Здравствуй, смерть! – и спутник крылатый,объясняя, в рай уведет,но внезапно зеленый, зубчатый,нежный лес предо мною мелькнет.И немой, в лучистой одежде,я рванусь и в чаще найдупрежний дом мой земной, и, как прежде,дверь заплачет, когда я войду.Одуванчик тучки апрельскойв голубом окошке моем,да диван из березы карельской,да семья мотыльков под стеклом.Буду снова земным поэтом:на столе открыта тетрадь…Если Богу расскажут об этом,он не станет меня укорять.Кембридж, 1920 г.
Пир
Так лучезарна жизнь, и радостей так много.От
неба звездного чуть слышный веет звон:бесчисленных гостей полны чертоги Бога;в один из них я приглашен.Как нищий я пришел; но дали мне у двериодежды светлые, и распахнулся мир:со стен расписанных глядят цветы и звери,и звучен многолюдный пир.Сижу я и дивлюсь… По временам бесшумнодверь открывается в мерцающую тьму.Порою хмурится сосед мой неразумный,а я – я радуюсь всему:и смоквам розовым, и сморщенным орехам,и чаше бражистой, и дани желтых пчел;и часто на меня со светлым, тихим смехомхозяин смотрит через стол.22 мая 1921 г.
Тристан
1. По водам траурным и лунным…
По водам траурным и луннымне лебедь легкая плывет,плывет ладья и звоном струннымлуну лилейную зовет.Под небом нежным и блестящимладью, поющую во сне,с увещеваньем шелестящимволна передает волне.В ней рыцарь раненый и юныйсклонен на блеклые шелка,и арфы ледяные струныласкает бледная рука.И веют корабли далече,и не узнают никогда,чтo это плачет и лепечет —луна ли, ветер, иль вода…
2. Я странник. Я Тристан. Я в рощах спал душистых
Я странник. Я Тристан. Я в рощах спал душистыхи спал на ложе изо льда.Изольда, золото волос твоих волнистыхво сне являлось мне всегда.Деревья надо мной цветущие змеились;другие, легкие, как сны,мерцали белизной. Изольда, мы сходилисьпод сенью сумрачной сосны.Я тигра обагрял средь тьмы и аромата,и бег лисицы голубойя по снегу следил. Изольда, мы когда-товдвоем охотились с тобой.Встречал я по пути гигантов белоглазых,пушистых, сморщенных детей.В полночных небесах, Изольда, в их алмазахты не прочтешь судьбы моей.1921 г.
Облака
1. На солнце зoлотом сверкает дождь летучий…
На солнце зoлотом сверкает дождь летучий,озера в небесах синеют горячо,и туча белая из-за лиловой тучивстает как голое плечо.Молчи, остановись… Роняют слезы раясоцветья вешние, склонясь через плетень,и на твоем лице играет их сырая,благоухающая тень.Не двигайся, молчи. Тень эту голубуюя поцелуями любовно обогну.Цветы колышутся… я счастлив. Я целуюзапечатленную весну.
2. Закатные люблю я облака…
Закатные люблю я облака:над ровными, далекими лугамиони висят гроздистыми венками,и даль горит, и молятся луга.Я внемлю им. Душа моя строга,овеяна безвестными веками:с кудрявыми багряными богамия рядом плыл в те вольные века.Я облаком в вечерний чистый часвставал, пылал, туманился и гас,чтоб вспыхнуть вновь с зарею неминучей.Я облетал все зримое кругом,блаженствовал и, помню, был влекомжемчужной тенью, женственною тучей.Берлин, 1921 г.
В поезде
Я выехал давно, и вечер нероднойрдел над равниною нерусской,и стихословили колеса подо мной,и я уснул на лавке узкой.Мне снились дачные вокзалы, смех, весна,и, окруженный тряской бездной,очнулся я, привстал, и ночь была душна,и замедлялся ямб железный.По занавеске
свет, как призрак, проходил.Внимая трепету и треньюсмолкающих колес, я раму опустил:пахнуло сыростью, сиренью.Была передо мной вся молодость моя:плетень, рябина подле клена,чернеющий навес, и мокрая скамья,и станционная икона.И это длилось миг… Блестя, поплыли прочьскамья, кусты, фонарь смиренный.Вот хлынула опять чудовищная ночь,и мчусь я, крошечный и пленный.Дорога черная, без цели, без конца,толчки глухие, вздох и выдох,и жалоба колес – как повесть беглецао прежних тюрьмах и обидах.Груневальд, 4 июля 1921 г.
Кто меня повезет…
Кто меня повезетпо ухабам домой,мимо сизых болоти струящихся нив?Кто укажет кнутом,обернувшись ко мне,меж берез и рябинзеленеющий дом?Кто откроет мне дверь?Кто заплачет в сенях?А теперь – вот теперь —есть ли там кто-нибудь,кто почуял бы вдруг,что в далеком краюя брожу и пою,под луной, о былом?Берлин, 1921 г.
Перо
Зелененьким юрким внучатамнаказывал леший в бору:«По черным ветвям, по зубчатым,жар-птица порхнет ввечеру;поймайте ее, лешенечки,и клетку из лунных лучейвозьмите у ключницы-ночки,да так, чтоб не видел Кощей.Далече от чащи брусничнойумчите добычу свою;найдете вы домик кирпичныйв заморском туманном краю.Оставьте ее на пороге:там кроткий изгнанник живет;любил он лесные дорогии вольный зеленый народ».Так дедушка-леший на елишушукал, и вот ввечеру,как струны, стволы зазвенелии что-то мелькнуло в бору.Маячило, билось, блестело, —заохал, нахохлился дед…Родимые, знать, улетелажар-птица из пестрых тенет.Но утром, как пламя живое,на пыльном пороге моемлежало перо огневоес цветным удлиненным глазком.Ну что ж, и за этот подарокспасибо, лесные друзья.Я беден, и день мой неярок,и как же обрадован я!Кембридж, <6> июня 1921 г.
Мечтал я о тебе так часто, так давно…
Мечтал я о тебе так часто, так давно,за много лет до нашей встречи,когда сидел один, и кралась ночь в окно,и перемигивались свечи.И книгу о любви, о дымке над Невой,о неге роз и море мглистомя перелистывал, и чуял образ твойв стихе восторженном и чистом.Дни юности моей, хмельные сны земли,мне в этот миг волшебно-звонкийказались жалкими, как мошки, что ползлив янтарном блеске по клеенке.Я звал тебя, я ждал. Шли годы. Я бродилпо склонам жизни каменистыми в горькие часы твой образ находилв стихе восторженном и чистом.И ныне, наяву, ты, легкая, пришла,и вспоминаю суеверно,как те глубокие созвучья-зеркалатебя предсказывали верно.6 июля 1921 г.
Как было бы легко, как песенно, как дружно…
Как было бы легко, как песенно, как дружномои моленья бы неслись,когда бы мы в саду, во храме ночи южнойс тобой нечаянно сошлись.Свет лунный по кустам, как лоск на мокрых сливах,там серебрится средь полян.Бестрепетны цветы. В аллеях молчаливыхмедвяный, бархатный туман.И ветерок вдали рождается, и вскоревздыхает жимолость во сне.За кипарисами угадываешь море.Чу! Море молится луне.Скользит оно, скользит, сокрытой страстью вея,и слышишь и не слышишь ты,и смутный мотылек, жужжа и розовея,считает смутные цветы.9 июля 1921 г.