Стихия страха
Шрифт:
– А я должна была сама съесть отраву? Чтобы развеять последние сомнения в виновности вашей бедной Ниночки? Вы бы сейчас убивались над моим хладным телом? Забавно было бы на это посмотреть. Сядьте уже на место, господин инквизитор, и возьмите себя в руки. За попытку убийства хозяйки вашу Ниночку все равно ожидала бы виселица. Так какая в сущности разница? Сядьте, я сказала!
Но красавчик и не думал садиться, он схватил меня за руку и процедил:
– Разница в том, что теперь вы будете отвечать за ее убийство!
– Пустите! И это лучший выпускник Академии? Вы так плохо знаете право? За убийство рабыни, которое еще кстати надо доказать,
Кысей отшатнулся от меня, разглядывая с ужасом.
– Она была прежде всего живым существом. Человеком!
– У нас нет никаких имущественных претензий к госпоже Хризштайн, - быстро сказал Эмиль.
– Вы упомянули, что болезнь Софи не связана с отравлением. Вы знаете, что с ней?
– Знаю, - кивнула я.
– Но от оскорбительного тона господина Тиффано у меня разболелась голова.
Меня даже слегка подташнивало от резкой боли в висках.
– Я прощу за него прощения. А также приношу свои извинения, - вымученно сказал Эмиль, с отчаянием глядя на меня.
– Пожалуйста, скажите, что с ней. Мы заплатим любую цену, лишь бы...
– Цену я уже назвала госпоже Бурже, - я скривилась от боли и нехотя села обратно за стол.
– И скажите господину Тиффано сесть, чтобы не маячил у меня перед глазами. А мышечная слабость вашей жены объясняется очень просто. После падения с лошади у нее...
– меня мучила сильная жажда, и я потянулась за стаканом с водой, собираясь сделать глоток.
Но Кысей выхватил стакан у меня прямо из-под носа.
– Что за мелочность, господин инквизитор?
– Кто-то еще пил воду за столом?
– вдруг резко спросил он, прикладывая свою ладонь к моему лбу.
– Эжени?
Экономка растерянно покачала головой. Его ладонь странно холодила кожу.
– Все пили вино, кроме госпожи...
– А кто наливал ей воду? Ниночка? Да отдайте же!
Он вырвал стакан из моих ослабевших рук. Мысли вдруг смешались в один липкий бесформенный ком. Я поднесла руку ко рту, понимая, что вовсе не соус был острым, а... Кысей схватил меня за плечи и затряс, с дрожью в голосе выговорив:
– Глупая самоуверенная дура!
– в его глазах плескался отчаянный страх.
– Сколько глотков вы сделали?
Желудок скрутило жгучей болью, я закусила губу от осознания, насколько сглупила, не подумав о воде. А еще Единый решил ради разнообразия услышать мои желания... И вправду дура...
– Сколько глотков?!?
Глава 8. Инквизитор Тиффано
Оглушенный страхом, я тряс ее за плечи, пытаясь добиться ответа:
– Сколько глотков?!?
Лидия раздраженно фыркнула:
– Два. Два глотка. Прекратите панику. Ничего со мной не будет...
Неестественный румянец на ее щеках, непривычно горячие руки, кашель... Господи, ну почему я раньше не заметил? Почему позволил устроить эту опасную игру?!?
– Эжени, бегите за лекарем! Быстрей! Эмиль, приготовь подсоленной воды. И молоко, если есть.
Экономка потрясенно кивнула и выбежала из комнаты. В голове не осталось мыслей, лишь крутились отдельные фразы из медицинского справочника об отравлении мышьяком, прочитанные накануне. Паралитическая форма... слабость, болезненные судороги, остановка дыхания... смерть... Я встряхнул головой и потащил
Лидию в ванную. Упреждая попытки вырваться или ударить меня, я схватил ее за шкирку, словно нашкодившую кошку.– Да пустите! Я сама могу...
– Живот болит?
Она не ответила, но по гримасе на лице я и так понял ответ. Похоже, что у нее желудочная форма отравления... Если сразу принять меры, сделать промывание, то можно надеяться...
Впихнув ее в ванну, я наклонил ей голову и засунул два пальца в рот, вызвав рвоту. На сытый желудок действие мышьяка было менее опасным, но, демон, эта зараза ничего и не съела толком. Она пыталась вырваться, ухитрившись меня оцарапать, но я лишь попросил:
– Уймитесь, пожалуйста... Надо вывести яд, пока не поздно.
Она все еще пыталась освободиться, но я с ужасом заметил, что попытки делаются все слабее. Предательские бусинки пота, выступившие у нее на висках, и побелевшее от боли лицо вгоняли меня в еще большее отчаяние. Подоспел Эмиль со стаканом подсоленной воды.
– Надо выпить, - заставил я ее, насильно вливая воду и следя, чтобы она не подавилась. Лидия тяжело дышала, ритм становился все слабее, и тут я заметил, что она еще и в крепко затянутом корсете. Громко выругавшись, я принялся расшнуровывать его, но запутался в узлах, пальцы дрожали.
– Эмиль, ножницы, быстрее!
– Не смейте, - просипела Лидия.
– Не смейте портить мне еще один... Да прекратите же истерику...
Эмиль растерялся, и ножницы мне подала бледная от страха Софи. Не слушая Лидию, я разрезал шнуровку корсета, стащил его и едва успел увернуться от ее ногтей. Она согнулась пополам от боли и покачнулась.
– Помогите уложить ее в постель, - раздался голос подоспевшей Гиршем в сопровождении запыхавшейся экономки.
– Мышьяк?
– Да, - кивнул я, подхватывая Лидию на руки и не обращая внимания на ее истеричный то ли смех, то ли всхлип.
– Как давно приняла?
– Минут пятнадцать назад. Я вызвал рвоту и дал подсоленной воды...
– Таки правильно сделали. Пусть служанка приготовит побольше теплой воды, еще мне нужно...
Из комнаты лекарь меня выставила. Я бросил последний взгляд на Лидию, что уже не сопротивлялась, дышала редко-редко, свернувшись на кровати и поджав колени к подбородку. Теперь, когда от меня ничего уже не зависело, в голове не осталось ни одной мысли, лишь туман страха. Я нетвердым шагом спустился в гостиную, где ждали Эмиль и Софи. Мимо меня торопливо прошла экономка, неся согретую воду и чистые полотенца. Я подхватился ей помочь, но Эмиль насильно усадил меня на диван.
– Сядь, Кысей. Не мешай им.
Я хотел помолиться, но не вспомнил даже строчки. Эмиль положил мне руку на плечо и тихо сказал:
– Она обязательно поправится.
Горло перехватил предательский спазм.
– Эмиль, лучше отведи Софи спать. Уже поздно, пусть ложится, не надо ей видеть...
Он с сомнением кивнул и ушел, ведя всхлипывающую жену под руку. Я остался один. Время застыло, словно густой сироп. Сцепив руки в молитвенном жесте, я бессильно опустил на них голову и закрыл глаза. "Господи Единый, не дай ей умереть, спаси и помилуй. Не наказывай столь жестоко свою грешную дочь, сохрани ей жизнь. Я обещаю, что верну ее на путь истинный, обещаю, что она раскается. Дай только время... Я готов стерпеть и ее злые выходки, и домогательства, и пошлость, и даже оскорбления, пусть только выживет... Спаси и помилуй..." На душе было пусто.