Стиходворения
Шрифт:
И выбив опять сто костяшек из ста,
я там, где за куревом лазал,
в софийскую мушку распятья Христа
нацелюсь лазоревым глазом.
УЛИЦА ВОЛКОВА
Волчьей улицы дом, словно клык,
расшатался и стал кровоточить,
и к нему два таких же впритык
разболелись сегодняшней ночью.
Расскрипелись, как будто под снос,
и распухли щеками заборов,
и теперь только содою звёзд
полоскать
Око волка – багровый фонарь,
хвост его выметает прохожих,
а Вторая Гора, как и встарь,
окончательно их обезножит.
Крыш прогнивших топорщится шерсть,
крылышкуя, смеётся кузнечик,
он на Волкова, дом 46
нашептал Велимиру словечек.
Бобэоби – другие стихи –
в горле улицы, в самом начале,
зазвучали, больнично тихи,
но на них санитары начхали.
Здесь трудов воробьиных не счесть:
по палатам душевноздоровых
птичью лирику щебетом несть,
пусть и небо на крепких засовах.
А над небом царит высота,
а с высот упадает в окошко
пустота, простота, красота,
трав и вер заповедная мошка.
ОЗЁРА
И Лебяжье, и Глубокое
проморгали синеву,
только утка хитроокая
удержалась на плаву.
Только небо золотистое
всё ещё выходит в рост
и трепещет между листьями
усыхающих берёз.
На лугах тончают лужицы,
зазеркальем манит карп –
и взовьются, и закружатся
чешуёю облака.
Юность, памятью ромашковой
на меня венок надев,
разбегается барашками
…в круге первом…
…по воде…
ВАРВАРИНСКАЯ ЦЕРКОВЬ
Храм стоит у погоста, напротив,
над оградами крестик держа,
напитавшись молитвой и плотью
приходящих к нему ухожан.
Двести лет над Сибирской заставой
дух крамолы витал палачом –
это здесь он Емелю заставил
по Казани греметь пугачом.
Потому ли Радищев и Герцен
у Варваринской медлили тракт,
что услышан был «Колокол» сердцем
и прочитан дорожный трактат?
А мятежный шаляпинский гений,
оживляя церковный хорал,
не во время ли тех песнопений
столь великой судьбой захворал?
Не затем ли крещён Заболоцкий
в этих стенах – чтоб бунта чтецы
троекратно и многоголосо
освятили в купели «Столбцы»?..
5-Я ГОРБОЛЬНИЦА
Ангел явится – и вдруг начнёшь креститься,
да шарахнешься с насиженного рая
в неврологию, где пухлая сестрица
за кроссвордом и печеньем умирает.
То
ли топот по линолеуму слышен,что, как инсульт, пробивает черепушку,
то ли в междупозвонковой давней грыже
заходили с визгом диски у старушки?
Этим утром бродит солнце по палатам
и на лазер просыпающихся удит.
Расщепляет массажист тебя на атом,
и капелью острой капельница будит.
Оборону держит строго старый замок,
и моргают занавесками бойницы…
Внеурочный посетитель – полустанок –
разгоняет поездами боль больницы.
КАЗАНЬ: УНИВЕРСИАДА 2013
Кровить ещё июльскому деньку
до полной анемии дю Солея
и неба серебристую деньгу
ссыпать на переходе у аллеи.
А мне теперь выдёргивать билет
на зрелище совсем иного толка –
смотреть, как распоясался атлет,
в одну ладошку хлопать да и только.
Брести, где колченогая игра
восстала с разлинованного пола:
на Спартаковской холл к себе прибрал
зеркальные осколки баскетбола.
А на Манеже, цифрами кружа,
развеян том судейских протоколов.
Мне от рапиры бешеной бежать,
но сорок пять поймать в живот уколов.
И напоследок праздновать улов,
увидев, как на потном пьедестале
покатятся к подножию голов
налившиеся золотом медали.
СТАРАЯ КАЗАНЬ
По ветхим улочкам Казани,
смиренно дышащим на ладан,
иду с умершими друзьями –
а что ещё от жизни надо?
И будто горние берёзы
мне путь неспешный проясняют,
они, от старости белёсы,
всё понимают и… сияют.
А день окуривает дымкой
избушки курьи нежилые,
над тучей солнце невидимкой
им греет кости пожилые.
Шагаю мимо палисадов
по деревянному кочевью –
не заскрипят уже надсадно
полуистлевшие качели.
Не защебечут больше ставни,
приветствуя моё наличье,
и лишь в любезностях усталых
резной рассыплется наличник.
А за оврагом город громкий
несёт дожди и льёт за кромку,
а здесь – погибла на пригорке
от жажды ржавая колонка.
Родных калиток вереница,
я перед вами с болью замер:
вы – перекошенные лица
моей несбывшейся Казани.
БОРОВОЕ МАТЮШИНО
Дунет небо в дудку леса –
зашуршит кручёный лист,
он, есенинский повеса,
головою вниз повис.
Из-за тучи, из-за бора,