Стежки-дорожки. Литературные нравы недалекого прошлого

Не могу сказать, что Подзорова на меня обиделась. Во всяком случае, она этого никак не показывала. Отделом она руководила очень уверенно и твёрдо. Контраст её со Смоляницким был разителен. Подраспустившимся во время вольницы сотрудникам пришлось подтянуться.

Конечно, качество материалов, которые печатал отдел русской критики, не стало лучше. Литературный вкус Нины Александровны не отличался особенно от вкуса ушедшего из газеты Соломона Владимировича. Но чего в газете стало намного больше, так это всякого рода писем из областных писательских организаций, выступлений их руководителей и интервью с секретарями Союза писателей РСФСР, которые в основном рассказывали о своих творческих планах.

За это однажды отдел ругали на летучке. «Мы же всё-таки не “Литературная Россия”», – говорил обозреватель. «Но и не “Литературная Москва”, – отвечала Подзорова, – наш читатель должен быть в курсе того, что происходит в российской глубинке».

Года через два объяснилось такое исключительное внимание Нины Александровны к нуждам периферийных писателей. Издательство «Московский рабочий» выпустило её книжечку о Союзе писателей РСФСР, о его истории, о его руководителях, о руководителях областных организаций, входящих в правление Союза. Оказалось, что Подзорова установила с Бондаревым, Михаилом Алексеевым, Проскуриным, Шундиком связи не менее прочные, чем были у Смоляницкого с Марковым. С Бондаревым Подзорова обменивалась шутливыми поздравительными открытками с днём рождения, благо, как выяснилось, он у них был общим. То есть, родилась Подзорова, конечно, позже, но 15 марта, как и Бондарев.

Очень занервничал Чапчахов. Тем более, когда Подзорову за её книжку приняли в Союз писателей, а Чапчахову в приёме регулярно отказывали.

Не только потому, что у него книжек не было. В конце концов, он её составил из многочисленных своих реплик и очень немногочисленных рецензий на книги секретарей Союза. Книжку выпустил «Советский писатель», но и после этого Фёдору Аркадьевичу никак не удавалось проскочить приёмную секцию критиков. Всякий раз, когда разбиралось его дело, зачитывали имевшееся в нём письмо критика Андрея Михайловича Туркова о том, что Чапчахов утаил от общественности свою брошюру, вышедшую ещё в то время, когда он жил и работал в Ростове-на-Дону. В этой брошюре он слово в слово переписал обширный кусок из чужой работы – из книги самого Туркова. Менялись бюро нашей секции, менялись председатели бюро, но факт совершённого когда-то Чапчаховым плагиата неизменно перевешивал любые доводы приятелей члена редколлегии «Литературной газеты».

И только при Феликсе Кузнецове, ставшим первым секретарём московской писательской организации, всё закончилось для Чапчахова счастливо. Кузнецов стал проталкивать в Союз такие одиозные фигуры, которых прежде туда не пускали. Например, Ивана Шевцова, начавшего ещё до кочетовского «Чего же ты хочешь?» и до беловского «Всё впереди» обсасывать в своём романе «Тля» волнующую тему проникновения евреев во все слои общества с целью подчинить себе наивное русское население. Или – того пуще изгнанный при Хрущёве из Союза дважды лауреат сталинской премии Анатолий Суров. Его выгнали после того, как оказалось, что он не писал своих премированных пьес, что они написаны за него клеймёнными им космополитами. Кузнецов восстановил его в Союзе, но не как драматурга, а как публициста, что, по-своему, было логично: уж в чём в чём, но в том, что Суров не писал своих знаменитых выступлений, в которых громил безродных космополитов, его не обвиняли.

Случилось в это время Фёдору Аркадьевичу Чапчахову попасть в больницу с тяжелейшим коллапсом. За его жизнь боролись врачи. Слава Богу, в конце концов всё обошлось. Но Феликс Кузнецов распорядился болезнью Чапчахова по-своему. «А ведь это мы, – рокотал он на секретариате, – чуть не отправили на тот свет человека своим равнодушием, своим бесчувствием. Сколько лет мы отказываем в приёме нашему товарищу? Сколько лет ещё будем издеваться над ним?» И Чапчахова приняли.

Но, работая с Подзоровой, нервничал Фёдор Аркадьевич напрасно. Нина Александровна обладала не только напором, но и нетерпением. Поэтому с удовольствием ухватилась за первое же бондаревское предложение стать ответственным секретарём журнала «Наш современник», куда первым замом главного редактора Викулова только что назначили Юрия Селезнёва, о котором я рассказывал. Убеждён, что дружбы с Бондаревым и его протекции оказалось бы достаточно, чтоб Нина Александровна смогла заменить собой Селезнёва, когда того пришлось убирать из журнала. Но сделать этого ей было не суждено. Эта энергичная, волевая и очень жизнелюбивая женщина не успела толком поработать на новой своей должности. Рак сгубил её со страшной скоростью.

Работал ли в это время в газете Сергей Чупринин? Кажется, да. И много у нас печатался. Помню, он пришёл в мой номер в Дубултах со своей статьёй, когда там проходило совещание молодых критиков, о котором я уже рассказывал.

Я не только помогал на совещании руководителю семинара, но приехал с чётким редакционным заданием: выбрать для публикации у нас несколько материалов разных участников совещания. Газета не поскупилась. Отдала никому пока неизвестным критикам целую полосу. Лично мне многое из напечатанного нравилось не слишком. Но особенно отбирать было не из чего. Так и в будущем бывало на многих совещаниях молодых, где я руководил семинарами. Участников было много, но в основном таких, что впору было недоумевать: как они попали на совещание, какой отборочный конкурс проходили, как смогли выйти на финальную стадию, особенно если совещание было всесоюзным, то есть очень ответственным.

Впрочем, я очень быстро понял, что в списки участников чаще всего попадали те, кого посоветовали пригласить на совещание. Советовали, как правило, писатели влиятельные, знакомые каким-то образом с творчеством (если в данном случае уместно это слово) своих подопечных. Почему было важно попасть в число участников совещаний молодых? Потому что оно обладало правом рекомендовать их в Союз писателей. И такая рекомендация считалась очень весомой. А на самом последнем всесоюзном совещании молодых, после которого года через три падёт коммунистический режим и распадётся советская империя, рекомендация приобрела статус закона: рекомендовали – ничего больше не надо – зайди в канцелярию и получи вожделенный билет члена Союза писателей СССР.

Но статья Чупринина, которую я напечатал в той подборке, ощутимо выделялась среди других. У нас с Серёжей установились тёплые отношения. Вскоре он поступил в аспирантуру Института мировой литературы и переехал жить из Ростова-на-Дону в Москву. Он часто приходил ко мне в редакцию, и мы договаривались об очередной его публикации, которая неизменно вызывала похвалы на редакционных летучках.

А потом Кривицкий сообщил мне, что Чупринина решено пригласить поработать к нам в редакцию. Меня это обрадовало. Не так уж много было в отделе людей с хорошим литературным вкусом! Не так уж много было тех, кто по-настоящему владел пером, умел хвалить хорошее и мог остроумно, убедительно критиковать претенциозные или откровенно слабые вещи!

Газета ввела новшество. Регулярно стал печататься редакционный «Дневник» за подписью: Литератор. Тайны из того, что, в основном, его писал Сергей Чупринин, не делалось. Да и не удержалась бы подобная тайна внутри большого коллектива: слишком много ушей и ртов для того, чтобы проскочить ей наружу.

Знаю, что Серёжины недоброжелатели до сих пор попрекают его этим обычно сотканным из банальных идеологем и набивших оскомину политических лозунгов «Дневником», который выражал даже не мнение редакции, а мнение нашего начальства – секретариата Союза писателей. Но откройте нынешние «Известия». Внизу справа на второй странице вы обязательно прочтёте колонку обозревателя. Обозреватели в «Известиях» один другого лучше: Колесников, Архангельский, Новопрудский, Максим Соколов, Лившиц, Богомолов. Блеск! А теперь поднимите глаза и прочтите на той же странице материал вверху слева. Он не подписан. И далеко не так хорошо написан, как обозревательская колонка. Это передовая статья газеты, которая предупреждала, что не станет указывать её авторов, потому что авторскую позицию она не отражает [2] .

2

Увы, такая страница ушла в прошлое. Сейчас на ней красуются советские ордена, полученные за лояльность коммунистическому режиму, а передовая исчезла так же, как исчезли колонки некоторых названных мною журналистов, – они ушли из газеты после прихода туда нового редактора Рафа Шакирова. И хотя Шакиров, в отличие от своих предшественников, стал проводить более осторожную, а порой и сервильную политику, ему это не зачлось. Номер, рассказывающий о трагедии Беслана, раздражил начальство Шакирова и оно его уволило.

Что и говорить, живая, злободневная передовая «Известий» даже отдалённо не напоминает нашу тогдашнюю мертвенную передовую – «Дневник». Но это свидетельство смены исторических периодов. Формы же подачи передовых статей остаются в редакциях неизменными. Да, многие (далеко не все!) «Дневники» писал Чупринин. А потом в текст впивались Кривицкий, ведущий редактор, нередко и главный редактор, текст правили, переписывали, посыла, и в секретариат Союза для согласования, учитывали замечания секретариата. И добивались своего: не оставалось ничего живого – одни общие слова, указания и заверения. Со своими собственными статьями Чупринин так действовать начальству не разрешал. А для «Дневника» им по существу писалась «рыба».

Да, его избрали в какое-то правление то ли писателей Москвы, то ли писателей России. И даже наградили по случаю пятидесятилетия Союза писателей при Черненко маленьким орденом «Знак почёта». Что ж. Это значило, что не всё же крутые мерзавцы полностью заполняли собой правления, не всегда награды доставались только лизоблюдам и негодяям.

Кстати, ордена и медали большой группе писателей вручал в тот день секретарь ЦК Михаил Зимянин. «Представляешь? – сказал Чупринин. – Он сказал, что является поклонником моего таланта!»