Стихи остаются в строю

На выставке

Шли над страной дождя косые И вереницы хмурых лет. «Россия, нищая Россия», — Так в скорби написал поэт. Бумагу слезы застилали, Сжимали пальцы карандаш… Тогда художники писали Печальный, горестный пейзаж. Река… Церквушка… Деревушка… И на горе — дворянский дом. На первом плане — побирушка, Разутый пахарь — на втором. Но отшумели непогоды, В туман ушли былые годы… Москва во всей своей красе За далью утренней лучится, По Ярославскому шоссе На выставку троллейбус мчится. И нам видна издалека Взлетающая в облака Эмблема выставки и башен И арок солнечная тень. И, вспоминая день вчерашний, Мы в нынешний вступаем день. Земля родная перед нами: Вдохнем Таджикистана зной, Пройдем киргизскими степями, Высокогорными садами, Полями Грузии родной. Увидим новые аулы В степной казахской стороне, Со звонкою домброю Джамбула, Певца седого на коне. Смотри! Смотри во все концы. Вот здесь из Мурманска — малина, Из Заполярья — огурцы, А это — дыня Сахалина. И это явь: он нам не снится — Необозримый сад садов, Мы видим россыпи пшеницы, Налив мичуринских плодов. Висят туркменские ковры, Столетья краску с них не смоют. Лежит богатство трудовое, Неисчислимые дары…

Павел Винтман [1]

Возвращение

Если вспомнить час прощанья… Облака скользили к югу, Вспышки молний освещали Каждый куст и каждый угол; От грозы и от печали Легким холодом тянуло, Наши руки повстречались, Ты в глаза мне заглянула. И казалось: нам расстаться — Как горе сойтись с горою. Ты сказала: — Возвращаться Будешь, верю я, героем. Это будет рано утром После боя, после счастья. Я войду и сброшу куртку — Двери настежь, сердце настежь. В поцелуе сердце настежь. Ты с испугом: — Смотрят люди! — Ну и пусть. Теперь не страшно: Победителей не судят.

1

В книге ошибочно указано имя: Петр. — прим. верстальщика.

1939 год

Весенняя сорвала буря Повестки серенький листок. Забудет девушка, забудет, — Уехал парень на Восток. Друзья прощаются внезапно. Сырая ночь. Вокзал. Вагон. А это значит — снова Запад Огнем и кровью обагрен. Да будет вечно перед нами, Как данный в юности обет, Год, полыхающий как пламя, Разлук, походов и побед.

Василий Горбатенков

Из окна вагона

Не пойму я, что это такое Снова пробуждается во мне. Пролетели станцию Красное, Сонные поселки в стороне. Мечутся, толпятся, исчезая, Искры в хороводе золотом. Сторона ль, сторонушка родная, Ты ли промелькнула за окном? Кочки, дым летучий над болотом, Огонек далекий у куста. Домик за днепровским поворотом, Ветхая часовня без креста… С горем неразлучное соседство, Ветром его, что ли, занесло!.. Бедное, неприбранное детство, Скудное пастушье ремесло!.. С полки сняв поблекшую травинку, Мну в зубах, по-юношески рад, Вспоминая каждую тропинку, Где ходил пятнадцать лет назад. Ни о чем сейчас не беспокоюсь. Пляшет искр сверкающий поток. В ночь летит запыхавшийся поезд Через две границы на восток.

1939

На берегу Днепра

Когда дрожит последний луч за лесом, И ты проходишь берегом реки, И видишь, как под ивовым навесом Волна ломает тихо тростники, Стремишься все разведать по истокам В летящем синем зеркале Днепра. И жизнь встает в значении высоком, — Что так же вся в течении быстра.

1939

Захар Городисский

Последнее…

Я тебе посвятил много пламенных строк, Ты же письма писать мне не хочешь… Ну, так знай, я могу и к себе быть жесток И порву свое сердце на клочья… Хватит сил у меня твой портрет разорвать, Сжечь все письма твои дорогие, И без жалости их навсегда променять, Навсегда променять на другие… А при встрече, не глядя, я мимо пройду, Если б даже я сердце дрожало… Потому что весной в сорок третьем году Ты мне письма писать перестала.

1943

«И если мне смерть повстречается близко…»

И если мне смерть повстречается близко, Уложит с собою в кровать, Ты скажешь друзьям, что Захар Городисский Никогда не привык отступать. Что я, нахлебавшись смертельного ветра, Упал не назад, а вперед, Чтоб лишних сто семьдесят два сантиметра Вошли в завоеванный счет.

Август 1943 г. Госпиталь 3656

Написано за три дня до смерти

Григорий Гридов

Родная сторона

(Песня)

Ночью было это, С фронта шел солдат, На борьбу с кадетом Шел из-под Карпат… Время грозовое Все в пути смело… Шел он и в родное Завернул село. Страдать осталось нам немного, Гляди, за взгорьями она — Широкая дорога, Родная сторона… Покосилась хата… Горе — впереди. Сердце у солдата Дрогнуло в груди. В небе ворон кружит, — Знает, чья вина: Не встречает мужа Верная жена. Опять в груди его тревога, Как ночь, черна и холодна… Широкая дорога, Родная сторона… Видит на погосте — Молодой курган. Рассказали гостю: Надругался пая… Не снесла Алена, Стал ей свет не люб: Ночью бабы с клена Сняли теплый труп. На миг у старого порога Солдата сгорбилась спина… Широкая дорога, Родная сторона… Встал с земли неловко… Сердцу горячо… Он свою винтовку Вскинул на плечо… — Эх! — глаза сверкнули. — Подведем мы счет: От батрацкой пули Барин не уйдет!.. Сказал он людям: — Братцы, трогай! Судьба у всех у нас одна — Широкая дорога, Родная сторона… Шляхом, без опаски, С песней шел солдат, Вел к Новочеркасску Боевой отряд… Шел зарей туманной Солнышко встречать, — Шел у атаманов Волю отбирать… Страдать осталось нам немного, Гляди, за взгорьями она — Широкая дорога, Родная сторона…

Владислав Занадворов

Походный рюкзак

Над моей кроватью Все годы висит неизменно Побуревший на солнце, Потертый походный рюкзак. В нем хранятся консервы, Одежды запасная смена, В боковом отделенье — Завернутый в кальку табак. Может, завтрашней ночью Прибудет приказ управления, И, с тобой не простившись, Рюкзак я поспешно сниму… От ночлега к ночлегу — Лишь только дорога оленья Да в мерцании сполохов Берег, бегущий во тьму. Мы изведали в жизни Так много бессрочных прощаний, Что умеем разлуку С улыбкой спокойной встречать; Но ни разу тебе Не писал я своих завещаний; Да, по совести, что я И мог бы тебе завещать? Разве только чтоб рукопись Бережно спрятала в ящик, И прикрыла газетой Неоконченный лист чертежа, Да, меня вспоминая, Склонялась над мальчиком спящим, И отцом бы и материю Сразу для сына служа. Но я знаю тебя: Ты и рукопись бережно спрячешь, От людей посторонних Прикроешь ревниво чертеж, И, письма дожидаясь, Украдкой над сыном поплачешь, Раз по десять, босая, Ты за ночь к нему подойдешь. В беспрерывных походах Нам легче шагать под метелью, Коль на горных вершинах Огни путевые видны. А рюкзак для того И висит у меня над постелью, Чтобы сын в свое время Забрал бы его со стены.

Последнее письмо

Лишь губами одними, бессвязно, все снова и снова Я хотел бы твердить, как ты мне дорога… Но по правому флангу, по славным бойцам Кузнецова Ураганный огонь открывают орудья врага. Но враги просчитались: не наши — фашистские кости Под косыми дождями сгниют на ветру без следа, И леса зашумят на обугленном черном погосте, И на пепле развалин поднимутся в рост города. Мы четвертые сутки в бою, нам грозит окруженье: Танки в тыл просочились, и фланг у реки оголен… Но тебе я признаюсь, что принято мною решенье И назад не попятится вверенный мне батальон… …Ты прости, что письмо, торопясь, отрываясь, небрежно Я пишу, как мальчишка — дневник и как штурман — журнал… Вот опять начинается… Слышишь, во мраке кромешном С третьей скоростью мчится огнем начиненный металл? Но со связкой гранат, с подожженной бутылкой бензина Из окопов бойцы выползают навстречу ему. Это смерть пробегает по корпусу пламенем синим, Как чудовища, рушатся танки в огне и дыму. Пятый раз в этот день начинают они наступленье, Пятый раз в этот день поднимаю бойцов я в штыки, Пятый раз в этот день лишь порывом одним вдохновенья Мы бросаем врага на исходный рубеж у реки! В беспрестанных сраженьях ребята мои повзрослели, Стали строже и суше скуластые лица бойцов… …Вот сейчас предо мной на помятой кровавой шинели Непривычно спокойный лежит лейтенант Кузнецов. Он останется в памяти юным, веселым, бесстрашным, Что любил по старинке, врага принимать на картечь. Нам сейчас не до слез, — над убитым товарищем нашим Начинают орудья надгробную гневную речь. Но вот смолкло одно, и второе уже замолчало, С тылом прервана связь, а снаряды приходят к концу. Но мы зря не погибнем! Сполна мы сочтемся сначала. Мы откроем дорогу гранате, штыку и свинцу!.. Что за огненный шквал!.. Все сметает… Я ранен вторично… Сколько времени прожито, — сутки, минута ли, час?.. Но и левой рукой я умею стрелять на «отлично», Но по-прежнему зорок мой кровью залившийся глаз… Снова лезут, как черти. Но им не пройти, не пробиться… Это вместе с живыми стучатся убитых сердца, Это значит, что детям вовек не придется стыдиться, Не придется вовек и украдкой краснеть за отца!.. Я теряю сознанье… Прощай! Все кончается просто… Но ты слышишь, родная, как дрогнула разом гора? Это голос орудий и танков железная поступь, Это наша победа кричит громовое «ура!».

Могилы моих друзей

Моих друзей не надо искать На кладбищах городских: В два метра длиной кровать Кажется тесной для них. По-братски обнявшись, они лежат, Воинский выполнив долг, Словно выспаться спешат, Пока тревогой не поднят полк. Но, заглушая метели плач, Без отдыха, день за днем, Над ними каменный трубач Грубит, задыхаясь, подъем. Еще друзья остались в тайге, Как будто легли отдохнуть С компасом, сжатым в руке, Чтобы утром отправиться в путь. В песках, где сгорел саксаул, Их прикрыли грудой камней: Так воды отдаленный гул Привычному уху слышней. Но посмотришь, — в любом краю Мы проходим по их следам… Коль будет нужно — могилу мою Ты отыщешь где-нибудь там…