Стигма ворона 4

— Дальняя атака по площади! Сейчас! — выкрикнул Эш.

И в ту же секунду понял, что в обычные шумы уже несколько секунд как примешивается какой-то раздражающий свист и гул.

Не может быть.

Этого просто не может быть!..

В ярко-синей лазури, увеличиваясь на глазах по мере падения, блестели металлические шары.

Шары, которые при падении мгновенно вскроются, выпуская на свет убийственную машину.

Штук двадцать... Или уже тридцать...

Новые сферы, приближаясь к земле, постепенно проявлялись в небесной синеве.

Единый решил выступить третьей стороной в этом бою и смешать карты сразу всем!

— Да чтоб ты сдох, сука! — выругался Эш. — Внимание вверх! Бей машины!.. — крикнул он изо всех сил, но его слова мгновенно утонули в лязге и грохоте атак, обрушившихся на золотые войска.

Глава 16

Стремительные шаги множества людей пронеслись гулким эхом по коридору темницы.

Шаккан проснулся мгновенно. С готовностью поднялся со своего спального мешка и напряженно уставился на дверь.

Внутренним чутьем он понял — время пришло. Следом за юношей зашевелились Гидра и Червь.

Силуэты стражников загородили свет из коридора, падающий через решетчатое окно в камеру. Забряцали ключи.

— По одному — на выход! — громко приказал крупный высокий господин, у которого поверх доспехов стражника через плечо тянулась синяя лента, символизирующая его более высокий статус по сравнению с остальными.

Это был начальник караула.

Дверь со скрипом отворилась.

Конвой отступил на пару шагов к противоположной стене коридора, чтобы дать узникам свободно выйти из своей каморки.

— Ну, вот и все. Не поминайте лихом, — негромко проговорил своим товарищам Гидра с кривой усмешкой и первым направился к открытым дверям.

Шаккан вздохнул.

Да, теперь соратников больше нет. Есть только противники. И выживет только один...

— Прощай, парень. — сказал Червь, на ходу касаясь плеча Шаккана.

— И пусть победа будет славной, а смерть — быстрой, — тихо ответил ему юноша.

Червь обернулся. Кивнул.

— Давайте пошевеливайтесь! — прикрикнул на дингиров начальник караула.

— Боишься, что мы на свою смерть опоздаем? — усмехнулся Червь.

— Вот это вряд ли, — усмехнулся толстый стражник с ключами в руках.

— Нам велено доставить вас срочно, так что оглоблями живей переставляем! — нахмурился начальник стражи, и вся процессия двинулась вперед, к выходу из тюрьмы.

Когда в конце коридора открылись ворота, впуская дневной свет и морозную свежесть, Шаккан невольно сощурился с непривычки. И с жадностью вдохнул вкусный воздух, от которого, как от родниковой воды, приятно обжигало внутри.

Маленький тюремный двор, похоже, сегодня толком никто не расчищал. Нетронутые шапки снега крупными кристаллами сверкали под зимним солнцем, рыхлая каша на дороге поднималась выше щиколоток.

— Как хорошо! — невольно выдохнул Шаккан, поднимая глаза к лазурному небу. — Хорошо...

— Живей! — рявкнул начальник, и юноше в спину больно ткнулся наконечник копья.

Опустив голову, узник ускорил шаг.

Стража провела дингиров через двор, к большим черным воротам в крепостной стене. Ворота открылись, и, пропустив узников внутрь, немедленно закрылись. Снаружи загрохотали запоры.

А дингиры со своим конвоем очутились в просторном холле с очень высоким потолком и без единого окна. Вдоль стен полыхали факелы. А в глубине холла, где виднелась ведущая вниз лестница, в расслабленных позах и переговариваясь между собой стояли воины в красных доспехах. Среди них Шаккан увидел Птицу — в новом кожаном костюме, с мечом в ножнах.

— Вот с-сука, — сквозь зубы процедил Гидра. — Ну что, всех красногрудых обслужила, наследница?

Один из красногрудых сделал неприметный жест рукой. И в то же мгновение перед Гидрой блеснул золотой хлыст, который со свистом рассек воздух и обрушился на пленника. Гидра вскрикнул, пошатнувшись — но на ногах устоял. Через все его лицо от лба до подбородка и на незащищенной панцирем руке проступила кровавая линия.

— Язык свой прикуси! — прошипела Птица.

— Расковать их, — приказал один из красногрудых — высокий, статный мужчина лет пятидесяти, с коричневым от постоянного пребывания на солнце лицом и глубокими морщинами вокруг глаз и на лбу.

Конвоиры засуетились возле дингиров. Шаккан чувствовал, как они исподтишка бросают на пленников опасливые взгляды — все-таки Гидра и Червь пугали их.

Наконец, защитные панцири были сняты. Червь с наслаждением улыбнулся, расправляя плечи. Стигма засветилась на его обнаженной спине. Гидра запястьем стер набрякшую над бровью кровавую каплю и спросил:

— И оружие нам тоже дадут? Или мечи только для родовитых щелок?

— Раздать оружие, — опять приказал немолодой воин с загорелым лицом.

Надзиратели нехотя передали каждому из дингиров меч в ножнах.

— А теперь — на арену. И да благословят акады ваш поединок! — провозгласил загорелый.

— Кто с кем будет биться? — спросил Червь.

— Все со всеми, — коротко ответил ему воин.

— Как это? — удивился Гидра. — Нам сказали, будет брошен жребий, и...

— Представители двенадцати акад изменили свое решение, — перебил его загорелый. — Следуйте за мной!

Он двинулся вниз по ступеням. Птица первой поспешила за ним. Потом, недовольно крякнув, не лестницу ступил Гидра.

— Видать, наш тринадцатый-то неподалеку? — негромко проговорил он, проходя мимо Червя.

— Кто знает, — так же быстро и тихо ответил ему Червь.

Шаккан плелся за всеми последним. Он нес перед собой меч в ножнах, будто чью-то отрубленную руку.

Ступени сначала вели в какое-то подземелье, а потом начали круто подниматься наверх — и вскоре все четверо оказались перед небольшими подъемными воротами, через решетку которых виднелся белый день и небольшая песчаная арена с трибунами.

Два силача при виде дингиров, лязгая цепями, принялись поднимать тяжелую решетку.

Птица, поднырнув под нее, вылетела на арену первой. Следом неспешной походкой вышли Червь и Гидра. Позади всех плелся Шаккан, и решетка за его спиной с грохотом опустилась.

Юноша вздрогнул и остановился. Подняв голову, он с удивлением обнаружил, что трехъярусные трибуны забиты людьми, хотя вокруг царила тишина. Десятки глаз внимательно и при этом равнодушно взирали на бойцов, трое из которых были обречены закончить свою жизнь здесь, на этой арене.