги строятся больницы. На самом деле на эти деньги расширялся лишь контингент сестер милосердия – в 125 странах было открыто около 500 монастырей, согласно хвастливому заявлению самого воплощенного милосердия. А что касается денег, лившихся на нее золотым дождем, то об их реальном количестве мы можем лишь гадать: мать Тереза всегда избегала держать их в Индии, предпочитая уголки мира, где не задают лишних вопросов, а ее орден никогда не давал согласия на независимую аудиторскую проверку.
Перечень этих милосердных подвигов можно продолжать, но вот заключительный штрих. Свою фабрику смерти в Калькутте мать Тереза использовала не для облегчения страданий, о чем мы уже знаем, а для своей доктринальной пользы. Большинство калькуттских нищих – это, конечно же, не христиане, а индуисты или мусульмане, и именно эта универсальность ее милосердия ставится матери Терезе в заслугу. Но по свидетельству многих очевидцев, она и ее сестры по ордену использовали отчаянное положение умирающих для того, чтобы на смертном одре обращать их в католицизм. Такая практика запрещена правилами церкви, но у нас нет никаких сведений о том, чтобы Иоанн Павел вменил ее в вину своей любимице. Судя по всему, она – из числа тех, кому ничто не вменяется в вину.
Надо сказать, что, несмотря на упразднение должности «адвоката дьявола», Кристофер Хитченс был все-таки опрошен представителем Ватикана в преддверии беатификации, для создания видимости объективности, и все это, видимо, подшили в какую-нибудь священную папку. Между тем собранная им информация всегда лежала на поверхности, но никто не обращал на нее внимания. Вот как реагировал сам Хитченс на страницах журнала Slate на уже завершившиеся церковные торжества:Были забыты элементарные правила логики, согласно которым чрезвычайные претензии требуют чрезвычайных доказательств, и то, что бездоказательно утверждается, может быть и бездоказательно отвергнуто. Более того, мы стали свидетелями триумфа и освящения предельного догматизма, слепой веры и культа человеческой посредственности. Множество людей остается бедными и больными благодаря жизни матери Терезы – и таких будет еще больше, если ее примеру будут следовать. Она была фанатичкой, фундаменталисткой и мошенницей, и церковь, официально поддерживающая тех, кто попирает невинных, дала нам еще один ясный знак того, каковы ее реальные позиции в области нравственности и вопросов этики.
Не секрет, что Кристофер Хитченс давно создал себе репутацию воинствующего атеиста, и поэтому к его заключениям стоит относиться с известной осторожностью. Но дело ведь не в заключениях, а в голых фактах, которых трудно истолковать в совершенно противоположном смысле, а я привел здесь далеко не все. И книга Хитченса, и его недавние выступления в прессе вызвали массу довольно злобных отповедей, но я не нашел ни одной, где опровергались бы сами факты.
Дело здесь не в католицизме и вообще не в религии, потому что непомерно раздутая репутация матери Терезы простирается далеко за пределы этих сфер – она стала, при минимальных заслугах, чуть ли не человеком столетия. Дело в механизме массового сознания и стадном инстинкте, о которых можно рассуждать бесконечно, но которые никаким фактам не одолеть. Вместо того чтобы расщеплять социологические тонкости, я предпочитаю обратиться к анализу, который дал полвека назад действительно замечательный и лишенный всякой фальши человек – британский писатель Джордж Оруэлл. В своем эссе, посвященном политической карьере Мохандаса Ганди, который, надо сказать, был Оруэллу не слишком симпатичен, он признает его политическую последовательность и честность, но отвергает все претензии на святость – которые, к чести Ганди, исходили не от него, а от фанатичных поклонников:
Сущность человеческой жизни состоит в том, что человек не стремится к совершенству, что он порой готов совершать грехи во имя верности, что он не доводит аскетизм до предела, делающего невозможным дружеское общение, и что он готов в конечном счете потерпеть поражение и быть поверженным жизнью, потому что такова неизбежная цена выбора в качестве предметов своей любви других человеческих существ. Нет сомнения, что алкоголь, табак и тому подобное – это вещи, которых святой должен избегать, но святость – это тоже вещь, которой люди должны избегать. На это есть очевидное возражение… что нормальный человек – это неудавшийся святой. Сомневаюсь, чтобы это было правдой. Многие люди искренне не желают быть святыми, и вполне вероятно, что некоторые из тех, кто добивается святости или стремится к ней, никогда не чувствовали особого искушения быть людьми.