Стиходворения
Шрифт:
бок сдирая о весло,
в оцеплении забора
смотрит Волга на песок.
Не в царёвых, но в палатах,
где на месяц я увяз,
за умеренную плату
погружаюсь в тихий час.
Ад молчанья – вот мне школа!
Здесь от третьего лица
я больного Батюшкова
учитаю до конца.
РАИФА
У Сумского озера взгляды
о солнечный купол сминай,
пока с Филаретом ты рядом
и дышит
Истории ход одинаков:
честнейшие сердцем дружки
и здесь избивали монахов
и храмы восторженно жгли.
Но колокол, вырванный с мясом,
что в землю ушёл на аршин,
проросшим звучанием связан
с мерцанием новой души.
Так выгляни, скит стародавний,
запаянный метким свинцом,
меняя тюремные ставни
на свет под сосновым венцом.
СВИЯЖСК
Впадает ли в Волгу кривая Свияга,
где кожа реки золотится на солнце
и храмы медовые, вставши на якорь,
в обеденный проблеск опутаны звонцем?
Впадает ли сердце в острожную крепость,
забившись о берег тугими волнами,
в крови оживляя восторженный эпос
о грозном царе от бревенчатых армий?
Впадают ли в спячку глухие столетья,
ушедшие вплавь на приступье Казани,
внизу по теченью победу отметив,
забывшие всё, что стремительно взяли?
Заблудшее солнце, что рань ножевая,
безмолвные церкви по горлу полощет.
Но с лязгом мечей иногда оживает
на острове новом старинная площадь…
ЕЛАБУГА
Борису Кутенкову и Евгению Морозову
Ах, Елабуга прекрасная,
деревянные дома,
здесь из чарок Кама красная
льётся в глотку задарма.
Дождь по крышам ходит весело,
смотришь, куришь и молчишь –
где Цветаева повесилась,
стонет утренняя тишь.
Вы, Марина, тоже странница –
продираетесь строкой…
Гвоздик в сердце ковыряется:
пить ли нам за упокой?
Быть ли нам? Ходить по краешку?
Перепевами мельчать…
И, открыв на вечность варежку,
в пустоту стихи мычать.
Ах, Елабуга прекрасная,
Кама – красная вода…
Путь один, тропинки разные –
не уехать никогда.
М.Ц.
Рахиму Гайсину
Какой виной земля раздавлена
у приснопамятной могилы,
ведь Кама берегу оставила
ту, что на небо уходила?
Какое же проклятье чортово
её
догнало в городище,что в сорок первом жизнь зачёркнута,
а рваный стих бурлит и свищет?
Какая невозможность лживая
однажды хлопнула калиткой,
и страшный стон на Ворошилова
закончил то, что было пыткой?
Елабуга цветёт Цветаевой
и наливается рябиной,
где горло города сжимаемо
петлёй стихов её любимых…
БУЛГАРИЯ
Волга впала в Каму,
Кама – в небеса.
Небо под ногами
брызнуло в глаза.
Ищет, не находит
синь свою вода:
белый пароходик,
чёрная беда.
К берегу какому
выплыл башмачок?
Волга впала в кому –
больше не течёт…
ПИСЬМИРЬ
Словно в бычий пузырь, из автобусных окон глядишь,
со стекла оттирая давно поредевшую рощу,
в ней берёзами всласть напитавшись, молочная тишь
под корнями осин прячет кладбища грозные мощи.
Проезжаешь Письмирь – и становишься ближе к себе…
Через мост и холмы к полысевшему дому у речки
приникаешь лицом, подсмотрев, как в былинной избе
обжигает в печи мужичок то горшки, то словечки.
Проезжаешь весьмир, а в глазах, как в подзорной трубе,
только узкая прорезь земли под бушующей высью:
вот распят электрический бог на подгнившем столбе,
вот сосна полыхает за полем макушкою лисьей.
Позади Мелекесс пух гусиный метёт в синеву,
он на спины налип – мы гогочем и машем руками…
Нас, поднявшихся в небо, наверно, потом назовут –
облаками…
САМАРА: БУНКЕР СТАЛИНА
В землю, как в масло, на час уходи,
звякая лезвием взора
и под конец рукоятью груди
не ощущая упора.
Слыша, как глохнет скрипучий вопрос
при пересчёте ступеней:
этот ли воздух просвечен насквозь
мглою декабрьских бдений?
Этот ли бог за зелёным сукном
мог разражаться эдиктом?
Глубже и глубже, как сумрачный гном,
в шахту сомненья входи ты,
вдруг понимая, что в списке наград
нужен таланту не букер,
а бесконечный и внутренний ад –
голову давящий бункер,
чтобы, впотьмах побоявшись остыть
в поисках вечного солнца,
за драпировку заглядывал ты –
и не увидел оконца.
ЙОШКАР-ОЛА
Закипела тихая Кокшага…
Солнце, загоревшее на юге,
по фламандским крышам медным шагом