Стихи. Песни. Сценарии. Роман. Рассказы. Наброски. Дневники.

Славка выпил.

— Вот Надька говорит, что людей любит… А она не людей любит, а себя! Ей так удобнее, выгодней — смотри, какая я хорошая, а какие вы все подонки…

Славка говорил громко, забыл про девочку, за стеной спящую, забыл, а девочка проснулась и заплакала.

— Ты погоди, — сказал Костя и встал. — Погоди. Я сейчас.

Вскоре он вышел на кухню с девочкой, завернутой в одеяло. Ноги босые у девочки торчали, она хныкала.

Славка сидел молча.

Костя ходил по кухне, укачивал. Но девочка все хныкала и, судя по всему, намеревалась и зареветь — всерьез.

— Может, ей на горшок надо? — предложил Славка с ясностью выпившего человека. — Чего ты ее качаешь? Где горшок?

— Под кроватью, — сказал Костя. — Давай…

Славка принес горшок.

Они посадили девочку на него.

А сами к столу.

Девочка со сна, спросонья, смотрела на отца и незнакомого дядю, принесшего горшок и так неловко ее на горшок посадившего.

— На Надьку похожа, — сказал Славка. — Принцесса на горшке. Сейчас бы сфотографировать, на память… У тебя аппарата нет?

— Да снимал я ее на горшке, — сказал Костя. — Целая серия есть.

— А хорошо ей сейчас, — сказал Славка, — горшок, что ли, мне купить? Все радость…

Так они посидели недолго.

Лена на горшке, а ребята за столом, и Лене явно все это правильно — сидеть среди ночи рядом с папой и не спать… И мало ли что вертелось у нее в голове, это все тайна.

А пока что Костя снял ее с эмалированного трона и в комнату унес…

А когда он вернулся на кухню, Славки там не было.

Стояла недопитая бутылка. Нож лежал, тот самый, с ореховой ручкой.

А через какое-то, очень недолгое время взревел мотоцикл, без глушителя, и умчался в ночь.

И в мае бывают пасмурные дни, предгрозовые.

Небо еле раздвинулось, еле что-то пропустилось сквозь облака, летящие низко.

Утром — а было часов шесть, не больше — свалка эта знаменитая смотрелась не так уж и страшно. Фантастика, конечно, но при определенном освещении вся эта огромная, совершенно нереальная гора отбросов, ржавых листов железа, обломков чего-то, листов бумаги, которые тихо-тихо взлетали, кружась, под утренним ветерком, опадали, и еще какие-то ящики, доски, банки, битые бутылки, тряпье — все это смахивало даже на какое-то нелепое произведение искусства. На любителя, конечно.

Но близко к этому произведению подойти было никак нельзя. В противогазе — можно, а так — нет.

И все же рано утром стоял около этой горы один человек. Это Надя стояла.

Свалка не была чем-то единым. Это, скорее, был хребет, а не гора — пологий, упругий. Кое-где что-то выступаю, вздымалось, дыбилось, но при таком освещении, смутном еще, сумеречном, все сглаживалось, и очертания, если не вглядываться подробно, были без определенностей, без деталей…

Надя стояла напротив, в светлом плаще. Руки в карманах. Стояла, соображая.

Дома вокруг, невдалеке, и свет в окнах вспыхивает. Одно окно, другое.

Холодно было еще, рано, сыро.

И снова — рев мотоцикла. Славка, сделав круг, затормозил перед Надей.

Она не удивилась. Славка был такой же замотанный, в грязи, и шлем он привез — для кого, пока что неизвестно.

— С добрым утром, — сказа,! Славка. — И с хорошим днем.

— Ну и грохот от тебя. — Надя обошла мотоцикл. — Красивый, красный… — Она ручки потрогала, нестандартные. — Научил бы как-нибудь, на досуге… С мотоциклом у меня не вышло… Это раз… Мечтала всю жизнь на планере полететь. Это два… Море ни разу не видела. Представляешь, какая жизнь?

— Да, уж чего хорошего… — сказал Славка. — А мотоцикл — это просто. Садись.

Славка ей показал, куда нажимать, шлем предложил, но Надя от шлема отказалась. И пронеслась вокруг этой горы, и ехала ничего, рулила.

Славка стоял, смотрел. Шлемом помахивал.

А Надя круг этот неровный завершала. Все мимо летело, она и не оглядывалась — летит и летит.

После они присели на камнях.

Слава.Что ты собираешься с этим делать? (Он показал на свалку.)

Надя.Не знаю.

Слава.Ты думаешь, кто-нибудь придет?

Надя.Придут. Ты же пришел.

Слава.Я — другое дело.

Надя.У всех свои дела. Но ты же пришел.

Слава.Чем я могу тебе помочь?

Надя.Да ничем… Пришел, и спасибо… На мотоцикле я покаталась… Славка, Славка… Ты Лизу береги. Вот и все.

Славка ничего не ответил. Он ходил около этой горы, примериваясь, приглядываясь.

Слава.Дело это безнадежное, Надя. Честно.

Надя.Как сказать. По-моему, да. Но переступить через безнадежность можно. И нужно.

Слава.Ты никуда отсюда не уходи.

Надя.А я и не собираюсь. Я подожду, люди должны прийти.

Слава.И ты веришь? Веришь, что придут?

Надя.Ты пришел. Приехал, пригрохотал.

Слава.Не уходи отсюда никуда, я быстро.

Он умчался, вздыбив своего красного коня, а Надя осталась одна. Отошла в сторону, присела на камень какой-то серый.

Облака, облака. Но люди подходили, Не сразу, не вместе, поодиночке, и семьями тоже шли. Собирались люди молча. Сколько их было, сюда пришедших?

Не подсчитать. Как сказал поэт: «Толпы лиц сшибают с ног». Вернее и не скажешь.

Шли люди и шли.

Они окружали постепенно эту гору, холмы эти. И милиция вскоре приехала, но поскольку все было тихо, то милиция не вмешивалась. Только к Наде подошли.

— Вам в обком к десяти утра надо прибыть, — сказал старший лейтенант.

— Не знаю, — сказала Надя. — Вряд ли я смогу. А вот вы, товарищ старший лейтенант, зря сюда приехали.

— Мне приказали, я приехал.

Люди шли и шли, присаживались, завтраки раскрывали — день был субботний, и транзисторы уже где-то играли, хотя было еще сравнительно рано, и гитары. II вокруг этой горы образовалось что-то вроде праздника, вроде поездки за город, пикника, если хотите. Общественное мероприятие, или — так уж получилось — повод, чтобы собраться вместе, и случай такой уж выпал — недалеко идти.